Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле - Ларни Мартти. Страница 8

Еще только светало, когда начала выстраиваться внушительная очередь на прием к доктору Исааку Риверсу. К половине десятого хвост вытянулся уже на четверть мили, ввиду чего полицейские власти начали раздавать больным порядковые номерки. В одиннадцать часов доктор Риверс повысил таксу до трех долларов, но и после этого из очереди ушло только два человека: один был скряга, который и о двух долларах еще собирался поторговаться, а другой — профессор-экономист, за несколько дней до того выпустивший книгу о губительной роли инфляции.

Первый час приема прошел под знаком небольшой паники, но потом доктор Риверс и его помощник профессор Финн вспомнили о серийно-поточном методе, который так хорошо зарекомендовал себя на производстве, давая возможность быстро удовлетворять повышенный спрос. В просторной жилой комнате моментально был устроен второй кабинет, где начал принимать больных профессор Финн. Вопрос относительно пола больных решили по жребию. Судьба послала Джерри Финну женщин.

Он начал принимать пациенток по четыре и рационализировал свой труд таким образом, что пока он осматривал позвонки одной больной, другая принимала горное солнце, третья одевалась, а четвертая раздевалась. Благодаря такому методу он смог пропускать по восьми человек в течение часа, и его брутто-доход поднялся до двадцати четырех долларов в час. Однако, несмотря на это, доктор Риверс не был доволен им. Когда Джерри зашел в кабинет шефа разменять деньги, доктор Риверс заявил ему, что принимает уже по десять больных в час. После полудня он еще ускорил этот бешеный ритм и за час успевал обслужить уже двенадцать человек. Столь высокого результата он добился за счет того, что укладывал своих пациентов на стол по двое и разминал одновременно два хребта. В таком методе было еще одно немаловажное преимущество: оба больных выдерживали лечение без звука, потому что каждый стеснялся другого и ни один не смел роптать:

В час пополудни они объявили восьмиминутный перерыв на обед, в течение которого могли перекусить и больные.

После перерыва авральные работы продолжались с еще большим рвением. К шести часам доктора успели пропустить более трехсот больных, а в восемь они прекратили прием. В течение трех следующих дней наплыв больных не уменьшался, но затем поток пошел на убыль. За первую неделю доктор Риверс покрыл рекламные издержки и увеличил сумму своего вклада в банке на тысячу долларов. Вознаграждение профессора Финна составило восемьсот долларов. Такая материальная база вызвала существенные перемены в мироощущении нашего героя. До сих пор его ближайшим сердечным другом была собственная нательная рубашка, но теперь он испытал чувство великого восхищения и горячей привязанности к деньгам. Бывали, правда, моменты, когда он говорил себе, что деньги ему вовсе никакая не родня, но эти слабые вспышки сентиментальности были очень редкими. Он, сам того не ожидая, сделался позвоночным доктором — каким-то шарлатаном поневоле — и не хотел идти против судьбы. После первых дней «врачебной практики» он плохо спал ночами. Лежа в кровати и мучительно пытаясь заснуть, он считал овец, потому что за день насмотрелся на коров и баранов.

В один прекрасный день на прием к нему явилась дама неопределенного возраста, у которой на пальцах и зубах сверкало золото. Когда Джерри попросил ее раздеться, дама, бросив нерешительный взгляд на других пациенток, сказала:

— Мне бы хотелось поговорить с доктором наедине.

Через полчаса она получила такую возможность. В ее взгляде, устремленном на доктора, смешались восхищение, глубокое почтение и ужас. Все врачи ежедневно встречают такие взгляды пациентов, привыкших видеть в докторе какого-то сверхчеловека. Джерри достал чистую карточку.

— Имя?

— Агнес Лоусон… Эл-о-у-эс-о-эн, — ответила дама.

— Замужем?

— Да. Разумеется.

— Возраст?

— Мне… Ну, разве это так необходимо?..

Как уже известно читателю, Джерри Финн — человек деликатный. И тут он весьма деликатно обошел щекотливый вопрос, перейдя прямо к делу:

— На что жалуетесь, мадам?

— Собственно… сама я ни на что не жалуюсь, — начала женщина издалека.

