Сбить на взлете (СИ) - Бриз Илья. Страница 69
Я внимательно осмотрел небо с одного борта, потом метнулся к иллюминаторам другого - накаркал капитан. Два "худых" уже заходили на наш самолет. Бортстрелок открыл огонь из Березина в верней турельной установке слишком рано. Я, оттолкнув радиста от шкворневого ШКАСа в хвосте машины, успел отогнать от нашего хвоста одного мессера. Но другой, зайдя снизу, сходу поджег левый мотор. Тысячесильный АШ-62ИР, точно такой же, как на последних сериях "Ишаков", выплюнув клуб черного дыма, вспыхнул ярким пламенем. Пилоты бросили машину вниз - все-таки преимущество немецких истребителей по скорости и маневру было очень уж большим. Правый мотор пережил своего собрата всего на пару минут. Правильное решение - сходу садиться на вынужденную - было принято слишком поздно. Худые, практически не обращая внимания на мои экономные очереди - стрелок в турели был уже мертв, а у техника со вторым скорострельным пулеметом закончились патроны - прошивали из своих пушек фюзеляж насквозь. То ли один из летчиков в кабине был еще жив, то ли оттримерована машина была правильно, но мы еще как-то летели в пологом снижении. А затем был удар о заснеженное поле, выбивший из меня дух. Пришел в себя от вялых пощечин - накаркавший капитан, истекая кровью из развороченного бедра, пытался что-то сказать.
- Лесные... - и, умирая, указал на правый борт.
Картина, открывшаяся в иллюминаторе, не порадовала. От перелеска к дымящему самолету, грамотно прикрываясь пологими холмиками и неровностями земли, короткими перебежками двигались люди с оружием. Никак не бойцы РККА, так как разномастные стволы были направлены к нам, а не наоборот. Тогда-то и дошло, что пытался сказать капитан - лесные братья, как называли себя отщепенцы, с самого начала войны служившие гитлеровцам. И уходить было уже поздно - редкие выстрелы и короткие очереди слышались со всех сторон.
Не повезло. Называется, слетал в Москву за орденом. Выдрал из турели крупнокалиберный пулемет, проверил ленту - патронов еще хватало - и приготовился открыть огонь, когда враги подойдут ближе. Противники почему-то тянули. Догадались, что здесь их ждет очень горячий прием из Березина? Хотят взять живым?
Поудобнее устроился у большой рваной дыры - практически амбразура - в левом борту фюзеляжа. Устроился и задумался перед своим последним боем. Увы, но на земле, а не в небе, где кое-какие умения у меня присутствуют. Последнее время буквально мучило одно чужое воспоминание - документальные кадры кинохроники. Огромный ядерный гриб над вражеской столицей. Ну ведь не должно быть такого в нашем мире - войска Красной армии наверняка возьмут вражескую столицу раньше, чем американцы сделают атомную бомбу. Тогда откуда взялись эти кадры? Или мое вмешательство в историю оказалось настолько существенным, что ход войны уже изменился?
Размышления были прерваны длинной очередью из МГ-42. У лесных братьев есть пулемет - очень плохо. Но живым им все равно не дамся. Перед глазами вдруг мелькнуло лицо жены и почему-то та круглая радуга...
- Капитан, вы соображаете, что говорите? - раздраженно вскинулся подполковник. - И что я теперь должен докладывать командующему армией? Что кто-то вовремя не озаботился о замене выработавшего бензин сопровождения для транспортного Дугласа? В результате чего самолет был подбит вражескими истребителями и сел на вынужденную? Много жертв?
- Они вспыхнули еще в воздухе, - вздохнул капитан, - а когда все-таки сели...
- Что там еще?
- Судя по обнаруженным следам, был бой с "лесными братьями". Отсутствуют тела трех человек. Возможно, литовцы - остатки одной из разгромленных айнзацгрупп ваффен-СС - взяли в плен старших лейтенантов Козинцева и Давыдова, а также гвардии майора Воскобойникова.
- Чертенка? - ужаснулся подполковник.
- Его, - уныло подтвердил капитан, - подняты по тревоге все комендатуры. В район вынужденной посадки направлен батальон войск НКВД, но надежды найти... - он только удрученно пожал плечами.
