Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад. Страница 5

— Скажи, почему так много крыс у тебя в ведомстве, товарищ Киров? — вопрос вождя звучал остро, но это был, скорее всего, отвлекающий манёвр. Сталину надо было подумать о более важных вещах, но пока что он переводил стрелки разговора на детали.

— Товарищ Сталин, мы убрали самых отъявленных сторонников Ягоды и негодных работников из НКВД, но мы не могли вычистить всех, просто некому стало бы работать. Чистку проводили аккуратно, учитывая наши реальные возможности и специфику кадров. Те же Шанин и Заковский — выдвиженцы Ягоды. Сейчас есть возможность провести еще одну чистку, более основательную. У нас есть материалы на откровенно плохую работу и саботаж целого ряда сотрудников наркомата. Сейчас проходит выпуск школы кадров для НКВД, так что подросли молодые ребята, которыми можно будет закрыть ряд вакансий. План переаттестации наших сотрудников предоставлю двадцать пятого.

— Не позднее, товарищ Киров. А по поводу наших фигурантов… Пятницкого арестовать. Пусть дает показания. На суде пусть дает. Все свободны. Товарищ Меркулов. Задержись на пару слов.

Когда все вышли, Сталин начал набивать трубку, доставая табак из кисета. Табак был турецкий, он любил крепкие ориентальные сорта этого зелья, туже «Герцоговину Флор». Этот был не хуже.

— Так вот, товарищ Меркулов, нам нельзя проводить процесс над Зиновьевым сейчас. Над Пятницким можно, над Зиновьевым нет.

— Я всё понял, товарищ Сталин.

— И смерть этого ублюдка должна быть естественной, но не лёгкой. Это понятно? Вижу, что понятно. Работай, Всеволод Николаевич. Считай, что сдаешь главный экзамен в своей жизни.

[1] Настоящее имя Генрих Эрнстович Штубис, латыш в РИ расследовал убийство Кирова. Ответственный за репрессии. Выдвинулся при Ягоде.

[2] Осип Аронович Пятницкий, он же Иосель Ориолович Ташис, старый большевик, член Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала. В РИ расстрелян в 1938 году.

Глава третья

Лечебно-профилактическая

Глава третья

Лечебно-профилактическая

Подмосковье. Горки Ленинские[1]

11 марта 1937 года

Когда я стал приходить в себя? После визита дружной парочки Куни и Орландо. Ясно, что коллеги-гипнотизеры снимали с меня показания о последнем моем приключении, вполне возможно, что не только о нём, этого я знать не мог. Но кажется мне, что они еще и что-то подправили в мозгочках. Поскольку я неожиданно успокоился. Нет, не так, как был спокоен до этого. До их появления я наплевал на весь белый свет, и поэтому я был абсолютно спокоен. А теперь как-то изменился эмоциональный окрас действительности. Надо сказать, что жить мне хотелось, просто я всё это время чувствовал, что утратил смысл жизни. Апатия. А тут постепенно это состояние стало проходить, удивительно. Конечно, я совершенно не помнил, что происходило со мной во время этого сеанса, да и не надо мне это. Главное — мне стало лучше, пусть ненамного, но всё-таки я понял, что смогу дальше жить и работать. Надо было только понять, чем я хочу заниматься. Скорее всего, в ведомстве Артузова я трудиться уже не смогу — слишком засветился я на полях Европы. И теперь могу выступать только в качестве приманки для спецслужб враждебных государств, наверное. Кроме того, война уже будет совершенно в другой конфигурации и мои послезнания в этой ситуации уже не сработают.

Продолжать работу журналистом? Писать книги? Надо трезво оценивать свои возможности — талантом Кольцова меня Господь не наделил. Всё лучшее за это время создавалось именно Мишкой, а не мною. Я лишь старался подражать его стилю, кропая свои опусы. А когда был в Испании — большую часть статей за меня писали неизвестные мне товарищи из ИНО. Опять-таки, подражая стилю бывшего хозяина этого тела. В общем, пока что у меня намечался тупик и кризис с симптомами профессионального выгорания.

И тут, одиннадцатого утром меня посетил Артузов. Он приехал какой-то весь нервный, уставший, даже сам на себя похож не был. И даже не притащил ни фруктов, ни коньяка. Удивительное дело.

