Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина. Страница 43

Мне не особенно хотелось одаривать его нежностями, но я сдержанно чмокнула Грау в щеку, досадуя на то, как быстро забилось мое сердце, неужели у нас уже в порядке вещей такие вот милые «обнимашки» и поцелуйчики, как-то запросто и легко, подозрительно легко. Мне тут же захотелось добавить пару ложек дегтя и немного притушить радость дерзкого парня.

— А что это за распятие в центре? Мачта такая? Не похоже... Уж очень бросается в глаза. И перекладина чересчур большая, где ты видел такие корабли?

— Это будет мой собственный крест! Вот смотри.

Грау встал спиной вплотную к стене, на которой был нарисован корабль и раскинул руки в стороны. Потом он сделал страдальческое выражение лица, запрокинул голову и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Ну, тащи же скорее гвозди и молоток. Не сомневаюсь, что именно ты поднесешь губку с уксусом, если стану молить о воде.

— Зачем уж ты так… разве я совсем изверг...

Мне стало стыдно. Очень стыдно. Они ведь старались, хотели меня порадовать, от грустных мыслей отвлечь. Отто рисовал несколько дней, будто ему больше нечем заняться, и вообще здорово изменился в последнее время. Я не видела сейчас, чтобы он курил, наверно, делал это тайком. И стал гораздо лучше общаться с Францем.

Ребята подружились, пока я хворала и даже вместе прибирали этот чердак для меня. А совместный творческий труд еще как сближает. А я только подсмеиваюсь и дурачусь - глупо, Ася Владимировна, в ваши-то зрелые годы…

Я не перенесла укоров совести и сделала еще одну дурацкую вещь, а именно, подошла к Отто и обхватила его ниже разведенных в стороны рук, положив голову ему на плечо. Грау скосил на меня голубые очи и довольно ухмыльнулся. А потом тихонько обнял, прижимая ближе к себе.

Меня потянуло на исповедь:

— Не знаю почему, но мне все время хочется тебя разозлить, чтобы ты бесился как в самом начале. А ты теперь все переносишь стоически и это меня удивляет. Что происходит, Отто? Я не могу понять, ты что, решил сдаться? Выбросил белый флаг над своей цитаделью?

Ответил он на удивление быстро - единым выдохом:

— Просто я по тебе очень скучал. По твоим песенкам, твоим странным шуточкам, порой очень обидным, по твоему смеху. Ты лежала в кровати маленькая и несчастная, так страдала из-за… (вздох) всяких причин, а я ничем не мог помочь.

И когда ты снова стала болтать без умолку и дразнить меня, я решил, что готов слушать даже всякую чушь, лишь бы ты больше не плакала и не болела. Ася, я должен тебе что-то сказать… Не плачь больше, не рви мне сердце. Когда ты рыдала в парке, мне казалось, я один виноват, только не пойму в чем. И мне хотелось сделать что-то важное для тебя, совершить подвиг, убить дракона, построить корабль…

Я слушала его, зажмурившись, и что-то сладко ныло в груди - так знакомо и приятно. Не знаю, чем бы все закончилось, что бы он еще мне наговорил, но неожиданно его прервал Франц. Он вдруг отложил кисточку и сказал совершенно по-взрослому, строго глядя на нас:

— Ася, тебе никак нельзя пожениться с Отто, потому что ты должна стать моей настоящей мамой. Мне обещал Вальтер. А он всегда держит свое слово, значит, так и будет.

Вот это заявление! Мы с Отто тотчас отодвинулись друг от друга, и я медленно подошла к Францу. Он сидел, насупившись, не помню, чтобы он был таким серьезным когда-то прежде сколько я его знаю. Вот снова понес околесицу:

— Я хотел бы сам жениться на тебе, когда выросту, но ты ведь будешь тогда уже старенькая и лучше бы тебе прямо сейчас стать моей мамой.

Пришлось сесть рядом с ним на колени и попытаться завести спокойный разговор:

— Франц… ведь у тебя уже есть мама. Она работает, снимается в хорошем кино «надеюсь, в хорошем...», вы непременно увидитесь.

— Она бросила меня! - заявил мальчик. - Я ей не нужен. Она оставила меня с чужой женщиной и ушла, а папа приехал только через два дня, и я боялся… боялся, что меня никто не возьмет, потому что калека.

— Франц, ты нужен мне! - убеждала я, пораженная глубиной его переживаний.

— Ты можешь умереть, и тогда я снова буду один.

