Прекрасная свинарка - Ларни Мартти. Страница 27

Время все сглаживает. Каждая минута казалась мне вечностью. Я больше не могла ненавидеть даже ту женщину, которая спала рядом. Обычно люди состязаются: кто скорее успеет бросить первый камень. Я отказалась от подобных состязаний и лишь радовалась тому, что имела на руках брачный контракт. Религия сделала большое дело, причислив половую жизнь к тяжким грехам.

Стояла глубокая ночь. Женщина пошевельнулась. Я взглянула на часы. Уже четыре часа лежала я рядом с ней и строила всевозможные предположения. На ней было так мало одежд, что она не смогла бы скрыть даже свое изумление. Она чуть-чуть приоткрыла глаза и начала инстинктивно ощупью искать своего друга. У нее были очень красивые, холеные руки — просто завидной красоты. Кончиками пальцев она погладила мое плечо и пробормотала что-то непонятное. Вдруг, спохватившись, она открыла глаза, приподняла голову и проговорила запинаясь:

— Калле… Э-э… Уй, ч-черт…

Затем сразу закрыла глаза и стала тереть их кулаками. Наконец она с трудом приподнялась, села и удивленно спросила:

— Что это?.. Кто ты такая?

— Тот же вопрос я хотела бы задать вам, — ответила я спокойно.

Сознание возвращалось к ней медленно, но по мере того, как оно возвращалось, возрастало ее изумление.

— Э, послушайте, скажите же, кто вы такая? Меня начинает всю трясти, — заговорила она на монотонном языке финских кухарок и принялась растирать свои вольнодумные ляжки, на которых виднелись свежие знаки бесцеремонных ласк.

— Я хозяйка этого дома, — ответила я с достоинством. — Но вы кто такая?

— А я хорошая приятельница Калле. Ну и ну, так ты, значит, хозяйка! А я думала, что хозяйка — та глухая баба, что подавала ужин. Да, а что это ты пришла сюда спать? Или у вас такой обычай?

— Да, это почти всеобщий обычай у тех, кто состоит в браке.

— Где? В чем?

Ей не следовало бы смеяться, потому что смех безобразил ее лицо, и вообще смеялась она грубо, что выявляло ее невоспитанность. Она беспечно хлопнула меня по плечу и брякнула:

— Слушай, нельзя ли нам на «ты»? Мне так легче разговаривать.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Марьюкка. Это немного глупое имя, но мужчинам оно нравится.

— А меня…

— Ну, говори, не стесняйся. Я же ничего против тебя не имею.

— Меня зовут Минна.

— Минна! Ты что, серьезно? Минна! Ой, ну надо же! Видно, и у твоих родителей был ералаш в голове, когда они такое имечко выдумали…

Она потянулась, чтобы достать с ночного столика сигарету, и открыла свою наготу. Даже рискуя разбудить в себе ревность, я не могла не признать, что она была необычайно красива. Ее нельзя было назвать падшей, ибо едва ли ей хоть раз в жизни случалось подняться. Это была в своем роде дикарка. Она знала, что лед холодный, что ветер больно хлещет, что иглы острые, а уксус кислый, но она не знала того, что неприлично лежать в постели женатого человека и курить хозяйские сигареты.

— Не выношу, когда курят в кровати, — сказала я с раздражением, когда она, закурив, снова бросилась в постель и легла на бок, повернувшись ко мне лицом.

— Почему не выносишь? Калле ведь курит.

— Я и ему не разрешаю.

— Ну, скажи же мне, почему ты этого не одобряешь?

— Потому что на полу может остаться пепел не только от табака, но и от тебя самой. Особенно когда ты в таком состоянии.

— Я, конечно, не очень понимаю тебя. Ты выражаешься слишком благородно. Ну, ладно уж, оставим это, чтобы не вышло ссоры. Я затянусь еще только два разочка.

Она погасила сигарету, окинула меня критическим взглядом и спросила с явным сомнением:

— Слушай, скажи мне, пожалуйста, как же ты можешь командовать Калле? Я и то не могу.

— Могу, по праву. На то я и жена.

Бедняжка вздрогнула и невольно прикрыла руками свою голую грудь. Голос ее задрожал.

— Разве ты… слушай, разве ты жена Калле? Я хочу сказать, разве Калле женатый?

— Да.

