Ненавистный брак (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 75
***
Александр уехал в поля. Казалось, разум покинул его. Напрасно князь безбожно пил, стараясь опьянеть и забыться. Никакая сила не могла стереть его воспоминаний, ничто не могло утихомирить жгучую боль под названием ненависть, которая сплеталась из ревности, безудержной ярости и неописуемого отчаяния. Карелин ненавидел все вокруг: и подновленные избы, и заботливо возделанные, цветущие поля, ставшие теперь плодородными, и эта ненависть бурным потоком изливалась на все княжеские земли. Александр подъехал к середине поля, на котором колосилась, мирно покачиваясь под легким летним ветерком, поспевающая пшеница. Дрожащими руками сорвал он пригоршню колосьев и молча погрозил кулаком тихой и безмятежной в предрассветные часы деревне.
Пошарив в карманах, Карелин достал коробок спичек и поджег золостистые колоски. Несколько человек подошли к кромке поля, и на их лицах отразились страх и недоумение.
- Стоять, где стоите! Горе тому, кто подойдет! – крикнул Александр.
В голосе князя звучала неприкрытая угроза, и крестьяне испуганно попятились назад. Лишь одна отважная женщина, Катя, всполошенно бежала к нему по полю, по старушечьи мелко семеня ногами. Она упала перед князем на колени и руками обхватила его ноги. Карелин выронил из рук начавший разгораться пшеничный факел, и Катя, как могла быстро, поднялась с колен и принялась топтать зарождающиеся языки пламени, грозящие пожаром. Отчаяние придало ей смелости и сил, и она не обращала внимания на опасность, а Карелин старался помешать огню добраться до катиной юбки.
- Не пали деревню, Александр... не сжигай урожай! Остановись! Не святотатствуй! Или сначала убей меня! – Карелин ошеломленно слушал Катю. Она стояла перед ним и говорила так, будто он не барин был, а мелкая сошка. А старая служанка продолжала говорить. – Ты уж и так наворотил немерено, отнял ребенка у матери. Неужто не осталось в тебе ничего человеческого? Не по-людски ведь это, не по-божески... Ты и не подумал, чай, что когда-то также бездушно вырвали тебя из моих рук.
От изумления мутные, еще хмельные глаза князя широко открылись, а руки безвольно опустились и легли на хрупкие плечи служанки. В полном смятении смотрел он на Катю, а в глазах его застыла неизбывная печаль и безнадежность.
- Что? – спросил Карелин, и в голосе его появилась решимость. – Что ты говоришь?.. Да как ты смеешь!..
- Александр, ты думал, что померла я, увидев меня всю в крови! А мне пришлось молчать, чтобы ты стал князем! Сын служанки не мог носить фамилию своего батюшки. Вот я и приняла все жертвы, всю боль на себя. Страдала и молчала... терпела... а сейчас не могу молчать. То, что ты сделал, и назвать-то никак нельзя! Я не хочу, чтобы мой сын злодеем был... Не хочу, чтобы ты был похож на батюшку своего!
Заливаясь слезами, Катя снова упала князю в ноги. Александр оцепенело смотрел на служанку и вдруг почуял всем нутром, как что-то новое, доселе незнакомое, пробудилось в его душе. Он наклонился к Кате, поднял ее с колен и снова, но теперь уже с нежностью, посмотрел на нее, словно впервые видел такое знакомое, открытое и доброе лицо.
- Не хочу, чтобы ты творил зло! – всхлипывая, твердила Катя. – Не хочу!..
- Десять лет ты со мной, Катя... Десять лет служишь мне... – тупо твердил Карелин, словно не слыша ее слов.
- Эти годы были моей единственной отрадой. Словами не передать, как счастлива я была видеть тебя, говорить с тобой и знать тебя лучше всех! Я считала тебя сильным; для меня ты и сейчас сильный! Откуда вам, мужикам знать, что для нас этот маленький комочек плоти, приходящий в жизнь через нашу боль и кровь? Никому из вас не понять, каково это – напрасно искать сына, которого у тебя отняли, напрасно горючие слезы проливать, проклинать и умолять, тоже напрасно!..
- Перестань! – дрогнувшим голосом попросил Александр.
- Да ты подумай, ведь Лиза мечется сейчас по полям, безутешно рыдая, бросается на каждый след и спрашивает, как спрашивала я когда-то, где мой сын... куда его дели?!
- Она сама виновата! – попытался оправдаться Карелин.
- А хоть бы и так, хоть я и не верю в это! Нет такой вины, что заслужила бы такую расплату! Ты можешь ненавидеть ее, коли хочешь, можешь убрать с глаз долой, разрубить ту петлю, что связывает вас... Убей ты ее, все одно не так виновен был бы... А ты отнял у нее дитя...
