Здравствуй, 1984-й - Иванов Дмитрий. Страница 35

– Анатолий, ты молодец! – целует меня в губы Шурочка, обдавая ароматом клубничного варенья, а ее руки сильно сжали мои бедра по бокам. – Мы можем вместо кино ко мне в гости сходить, все равно родителей нет дома.

«С юмором у нас совсем плохо, зато с идеологией на отлично», – понимаю я. Но главное – она сама меня целует и лапает. И что, за якобы сданные в Фонд мира деньги, невесть какие, и жалость к неграм она мне даст? Знал бы я такой расклад в прошлом теле в детстве, то учил бы историю КПСС с двенадцати лет, и у меня бы от зубов отскакивало.

– Да в задницу и Зиту, и Гиту, видел я этот фильм, а вот у тебя в гостях не был ни разу. Надо только мороженое докушать и тортик купить, – радуюсь я.

– Толя! Говори культурно, ты же не двоечник какой.

– Вообще-то двоечник, но буду стараться, – обещаю я.

– Я руки помою, – убегает перепачканная мороженым девчонка.

– Аа-а, ммм-м, – ору я.

Гребаные орехи доломали мне зуб, и он переломился по месту пломбирования. Жуткая боль пронзила челюсть, даже в пот бросило. Ну, Штыба, ну сволочь, зубы не чистил, а я страдай. Был у Толи один рассверленный донельзя зуб, заляпанный пломбой. Стоматологи этих времен особо бережливостью по отношению к зубам озабочены не были и сверлили с размахом, оставляя лишь тонкие стенки. Коновалы как есть. Но без них мне сейчас никак.

– Толя, что с тобой? – испуганно говорит Александра, видя мою скривленную рожу.

– Зуб сломал с пломбой, болит очень, – сквозь боль отвечаю ей. – Обломились мы и с кино, и с тортиком.

– Испугался, что ли? Тогда пошли в кино, не буду тебя больше целовать, – по-своему понимает мой отказ Шурка.

– Ничего не испугался! Шурок, что делать, а? Куда идти тут? Есть где дежурная штоматология?

– Есть, – фыркает Шурок. – В Новочеркасске. А тут только поликлиника, и попасть туда трудно.

– Идем, а? С острой болью, может, возьмут?

Моя подруга, видя мои муки, меняет гнев на милость и ведет меня в местный «дом пыток», причем в поликлинику детскую – я же еще ребенок. Как вспомню свое детство в другом теле, так вздрогну – сверлили часто и всегда без обезболивающих, которые ставили только в редких случаях, мордатые тети и здоровые дяди лезли разными страшными штуками в рот. Одноразовые иглы? Ха! Анестезия? Два раза ха-ха! В другой, взрослой жизни, я ходил только в дорогие платные поликлиники, там и отношение другое было к пациенту.

Помню, как-то пришел зуб лечить, а там врачиха, миловидная женщина лет тридцати так терлась при лечении своими сиськами об меня, что я возбудился, как конь. Не знаю уж, я ей понравился, случайно ли или такова политика клиники, но я о своих детских страхах забыл, и даже пожалел, что всего один зуб лечить надо. Вот и сейчас, вспоминая этот пикантный эпизод, я немного прогнал боль и не выглядел в регистратуре как малолетний нытик. На удивление попасть на прием удалось сразу, не из-за высокого сервиса, а по причине возникновения окна в записи к доктору. Не удивлен я, таких окон должно быть много при таком отношении к пациентам.

– Ты иди, а я скоро! – говорит Шурка. – Сбегаю, билеты сдам на фильм. Все равно тебя раньше чем через полчаса не выпустят.

Захожу в кабинет. Кожаное коричневое кресло с наклоненной спинкой для принятия положения полулежа. С одной стороны у него подлокотник и плевательница с фонтанчиком, с другой все ровно, чтобы удобнее садиться было. Напротив кресла лампа, светящая не только в рот, но и в шар (глаз). Вижу и главное орудие пыток – советскую бормашину – ящик голубоватого цвета с зеленой лампочкой «сеть». Вспоминаю, что бормашина имеет ременную передачу, и все вибрации ремня передачи конструкции отлично ощущались пациентом во время сверления зубов. Еще, как правило, сверление происходило на весьма низких оборотах (из-за хренового КПД системы в целом), что также добавляло непередаваемых ощущений. Стало очень тоскливо.

Заходит в кабинет губастая тетка лет сорока с властным выражением лица.

– Что стоим? Кресло видишь? Садись, – безапелляционно заявляет она. – Кеды сними только. Лезут в обуви, ничего не понимают. Ну и молодежь пошла.

Безропотно устраиваюсь в кресле, а тетка будто бы специально включила машину на сверление, проверяя работу, а может, запугивая меня.

– Мне удалить зуб надо, можно не сверлить, – пытаюсь сразу поставить условия я.