— Нет, Франц, я не буду больше болеть и уж тем более умирать, я тебе обещаю. Умирать - ужасно скучно, Франц, это не про нас.

Я хотела его развеселить, но мальчик только хмурился, в его глазах появилось отчужденное выражение, губы сомкнулись в твердую линию, я тут же узнала в нем его отца - один, сам по себе, надо всеми…

Может, у Вальтера тоже было суровое детство и «сломанные игрушки», вот он и решил стать начальником, чтобы всем руководить сверху. Ну, ну… давай-ка, Ася, еще бравого генерала пожалей до кучи… еще этого не хватало.

— Франц, я тебе обещаю, я ни с кем не буду жениться, то есть, в смысле, выходить замуж, тебе не о чем волноваться. И я просто буду рядом с тобой сколько смогу, но две мамы у тебя быть не может.

— Эмма мне больше не мать! - оскалился Франц. - Я хочу, чтобы она поскорей умерла, она заслуживает самого страшного наказания за то, что предала нас с папой. Обменяла на какого-то болтливого попугая!

И я вдруг с трепетом поняла, что ребенок повторяет слова, которые вполне мог говорить при нем фон Гросс. Именно так, скорее всего, думает Вальтер о своей бывшей жене. Но зачем же настраивать против нее сына? Он ведет себя как холодная расчетливая машина, никакого понимания всех тонкостей маленькой слабой души.

Может, мне самой поговорить с генералом. Ага… о методиках Сухомлинского и Каменского, очень ему это надо… здесь тебе не "айн, цвай" - по плацу шагать, это - детская психология. И, судя по всему, Вальтер от нее очень далек.

Но Франц выдавал сюрприз за сюрпризом. Что же такое сделалось с моим ангелочком за те несколько дней, пока я пролежала в кровати, хандрила и плакала тайком.

— Мне не нравится, что ты обнимаешься с Отто, он же наш Бледнолицый Враг, ты забыла?

— Но разве мы уже не подружились? Франц, нам же так весело вместе, мы примем Отто в наше племя, даже сменим его имя, это не сложно, ну, давайте будем одной командой, Франц.

— Скажи, что не будешь больше его обнимать, мне это не нравится, я хочу, чтобы ты была только моя, а Отто не при чем. Или я все расскажу отцу, и он его выгонит.

Боже мой, какие тут разгораются страсти! Я ушам своим отказывалась верить.

— Франц, я больше не буду, но… мы же можем просто играть все вместе, как раньше? Твоему папе некогда, так пусть хоть Грау иногда будет за него, ты же не против?

Я покосилась на Отто, он стоял перед нами будто оплеванный и выглядел настолько растерянным, что мне стало не по себе. За что так с нами Франц… или начались замашки «генеральского сынка»? Почувствовал вкус власти… И что хорошего нам ожидать в таком случае?

А если он начнет и мной помыкать, надо же такое сказать - «Ася моя и ничья больше», разве я для него только личная кукла, заводная игрушка, тоже мне, плясунью Суок себе нашли… Не нравятся мне такие игры!

Настроение резко упало, и, похоже, у всех нас одновременно. Я предложила спуститься с чердака и разойтись по комнатам. Впервые за этот долгий месяц мне не хотелось оставаться с Францем наедине, впервые возникло недоброе отношение к нему.

Но ведь он же сам не бесчувственная игрушка, его легко можно ранить и сломать, испортить маленький механизм навсегда, а вот удастся ли починить… У него свои обиды и страхи в душе, свои желания и мечты, он уже не ребенок, скоро начнут проявляться подростковые шероховатости характера и поведения, скоро маленький «одинокий волчонок» начнет показывать острые зубки даже самому папе Волку, что уж там говорить про какую-то русскую сказочницу-няню.

С чего я, собственно, решила, что Франц другой - мягкий, добрый, понимающий? Он все-таки сын сурового немецкого генерала и взбалмошной актрисы. Кем он вырастет… каким станет человеком… сколько времени нам суждено провести вместе… Но мне пора отложить в сторону внезапные сомнения и делать свою работу.

Грау отнес мальчика в его просторные апартаменты, Франц занялся рисованием в альбоме, скоро к нему придет репетитор, это тоже нововведение. Оказывается, пока я болела, с Францем начали заниматься учителя, Вальтер решил повысить образование сына, что же, все правильно. Может, еще и умственные нагрузки, тесное общение с незнакомыми и, наверняка, строгими людьми привели к сегодняшнему протесту.