— Артур, привет! Что это с тобой? Сам на себя не похож.

— А на кого я похож? — сходу не врубился посетитель в мою фигуру юмора.

— На пожилого затраханного женой еврея, которому надо собраться на привоз и за пять копеек купить два кило осетрины, и еще чтобы осталось жене на шубу.

— Да пошёл ты, Миша, со своими шутками. Ты, гад этакий не только сам по себе к себе умеешь притягивать неприятности, ты еще и нам, своим товарищам, столько работы создаешь… А… а еще мне надо по твоему делу постоянно работать с ребятами Кирова. В общем вместо того, чтобы свою работу тянуть, у меня тройная нагрузка получается.

— Не я такой, а жизнь такая, Артур Христианович!

— А ладно, хрен с тобой, Миша. В общем так, у тебя есть два часа на то, чтобы привести себя в порядок. Потом поедем, прическа, костюм тебе надо подобрать получше. Перекусим по дороге. В пять тебя ждёт Сам.

— У… б… ох! — приблизительно всё, что я мог сказать по этому поводу.

Собирался я, наверное, очень долго. Душа тут не было, в моей комнате отдыха — только на первом этаже. Пока туда, пока оттуда. Потом старательно но тщетно пытался привести прическу в порядок. Ничего путного из этого не получилось. Посмотрев на мои потуги, Артузов вздохнул и произнёс:

— Миша, едем, в городе приведём тебя в божеский вид.

Ну да, в таком виде показываться вождю не комильфо

И вот Артузов сел за руль своего пепелаца, и мы рванули (ну очень медленно) в сторону столицы. Дорога тут была не очень. Места я не узнавал, до какого-то момента, пока не проехал мимо здания очень мне почему-то знакомого. Потом только понял, что Миша писал об этом месте. А я читал о нём. Это и есть та самая усадьба, в которой Ильич провёл свои последние годы. Сама усадьба открылась на каких-то пару мгновений, но мне этого было достаточно. Показалась, и скрылась за разросшимися деревьями старинного парка.

(Дом А. А. Дурасовой в усадьбе Горки)

Значит, мой санаторий тоже расположен в Горках, или около них. Интересно. Небольшая ведомственная дача. Очень интересно. Насколько я понимаю, в санаторий для меня, любимого, она превратилась вынужденно или же ее используют как место восстановления агентов ИНО? Не тюрьмой же она тут служит, хотя и эту возможность отбрасывать не стоит. Интересно, для чего же ее использовали до сих пор?

— Миша, у нас, в ведомстве Мироныча завелась большая жирная крыса. — неожиданно начинает Артур, стараясь не отвлекаться от дороги. Она тут не очень. Говорят, при Ленине ее чуток подшаманили, поскольку к Ильичу катались попеременно все руководители партии и правительства. Поэтому Артур кидает мне короткие предложения, неужто вспомнил, что краткость — сестра таланта, хотя и нелюбимая?

— Благодаря тебе мы на неё смогли внимание обратить. Не то, что ты подумал, искали, найти не могли. Ты — получился триггер. Правда, никто не ожидал, что тебя спрячут в тюрьме. У железнодорожной охраны своя есть. Конторка в конторе получается.

— И кто?

— Выдвиженцы Ягоды. Да ты сам это почувствовал. На своей шкуре.

Это верно, шкуру мне эти «выдвиженцы» попортили знатно. Отомстить хотелось бы… но в пытках я не силён. Пусть лучше этим занимаются профессионалы. Кто чему учился, так сказать.

— Артур, а обязательно было меня…

— Миша, мы никто этого не ожидали. Поверь, тебя пытались найти. Хорошо искали. Привлекли максимум людей. А ты в это время был у нашего ведомства в руках, только под чужим именем. Миша, извини, могли бы раньше тебя выдернуть, даю слово чекиста, выдернули бы.

Я пожал плечами в ответ. А что тут скажешь, приходится верить. Нет, вериться с трудом. Но приходится.

— А ниточки потянулись вверх. Начальник транспортного отдела. Но он — только проводник. Главный засел повыше. Коминтерн. Пятницкий. А от него потянулся след к Зиновьеву. Может быть, тебе Сам это расскажет. Я не уверен.