– Ты посмотри, какой у нас тут умник. Ты врач? – почти орет мучительница.

Она лезет мне в рот и ковыряет металлическим инструментом сломанный зуб, причиняя боль и заставляя меня мычать.

– Пломба выпала, и зуб немного раскрошился. Надо лечить, – она включает бормашину.

– Обезболивание будет? – отворачивая морду, не открывая рта, сквозь зубы спрашиваю я.

– Потерпишь, – фыркает врачиха. – Не маленький, даже полезно немного потерпеть. Или можешь идти на все четыре стороны.

– Так! Даю десять рублей. Нужно поставить укол и вырвать зуб, – достаю я из кармана десятку, которая должна была пойти на обучение негров в СССР.

Ну, не четвертак же отдавать честно заработанный, а других денег после кафе не осталось.

Врачиха на меня уставилась, как на говорящую мебель. Ее изумила моя прямота и наглость. А вот не знаю я, как в СССР взятки дают!

– Чтобы потом родители пришли и забрали ее обратно? – сомневается она.

– Мама умерла, а папа пьет, деньги я сам заработал в колхозе, – холодно говорю я.

– Эх, сиротка ты сиротка, – жалостливо треплет за вихры врачиха, но десятку берет. – Давай укол сделаю и пломбу поменяю, у тебя часть стенки зуба обломилась всего, можно лечить еще.

– Да какое там лечение, рассверлите все внутри, а мне еще раз приходить.

– А так вообще не будет зуба, лучше станет? Да и не надо второй раз, нерв убили тебе уже, – ковыряет железякой спец.

Я соглашаюсь на экзекуцию, и мне ставят укол под мое молчаливое исполнение: «Я, уколов не боюсь, если надо уколюсь».

Укол помог, боль утихла, и врачиха принялась за работу. По окончании сверления она взяла материал для пломб, больше похожий на цемент, размешала его сперва на стеклышке с каким-то крайне вонючим отвердителем, а затем замазала рассверленный зуб.

– Готово! – довольно сказала тетка.

– Шпасибо, – прошепелявил я, так как десна и заодно язык еще не отошли от укола.

Выхожу, а меня под дверью ждет Шурка и сразу хвалит:

– Ну, ты молодец! Даже не пикнул ни разу, я слышала, как тебе сверлили. Я бы уже орала и плакала.

– Я же мужик! – гордо отвечаю я, вспоминая в каком ужасе был недавно.

– Куда идем? – спрашивает Шурка, хватая меня за рукав.

– К тебе же, – удивляюсь я.

– Мама скоро придет, через часа полтора, но нам отсюда минут двадцать до меня идти, – вздыхает обломщица.

– А мы же ничего делать не будем, – уверяю я, прикидывая, как грамотно потратить этот час, максимально сократив прелюдии.

– Не верю я тебе, Штыба, – с сомнением говорит подруга и решительно сообщает: – Я на кино уже настроилась.

Идем в кино. Я расстроенно молчу, да и боль начинает появляться после отхода от анестезии. Билеты мы купили без проблем, это на вечерний сеанс трудно попасть. Захожу в кинотеатр, никаких попкорнов и колы нет, нет даже буфета. У нас проверяют билеты, и мы идем на свои места. Я опять взял последний ряд, садимся и ждем начала сеанса. Люди постепенно заполняют зал, и в наш последний ряд проходят парень с девушкой, которых плохо видно из-за тусклого освещения.

Ба! Так это же Верка Архарова с парнем лет двадцати, хорошо прикинутом во все заграничное.

– О, и ты тут, Толик! – спокойно замечает Верка.

Глава 27

– Сам в шоке, – отвечаю ей и представляю девочек друг другу: – Знакомься, это Александра. Саша, а это одноклассница моя – Вера Архарова.

– Не знала, что у тебя девушка в райцентре есть, – проигнорировала представление своего спутника Вера.

– Она шефствует надо мной от райкома комсомола, – ставлю точки над «ё» я.

Начался киножурнал «Фитиль», и я понял – никаких поцелуев на последнем ряду мне не видать. Сашок явно не хотела палиться. Руку сжимать дала, коленку гладить – тоже, а больше – ни-ни. Цепкие маленькие пальцы сразу вступали в бой за право личной неприкосновенности. Особенно это было обидно на фоне того, что Верка вовсю целовалась с мажором. Потом мы смотрели фильм, причем с интересом это делала только немного наивная комсомолка, Верка с парнем пришли не для этого, а во мне фильм вызывал разве что смех, но смеяться мешал ноющий зуб. В дурном настроении я после сеанса пошел в туалет, куда за мной увязался мажор. Я думал, докопается, а нет, реально приспичило ему. Выйдя из заведения, подхожу к девушкам и слышу часть разговора Веры и Александры, которые стоят за колонной у входа в кинотеатр: