Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж. Страница 58

– Вы потеряли из виду мадемуазель Леону?

– Нет, у меня есть и ее адрес. Она живет вместе с матерью. Леона больше не работает машинисткой; она открыла маленькую лавочку на улице Клинянкур, на Монмартре. Возможно, расскажет вам больше моего. Месье Луи ее тоже навещал. Однажды, когда я заговорила о Леоне, он сообщил мне, что она торгует товарами для новорожденных и всевозможными детскими вещами. Это странно.

– Что именно странно?

– То, что она продает детские вещи.

В комнатку консьержки за корреспонденцией потянулись первые жильцы. Они окидывали Мегрэ подозрительными взглядами, наверняка принимая его за очередного чиновника, который появился с намерением их выселить.

– Благодарю вас за информацию. Вероятнее всего, я еще вернусь.

– У вас нет предположения, кто мог сотворить подобное?

– Ни единого, – искренне ответил комиссар.

– У него украли бумажник?

– Нет. И часы тоже оставили.

– В таком случае его приняли за кого-то другого.

Чтобы добраться до улицы Клинянкур, Мегрэ надо было пересечь весь город. Он вошел в маленький бар и направился к телефонной кабине.

– Кто у аппарата?

– Жанвье, патрон.

– Ничего нового?

– Все разъехались, выполняя ваши инструкции.

Это означало, что пять инспекторов, поделив между собой районы Парижа, принялись прочесывать магазины скобяных изделий. Что касается Сантони, то ему Мегрэ поручил на всякий случай собрать данные о Монике Турэ. Он должен был быть на улице Риволи, бродя в окрестностях адвокатской конторы «Жебер и Башелье».

Если бы у мадам Турэ имелся телефон в Жювизи, то комиссар позвонил бы ей, чтобы узнать, брал ли ее супруг с собой на работу еду, завернутую в черную вощеную бумагу, в течение последних трех лет.

– Ты можешь прислать мне машину?

– Где вы находитесь?

– Улица Бонди. Шофер может подхватить меня напротив театра Ренессанс.

Следовало бы поручить Жанвье, который сегодня был свободен, опросить торговцев на бульваре Сен-Мартен. Этим уже занимался инспектор Нёвё, но в таком деле, когда положиться можно только на везение, ни один человек не будет лишним.

И если Мегрэ не сделал этого, то лишь потому, что намеревался пройтись по кварталу сам.

– У вас будут еще инструкции?

– Отправь фотографию в газеты. Пусть они продолжают представлять это дело как банальное преступление.

– Все понял. Высылаю машину.

Так как на улице было очень холодно, комиссар вспомнил об упомянутом консьержкой кальвадосе и решил выпить рюмочку. Затем, засунув руки поглубже в карманы, он пересек бульвар и отправился взглянуть на переулок, в котором был убит месье Луи.

Газетные сообщения об этом преступлении и в самом деле не привлекли внимания публики, поэтому никто из прохожих не останавливался, чтобы взглянуть на следы крови на мостовой.

Некоторое время Мегрэ постоял перед одной из витрин ювелирного магазина, внутри которого он заметил пять или шесть продавцов. Тут не торговали роскошными или уникальными изделиями. На большей части украшений, выставленных в витрине, можно было увидеть пометку: «Цена снижена». Здесь было полно всевозможных товаров: обручальные кольца, фальшивые бриллианты (хотя возможно, что и настоящие тоже), будильники, наручные и настенные часы, весьма безвкусные.

Низенький старичок, пристально наблюдавший за Мегрэ из магазина, должно быть, принял его за потенциального покупателя, потому что приблизился к двери с улыбкой на губах, явно намереваясь пригласить его войти. Комиссар предпочел удалиться. Несколькими минутами позже он уже садился в машину криминальной полиции.

– На улицу Клинянкур.

Здесь было не так шумно, как на Бульварах, но и в этом районе обитал простой люд. Лавка с вывеской «Розовый младенец», в которой трудилась мадемуазель Леона, затерялась между мясным магазином, торговавшим кониной, и ресторанчиком для шоферов. Чтобы ее заметить, следовало знать, что ищешь.