Ее лицо исказилось почти до неузнаваемости. Маленькие руки сжались в кулачки, и она воскликнула, едва сдерживая слезы:

— Вот свинья! Вот свинья… А я могла бы иметь другого. Лучше его… И моложе…

И она разрыдалась совсем как человек, который вдруг с ужасом замечает, что, сам того не желая, все время говорил правду. Так и мы, две обманутые женщины, долгую минуту сидели молча и думали о правде жизни. Если определять по учебнику логики, правда означает лишь тождественность содержания двух предложений. Но обычно о ней говорят бережно, стараясь экономить ее, поскольку она является большой резкостью. Не знаю, которая из нас была в ту минуту более безутешна и кого надо было утешать. Об этом можно было бы написать роман, но он показался бы слишком неправдоподобным.

Я молча приняла решение для себя и вновь с удовлетворением подумала о нашем брачном договоре. Моя прямая натура никогда не согласилась бы на переговоры и компромиссы. В голове у меня рождались планы, сразу же облекаясь в готовые формы. О нет, не настолько я дешевое создание, чтобы диктовать условия и заниматься банальным вымогательством. Мой муж должен будет дать удовлетворение за перенесенный мною позор, перечислив на мое имя по меньшей мере пятнадцать миллионов марок промышленными акциями.

— Есть у тебя какая-нибудь специальность? — спросила я у подруги по несчастью, которая начала понемногу успокаиваться, получив разрешение курить в постели.

— Есть, конечно. Я маникюрша. Хотя в данный момент я без места.

Маникюрша — значит, в полном смысле работница ручного труда, которая зарабатывает свой хлеб, положив руку на руку. Теперь мне открылась тайна ее красивых и таких холеных рук. Она схватилась за голову, растирая виски, и громко простонала:

— О господи! Я еще совсем на духу…

— На духу?

— Ну да, я имею в виду — в завязанном мешке.

— Я что-то ничего не понимаю.

— Не понимаешь? Ну, говорят еще — на косяке, на пружине или, как еще там, ну в общем, под парами. Я слишком много пила. Калле заливал мне прямо в глотку. Он хотел, чтобы я окончательно дошла.

Маленькая работница ручного трупа выглядела совсем несчастной. Я дала ей порошок от головной боли, а заодно приняла и сама. Она спросила сочувственно:

— Ты тоже нализалась?

— Нет, я не выношу алкоголя и табак едва терплю.

— Ах, так ты, наверно, мормонка?

— Нет, — ответила я, хотя и не поняла ее вопроса.

Грешный человек не редкость на этом свете (ведь и ангелы не редкость в раю), поэтому я вовсе не имела склонности причислять эту маленькую маникюршу к профессиональной категории публичных девиц. В моем представлении она превратилась в чистую голубку, когда я узнала, как ловко обманул ее мой муж. Девушке нравились маленькие украшения, красивые платья, пределом ее мечтаний было супружеское ложе, на котором можно давать и брать одновременно. Все серьезные мысли отскакивали от ее ума, в котором уживались только фантазии вечного ребенка и вера в человеческую искренность.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

— Скоро исполнится двадцать три.

— Ты кажешься гораздо моложе.

— А это мне идет? Я, конечно, Калле сказала, что мне только девятнадцать. А тебе сколько?

— Тридцать пять.

— Не подумала бы. Ты выглядишь намного моложе. Послушай, чем ты пользуешься, что у тебя кожа такая гладкая?

— Собственно, ничем…

— И я тоже. Моя бывшая хозяйка пользовалась «муссоном». Слушай, скажи-ка мне откровенно: как, по-твоему, Калле хорош в постели?

Я вздрогнула. Меня стала раздражать эта беззастенчивая прямота и откровенность девушки. И с какой стати она звала моего мужа по имени: Калле! Возможно, муж надеялся, что я буду его первой любовью, я же со своей стороны надеялась быть его последним увлечением. Я ничего не ответила на бесцеремонный вопрос. Только сказала, что муж мой вообще веселый и компанейский человек. Я попыталась занять мысли моей собеседницы другими проблемами. Стала расспрашивать ее о родительском доме, о школе. Дома у нее не было, а от пребывания в школе она сохранила в памяти одни только переменки. Она была очень бесприютна, но не беспризорна. У нее не было никаких внутренних препятствий или комплексов, усложняющих жизнь.