— Я чувствую себя превосходно. Но я хотела бы посоветоваться с вами относительно здоровья моего мужа.

— Отчего же он сам не обратится к врачу? Или он не в состоянии передвигаться?

— О, конечно, в состоянии, но… Вы разрешите мне закурить?

— Пожалуйста, пожалуйста, мадам.

Джерри предложил даме огня, стараясь в то же время получше разглядеть ее. Со странным чувством он смотрел на ее лицо, на локоны, окрашенные под светлую блондинку. Перед ним была пятидесятилетняя Мэрилин Монро. Очевидно, миссис Лоусон носила в сердце большую тайну, и Джерри с любопытством приготовился выслушать ее.

— Мы уже три месяца женаты, — начала женщина тихо. — Вернее, уже три с половиной. Все бы, кажется, хорошо, но муж со мною так холоден… Он, конечно, вежлив и предупредителен, но в то же время — совсем как чужой. Он еще ни разу не приблизился ко мне. Вы, доктор, конечно, понимаете?

— Да, да. Продолжайте.

— Я просто не могу понять такой холодности. Муж только похлопывает меня по плечу, и больше — ничего. Но ведь это же невыносимо! Вы меня, конечно, понимаете, доктор?

— Да, конечно. Вы можете говорить во мной вполне откровенно.

— Я уже пятый раз замужем, и мне такая холодность кажется очень странной. И это ведь оскорбляет чувства женщины. Так обходиться можно с молодыми девчонками, но не с женщиной. Я хочу, чтобы вы, доктор, внимательно исследовали моего мужа. Я слыхала, что холодность у мужчин бывает от позвоночника…

Джерри вглядывался в ее лицо, черты которого были покрыты плотным слоем краски, непроницаемым, как маска разбойника. Он видел женщину, прекрасный романс которой — опус номер пятый — прозвучал до конца в день свадьбы. Ее пятый брак был поистине потрясающей драмой, герой которой совершил самоубийство еще до начала первого акта. Джерри прошелся по комнате, потирая виски и стараясь произвести на пациентку хорошее впечатление.

— Простите, миссис Лоусон, — сказал он тихо. — Я должен знать ваш возраст. Видите ли, нам, докторам, можно свободно рассказывать все.

— В ноябре мне исполнится восемьдесят два года, — ответила она бесхитростно.

— Ни за что бы не поверил! — воскликнул Джерри. — Вы чудесно сохранились!

Возле глаз у дамы появились довольные морщинки. Откинув волосы, она показала шрам у себя за ухом и сказала:

— Две операции: мне подтягивали кожу. Между прочим, оба раза в Европе. И, кроме того, я получила несколько инъекций гормонов.

— И все-таки это необычайно, — изумился Джерри. — Без лести, я все время думал, что вы моложе меня. А вашему нынешнему супругу тоже за восемьдесят?

— Н-нет… не совсем… Он несколько моложе…

— На сколько лет? Пожалуйста, не стесняйтесь, миссис Лоусон. Мне, как доктору, вы можете открыться вполне.

Несколько мгновений миссис Лоусон молчала. Наконец она медленно проговорила:

— Теперешнему моему супругу недавно исполнилось двадцать шесть лет.

— Двадцать шесть?!

— Да. И если в этом возрасте мужчина уже холоден — очевидно, у него что-нибудь не в порядке. Я никогда еще не встречала ничего подобного. Правда, мои родственники утверждают, что Чарльз Лоусон женился на мне только из-за денег, но это просто низкая зависть. Когда я первый раз выходила замуж, родственники моего мужа говорили то же самое обо мне. Тогда мне было семнадцать лет, а мужу — немного более семидесяти. И все у нас было хорошо. А сейчас!

Миссис Лоусон заплакала, — надо отдать ей справедливость, глаза источали слезы безотказно. Джерри обещал ей поговорить с мистером Лоусоном и заверил, что холодность мужчины, если только она связана с позвоночником, легко излечима.

— Сколько я вам должна, доктор? — спросила миссис Лоусон дрожащим голосом.

— Два доллара, — ответил Джерри машинально.

— Два доллара? — переспросила она. — Не смейтесь надо мной, милый доктор. Возьмите пока хотя бы это.