Войдя внутрь, Мегрэ был потрясен: особа, вышедшая ему навстречу из подсобного помещения, в котором осталась старуха, сидящая в кресле с кошкой на коленях, нисколько не походила на тот образ, который создал в своем воображении комиссар, представляя себе машинистку Каплана. Почему? Мегрэ не знал. Вероятно, Леона надела фетровые тапочки, потому что двигалась совершенно бесшумно, словно монахиня, и так же прямо держала спину.

Женщина застенчиво улыбалась, и эта улыбка создавалась не только губами, но и всем лицом, поэтому получалась очень мягкой, почти незаметной.

Разве не странно, что ее звали Леона, особенно если обратить внимание на ее крупный закругленный нос, который поневоле заставлял вспомнить о старых львах, дремлющих в зверинцах?

– Что вы желаете, месье?

Она была одета во все черное. Ее лицо и руки выглядели бледными и какими-то безжизненными. От большой печи, находящейся во второй комнате, исходили волны приятного жара; повсюду, на прилавке и на полках, лежали детские вещи из нежной шерстяной ткани, мягкие туфельки, украшенные голубыми или розовыми бантиками, шапочки, платья для крещения.

– Комиссар Мегрэ, криминальная полиция.

– А?

– Один из ваших бывших коллег, Луи Турэ, вчера был убит…

Следует заметить, что именно реакция Леоны на трагическое известие оказалась самой сильной, хотя она не заплакала, не стала искать платок, не закусила губы. Складывалось впечатление, что страшный удар заставил бывшую машинистку застыть, как изваяние, и можно было поклясться, что одновременно с этим остановилось и сердце в ее груди. Мегрэ увидел, как бледные губы Леоны побелели еще больше, сравнявшись цветом с приданым для новорожденного, которое лежало рядом.

– Извините, что сообщил вам это в столь резкой форме.

Она покачала головой, давая понять, что не имеет к комиссару никаких претензий. Пожилая дама в соседней комнате пошевелилась.

– Чтобы обнаружить убийцу, мне необходимо собрать все возможные сведения, касающиеся…

Она кивнула, по-прежнему не произнося ни слова.

– Я думаю, вы хорошо его знали…

После этой фразы ее лицо на мгновение прояснилось.

– Как это произошло? – наконец спросила Леона, с трудом выговаривая слова.

Еще маленькой девочкой она наверняка уже была очень некрасивой и, без сомнения, всегда осознавала это. Леона посмотрела в соседнюю комнату и прошептала:

– Не хотите ли присесть?

– Я полагаю, что ваша мать…

– Мы можем говорить свободно. Мама совершенно глуха. Поэтому она любит смотреть на людей.

Мегрэ не осмелился признаться, что боится задохнуться в комнате, почти лишенной воздуха, в которой эти две женщины вели жизнь отшельниц. Казалось, время здесь остановилось. Леона выглядела дамой без возраста. Быть может, ей едва исполнилось пятьдесят, а быть может, это случилось уже давно. По всей видимости, ее матери было не меньше восьмидесяти, и она смотрела на комиссара живыми глазами любопытной маленькой птички. Свой большой нос Леона явно унаследовала не от нее, а от отца, увеличенная фотография которого висела на стене.

– Я только что от консьержки с улицы Бонди.

– Вероятно, она была потрясена.

– Да. Она любила покойного.

– Его все любили.

При этих словах щеки женщины чуть порозовели.

– Он был очень хорошим человеком, – поспешила добавить она.

– Вы часто с ним виделись, не правда ли?

– Он несколько раз навещал меня. Нельзя сказать, чтобы часто. Он был занятым человеком, а я живу вдали от центра города.

– Вы знаете, чем он занимался в последнее время?

– Я никогда его об этом не спрашивала. Но он выглядел вполне успешным. Я решила, что месье Луи открыл собственное дело, потому что у него не было четкого рабочего графика.

– Он никогда не рассказывал вам о людях, с которыми общался в последние годы?

– Мы беседовали в основном об улице Бонди, о торговом доме Каплана, о месье Максе, об учете товаров. А это было нелегкое дело: на складе ежегодно составляли каталог, содержащий более тысячи наименований.