Клятва пацана - Богданов Владимир. Страница 2

Кеша ел осторожно, чтобы не испачкать скатерть и свою новую рубашку, подарок мамы. И остатки супа в тарелке хлебом промокнул, не пропадать же добру. Агния, увидев это, засмеялась в голос, в этот раз Бородулин одергивать ее не стал. И на Кешу глянул, осуждающе качнув головой. У них так не принято, и он должен это немедленно уяснить, чтобы впредь не повторять. И не раздражать хозяев этой жизни. А как еще Кеша мог его понять?

Мама за столом не сидела, ей не положено, в доме она в роли прислуги, Кеша это еще вчера понял. И в квартире убрать, и обед приготовить, и все это в свободное время. Работала она машинисткой в народном суде, полный день с утра до вечера, когда все успевать?

Мама убрала суп, подала второе, мясное рагу с фасолью, выглядит аппетитно, пахнет вкусно, Кеша благодарно глянул на маму. Спасибо ей, что забрала. Здесь ему неуютно, неловко, но кормят просто слов нет. Мама его как будто стесняется или даже стыдится, но это всего лишь с непривычки. Молодая она была, глупая, бросила ребенка, пыталась устроить личную жизнь, наконец ей повезло, и она смогла забрать сына. Только сейчас и смогла забрать. Не может Кеша ее осуждать, да и не хочет. Старые обиды улеглись, глаза не колют, на язык не просятся.

— Что это у нас, пердюшель? — оттопырив нижнюю губу, спросила Агния.

Кеша усмехнулся, глядя на нее. Хлебушком помогать себе нельзя, а чушь пороть можно? И она, похоже, поняла значение его взгляда.

— Вы, наверное, там, в своем детдоме, только такое и жрали, да? — уколола она.

— Только без мяса, — не моргнув, сказал Кеша.

Он не собирался ссориться с Агнией, так что пусть не жалит, у него противоядие. Жизнь в детском доме не сахар, подначки, издевательства там дело обычное, сильные так и норовят обидеть слабого, Кеша давно уже к этому привык. И в руках умел себя держать, поэтому его давно уже никто не трогал, но память о холодных черных днях осталась. Воспитательница, помнится, была, такая же язва, как Агния, только облеченная властью, чуть что не так, коленями на горох, это летом, а зимой с голым задом на мороз. И ничего, выжили.

— А с головой что? — свысока, барским тоном спросил Эдуард Васильевич. — Подрался?

— Да нет, упал.

— А я слышал, драка была.

Кеша даже не шевельнулся, хотя драка вышла жестокой. Не дрогнули они тогда в схватке с уличной гопотой, но досталось им крепко. До смерти не забили, но злость на люберов усилилась. А мама двойной сюрприз преподнесла: одно дело, к себе забрала, и другое — в Люберцы увезла. В самый рассадник зла. А завтра в школу — через улицу. Как бы не нарваться. Он здесь чужой, «черт», «лох», как ни называй, обижать можно, даже нужно. Люберов хлебом не корми, дай только слабого опустить, уж кто-кто, а Кеша это знает, полной мерой хлебнул.

— Да мы просто шли, навалились толпой. Ну, вы знаете.

— Не знаю! — отрезал Бородулин.

— Это же Люберцы!

— И что?

— Да ничего, — глянув на Агнию, пожал плечами Кеша.

Уж она-то знала, чем живет и дышит этот город, район, могла бы и бросить свысока, что нет никого круче люберов. И на Кешу глянуть с презрением, он бы не обиделся. Но Агния его никак не поддержала, лишь усмехнулась себе под нос. Приехал какой-то лох из деревни, получил по шапке у себя там на завалинке, тени своей боится, о чем с таким говорить?

— Никаких больше драк! — Эдуард Васильевич смотрел на Кешу строго, взыскательно. — Ты меня понял?

— Так я и не собираюсь.

— Я крупный партийный работник, меня здесь знают и уважают, ты просто не имеешь права меня компрометировать своим поведением!.. Веди себя тихо, учись хорошо, слушайся меня, маму…

Бородулин заученно прочел целую лекцию, чувствовалось, что читать мораль — часть его профессии. Но также Кеша понимал, что слушаться этого типа — это его участь в новой жизни. В детском доме свои преимущества, там, среди друзей, он чувствовал себя в своей тарелке, но возвращаться туда почему-то не хотелось. Здесь у него своя комната, здесь он может есть досыта. И еще после восьмого класса он может поступить в техникум, а не в какое-то ПТУ, это уже совсем другой уровень. А кому не хочется стать человеком?

Рыжие волосы, конопатое лицо, желтые глаза, запах пота и мочи. В какой-то момент Кеше показалось, что перед ним стоит Мякиш.

— Ты кто такой? — зло спросил рыжий.

— Отвали!

Кеша понимал, грубить нельзя, можно нарваться, но и сопли пускать он тоже не собирался.

Школа ему понравилась, современное здание, светлые классы с высокими потолками, целый комплекс спортивных залов, большой, малые, даже качалка есть, и станки там не самодельные, а заводские. Кеша уже успел побывать там, только вот качков не увидел. Может, по вечерам собираются. А может, сами к нему подойдут, за рыжего спросить. Ясно же, что загонщика под него выслали, узнать, кто он такой по жизни, пацан или лох позорный. Он-то, конечно, пацан, но среди своих, а здесь ему все заново начинать. А не хочется. Быть своим среди чужих не хочется. Любера его враги, нельзя ему с ними, западло.

— Детдомовский? — не унимался рыжий.

— А это правда, что у вас там всех баб… ну того! — Пучеглазый толстяк ткнул пальцем в баранку из согнутых и сомкнутых пальцев.

Щеки вислые, подбородок как холодец трясется, живот выпирает так, что рубашка в брюки не заправляется. Ну какой из него любер? Рыжий тоже и близко на качка не тянет. Парней в классе не очень много, человек семь-восемь, среди них только один более-менее спортивного телосложения, а остальные своим телом и близко не занимались. Жирный так брюхо набил, смотреть тошно. Еще и крутого из себя корчит. Вломить бы ему промеж глаз, да нельзя. Плевать на Бородулина, а мама просила вести себя хорошо, для нее это очень важно. Для нее, для них…

— Нет у нас там баб.

Девчонки в детском доме, конечно, были, и не все сохранили девственность, но с повальным распутством Кеша не сталкивался. Просто попалась одна тварь, сама за рубль в сортире отдавалась и кое-кого из девчонок приобщить успела, но это не стихия, так, непогода, дождь покапал и прошел.

— Вы что там, друг с другом пялились? — хихикнул жирный.

— А ты что, озабоченный? — нахмурился Кеша.

Он мог бы и круче сказать, но вокруг не только ребята, девчонок много, все в белых фартуках, как будто темные носить западло. Видно, серая повседневность здесь не в почете. Платья у всех если не короткие, то близко к тому, и туфли на каблуках. И накрашены все, и модно завиты, так в детском доме ходить никто себе позволить не мог, значки комсомольские на лямках с кружевными оборками, а выглядят как проститутки. Да и разговоры слишком сальные для них, но ничего, стоят, уши развесили.

— Слышь!

Толстый толкнул в грудь, Кеша даже не попытался уклониться. Но и на ногах не устоял, слишком уж мощно толкнули. Не упал, нет, всего лишь сдвинулся на шаг назад. Выдержал, можно сказать, удар, но девчонки этого не оценили, пренебрежительно захихикали.

— Все? — спросил Кеша.

Мама очень просила держать себя в руках, и он все прекрасно понимал. Бородулин ему не отец, в новом статусе Кеша не определен, а в старом — он детдомовский оборванец. Тем более что выглядит он, мягко говоря, не респектабельно. Школьный костюм новый, но висит на нем мешком, и эта дурацкая эмблема на рукаве — солнце под раскрытым учебником, ни у кого в их классе такой эмблемы нет. Костюмы у всех такого же темного цвета, но как будто индивидуального пошива. И платья форменные у девчонок не без изыска, фартуки полупрозрачные, кружева не пышные, но утонченные, как будто на заказ сшитые. Словом, на общем фоне Кеша выглядел белой вороной. И костюм слишком простой, и голова обрита, а как иначе, когда рана на голове. Повязку сняли, но мама взяла, да зачем-то зеленкой мазнула, со стороны он выглядел как лишайный. Правда, посмеялась над этим пока только Агния, новые одноклассники пока не заметили, но все еще впереди.

— Не все! Со мной не садись, понял! — Жирный угрожающе ткнул в Кешу пальцем.