- Этот ребенок – плод ее греха!..
- Ты тоже был плодом греха... Да и кто мы такие, чтобы судить других? Неужто твоя совесть так чиста, что ты мнишь себя богом? За что ты так люто ненавидишь ее?
- Она лгала мне... насмехалась надо мной...
- Не верю я в это... Я, чай, видела, как она лила по тебе слезы, как ревновала... рыдала и звала тебя, когда думала, что никто ее не слышит. Она любит тебя... я сердцем вижу. А теперь она возненавидит тебя, и права будет. В чем виноват этот невинный ангелочек? Где он? Верни его матери, Александр!
Прежняя боль была так свежа, что Катя разом лишилась сил. Ее колени подломились, и она едва не упала, но сильные руки князя поддержали ее и подвели к ближайшей избе.
В доме никого не было, впрочем, как и во всех других избах, ибо насмерть перепуганные сельчане разбежались, кто куда. Карелин открыл дверь, вошел в горницу и отвел Катю в уголок, где горела лампадка. Он поднес лампадку к ее лицу, и в слабом, мерцающем свете горящего фитилька грустно посмотрел на нее.
- Катя, побожись перед иконой, что не солгала мне, – жалобно попросил он. – Побожись, что ты и вправду моя матушка!
- Ты – сын мой, Александр, – истинный крест святой, – сын!
- Значит, это кольцо твое? – спросил он, расстегивая воротник рубахи и показывая простенькое, но самое дорогое для него колечко, висевшее на шнурке.
- Воистину так, мое.
Александр провел рукой по катиной голове и нащупал под волосами большой шрам.
- Из этой раны текла кровь той ночью? – спросил он, указывая на страшный рубец, след былого ужаса.
- Отсюда, и много еще откуда. На моем теле много рубцов сыщется...
- Но почему никто из деревенских не признал тебя?
- Из тех, кто меня знал, почитай, один батюшка и остался! Да только я просила его молчать, чтобы тебя уберечь, и самой спастись! Ведь это он укрыл и выходил меня!.. Спроси его, коли моих слов, да десятка лет любви тебе мало...
- Матушка! – крикнул Александр и опустился перед Катей на колени. От вновь обретенной любви на его глаза навернулись скупые мужские слезы.
- Ты назвал меня матушкой... – из глаз Кати полноводной весенней рекой хлынули слезы. Они текли по ее щекам и падали на лоб опечаленного Александра, словно заново крестили его. – Так во имя этого прошу тебя – верни сына своей жене, искупи свой грех! Ради моих тридцатилетних страданий смилуйся над другой матерью, пожалей ее. Не заставляй страдать! – молила Карелина Катя.
Уверенность Александра пошатнулась. Он встал и заботливо усадил мать на грубо сколоченную лавку, а потом снова ласково погладил по растрепанным волосам.
- Неужто у тебя не осталось ни капли жалости? – спросила Катя.
- Как мне жалеть ее, если я до сих пор ее боготворю? Как сострадать, если любовь и ненависть затопили мою душу, и я задыхаюсь?
Александр услышал приближающиеся к дому шаги и голоса. Лиза вбежала в дом, не слушая тех, кто хотел остановить ее. Кто-то из крестьян сказал ей, что князь вошел в избу. Не ведая страха, Лиза отчаянно бросилась к мужу, угрожая, проклиная и умоляя разом.
- Александр, отдай мне сына... – простонала Лиза в безнадежной тоске. – Я хочу вернуть его... отдай мне сына!
- Хорошо, я найду его, – ответил Карелин, завороженно глядя на жену. – Это не мой сын, и я не имел права отбирать его у тебя. Я верну тебе ребенка, но вместе с ним ты получишь также мою ненависть и презрение! Я буду ненавидеть тебя до самой смерти!
Не владея собой, Карелин вышел во двор и затерялся среди растущих возле дома деревьев.
Совершенно обессилев, Лиза рухнула на деревянную лавку, стоявшую у стены. Она просидела так до глубокой ночи, и все это время рядом с ней были Катя и доктор. Не находя себе места от тревоги за сына, Лиза говорила без умолку, Катя же, напротив, была молчалива. Сжав губы, она неподвижно сидела, словно окаменев от снова накатившей на нее давнишней многолетней боли. Старая женщина еще чувствовала на губах вкус первых сыновних поцелуев вперемешку с горько-соленым привкусом слез. Она так мечтала избавить сердце сына от ненависти и жажды мести.