На девятое мая встретились уже ближе к вечеру у Антона. Два бобыля, которым не с кем скоротать время в старости. Один вдовый, другой, Виктор, вообще непонятно как - жена, с которой годы не поддерживал никаких отношений, и выросшие дети в далекой России, которым он не очень-то был нужен. Сами старики не воевали, родились уже после той великой войны. Но тех, кто погиб или проливал кровь, чтобы защитить Родину от коричневой чумы, уважали дюже.
На экране громадного плоского телевизора крутились документальные черно-белые кадры.
Самолет с красными звездами на крыльях только оторвался от взлетной полосы, как его пронзила очередь из авиационной пушки. Несколько хорошо заметных рваных дыр появились в правом крыле и фюзеляже. Подбитый истребитель повело в сторону, он накренился и вмазал в землю. Взрыв был не очень ярким - все закрыла взметнувшаяся земля. Впрочем, картинка на экране тут же сменилась на другую. Теперь трассирующие очереди рвали уже самолет с черными крестами на крыльях. Немец чадно задымил и, перевернувшись, свалился в крутое пикирование, из которого уже не вышел. Объектив камеры проводил фашиста до самой земли, где тот почти вертикально воткнулся в какие-то развалины, вызвав вспышкой взрыва засветку всего изображения. Новый кадр: из ровного строя "лаптежников" один за другим пикировщики переваливались через крыло, чтобы довольно точно сбросить бомбы. Но вдруг между этих хищников появилась пара маленьких тупоносых вертлявых ястребков, которые сходу сбили один "Юнкерс" и попытались обстрелять второй. Кадры на экране сменялись довольно быстро. Если вначале немцы больше бомбили, то к концу довольно длинной видеозарисовки их били и били советские истребители.
- Наливай, - коротко потребовал Виктор, отвернувшись от телевизора. Он почему-то сегодня в этот праздничный день был грустным.
- Ты чего, Вить? - немного обеспокоенно спросил Антон.
- Да понимаешь, историю одну вспомнил, - он, молча, не чокаясь, опрокинул в себя стопку, поднес к носу горбушку черного хлеба, занюхал, достал сигареты, закурил, взял с дивана гитару, выдал несколько переборов, а потом спел свою любимую из Высоцкого:
- Ну, - поторопил Антон, когда чуть успокоившийся Виктор отложил гитару и потянулся по новой наполнять стопки.
- Да так, - попытался отмахнуться тот, но под настойчивым взглядом друга все-таки начал рассказывать: - Что в юности я в летном гражданской авиации учился, ты в курсе. Ну и как вылетел из него по известной графе в паспорте, хотя в справке было написано, что по меднесоответствию, тоже знаешь. Был у нас там в звене один курсант. Очень шебутной был парнишка. Вот как-то вечером в курилке, когда время сампо (сокращение от самоподготовки) кончилось, он и рассказал историю. Очень странную историю, невероятную. Якобы был в одном истребительном полку мальчишка, на сорок первый год четырнадцать ему было...
Рассказывал Виктор долго. Они успели пропустить несколько стопок беленькой, перехватывая со стола то балычок, то солененькую брынзу в качестве закуски.
- Ну, в общем, не поверил ему никто, - подвел итог рассказу Виктор. - Слишком уж фантастическая история.
Антон согласно кивнул головой. Семнадцатилетний майор в кабине боевого истребителя? Десяток сбитых врагов? Быть такого не может!
Но друг вдруг вскинулся и продолжил:
- А через неделю в училище приехал отставной генерал-майор в авиационной форме. Рожа страшная, в красно-фиолетовых разводах. Как потом выяснилось - горел в самолете. Ну, хоть и гражданское училище, но встречу с ветераном войны организовали. По накачивал этот генерал нас лозунгами за советскую власть, а вечером забрал к себе в гостиницу того шебутного курсанта из нашего звена - родственник оказывается. Его проведать и приехал. А через день, уже перед отъездом ветерана, кто-то из наших и спросил генерала в лоб, мол, правда та история или нет? Нас вокруг человек пять или шесть было. Старик огляделся, усмехнулся и, что весьма удивило, ведь середина семидесятых, размашисто перекрестился: "Вот те крест! От первого и до последнего слова. Венька, его старший брат, - указал на шебутного, - Оренбурское имени Чкалова уже закончил, на тяжелых Сушках летает. А этот слишком далек от армейского порядка. В Аэрофлот подался".