Когда Алиса упала - Блэйкмор Ким Тэйлор. Страница 6
Сегодня не хватает воздуха. Я оставила окна открытыми в слабой надежде, что до меня донесется дуновение ветерка. Верчусь на простыне, ищу не такое жаркое место, как то, где я только что лежала.
Тикают часы, но какое время показывают, я не вижу. Лишь знаю, что уже поздно. Тоби я из своей комнаты выпроводила и теперь слушала скрипы и стоны половиц: Кэти укладывала его спать, потом сама пошла в спальню. Лайонел пожелал спокойной ночи с лестничной площадки и постучал костяшками по перилам, как папа в нашем детстве. Позже раздались его шаги на лестнице. Сирша заперла кухонную дверь и пошла по усыпанной гравием тропинке к дороге, ведущей к домику на перекрестке, где она живет вместе с Элиасом.
Я зажмуриваюсь, прижимаю кулаки к животу, молю, чтобы пришел сон. Слушаю, как тикают часы. Но образы просачиваются в сознание, крутятся в голове: странная Китти, бегущая вдоль каменного забора, трубы в подвале лечебницы, лаванда, которую я истолкла в порошок, живот Алисы с зелеными пятнами, будто она обращается в камень.
Я дышу через нос, вдох-выдох, руки и ноги такие тяжелые. Кости без мышц.
Дзинь-дзинь-дзинь.
Звук доносится из коридора. Схватив халат, висевший на столбике кровати, надеваю, беру свечу и поворачиваю дверную ручку.
Свет скользит по паркету, ползет по стенам, просвечивая через узор из ирисов и плачущих горлиц. Я вижу всех нас, слышу нас – Лайонела, и Алису, и меня, – мы с топотом слетаем по лестнице в прихожую. Снежный день. Папа ждет на улице с санками. Мама перегибается через перила.
– Проследите, чтобы Алиса варежки надела, – кричит она. Голос у нее еще сильный, щеки румяные, она полна жизни.
Лайонел втягивает руки в рукава, несколько раз оборачивает шерстяной шарф вокруг шеи. Он выше меня, тощий как палка, с узловатыми коленями и острыми локтями. Когда это он так вырос? Я снимаю Алисино пальто с крючка.
– Пошли. Папа в пингвина превратится.
– Куда вы все варежки подевали?
Лайонел роется за обувницей и достает варежки и муфту. Поворачивается к Алисе:
– Протяни ручки, птенчик.
Я застегиваю свое пальто до последней пуговицы и хватаю шерстяной капор.
– Не забудь ее капор, Лайонел.
– Не забуду.
– Я не хочу капор, – говорит Алиса и трясет кудряшками.
– Надевай, – велю я.
– В пятницу мне исполнится десять, и ты уже не сможешь мне приказывать.
– Это точно, – смеется Лайонел. – И отныне ты будешь править домом и всем миром. И нам больше не придется слушаться Мэрион, это она будет слушаться тебя.
Я вижу, как наши призраки еще стоят в прихожей, а потом выбегают из двери, впустив в дом обжигающий холод. Мы пробираемся к холму Вэгон-хилл на снегоступах, Алиса покачивается на папиных плечах. Мы с Лайонелом тащим санки, и наше дыхание закручивается в воздухе спиральками.
Скрип кресла в кабинете Лайонела возвращает меня к реальности. Завиток табачного дыма вылетает через полуоткрытую дверь и поднимается по лестнице. И вот он, Лайонел, стоит, прислонясь к дверному косяку. На нем халат и тапочки, волосы с одного бока растрепались.
– Я слишком шумел? Или ты тоже хочешь выпить?
– Помнишь, как мы на санках катались с Вэгон-хилла?
Он моргает и, прищурившись, смотрит на стену, глаза у него бегают туда-сюда, будто он перелистывает книгу.
– А? Я об этом не думал…
Он сглатывает и жестом приглашает меня войти. Комната у него такая же маленькая, как моя, и заставлена мебелью: непомерно большой письменный стол, два низких кожаных кресла и круглый столик из палисандра, на котором лежит трубка и стоит пустой стакан.
– Садись.
Кресло изношенное, ручки потрескались и потемнели от масла. Лайонел наверняка выпил больше одного стакана, это выдают его движения, явно продуманные. Он прислоняется к комоду.
– Я знаю, что шерри ты не пьешь. Виски или ром?
– Виски.
С полуулыбкой он достает бутылку с полки и разглядывает ее на свету. Устраивает целое представление, вместо того чтобы просто налить нам выпить.
– Он резковат. Без сахара не выпьешь.
Я беру у него стакан. Он поднимает палец, достает из-за книг сахарницу и маленькую ложечку, отщелкивает крышку.
– Теперь ты моя соучастница в краже сахара.
– Я сахар не ела уже не знаю сколько.
– А теперь придется.
Он размешивает сахар, стучит ложечкой по стеклу.
Дзинь-дзинь-дзинь.
Я смеюсь.
– Что смешного?
– Ничего. День был длинный.
– За это я выпью.
– Давай выпьем за Алису.
Он откидывается в кресле. Виски проливается Лайонелу на руку, и он переворачивает ладонь, чтобы слизать его.
– Извини. Тогда за Алису.
Сахар не помогает, виски огненным ручейком обжигает мне рот и горло.
– Как тебе комната?
– Я жила в коровниках и на чердаках. Комната меня устраивает. Твоя щедрость…
Он останавливает меня взмахом руки, потом закрывает один глаз и смотрит в стакан.
– Все в таком беспорядке, – говорит он. – С тех пор, как Лидия утонула. Она была очень добра к Алисе. Терпелива. Она всегда была такой терпеливой.
– Да.
Он смотрит на книжную полку. За руководством по обработке латуни скрывается ферротип. Светловолосая Лидия в простом клетчатом платье, на коленях у нее букетик цветов, на груди приколота брошь в виде павлина. Она вот-вот улыбнется, уголки губ размыты. Наверное, она сдерживалась, пока ей не сказали, что уже можно смеяться. Она так часто смеялась.
– Все в чертовском беспорядке.
– Теперь у тебя есть Кэти. Я этому рада.
Наклонив голову и наблюдая за мной, он сначала прикрывает один глаз, потом другой.
– Да. Кэти.
– Жаль ее брата.
– Первая битва, и Пол получает пулю в лоб. Надо же быть таким невезучим!
Он со стуком ставит стакан на стол.
– А ведь все ждали при Булл-Ране [3] легкой победы. Помнишь? Люди сидели на холме с корзинками для пикника. Пили пиво и ели колбаски, пока музыканты дудели в свои дудки.
Я наклоняюсь вперед, прижимаю ладонь к его руке:
– Вы дружили.
– Пока он не обозвал меня трусом. И другими словами.
Он убирает руку. Прочищает горло и откидывает голову на спинку кресла.
– Вэгон-хилл недостаточно крутой, чтобы кататься на санках.
– Мы не там катались?
– Да. Он слишком близко к ручью. Не раскатишься. Ты имеешь в виду Тилтон-хилл. Помнишь? Бреммер не хотел срубать там одну березу. Она стояла прямо посреди спуска. Если ты катился быстро… помнишь, как Алиса как-то раз поехала очень быстро? Господи, она слетела с санок. Прямо в воздух, и угодила в сугроб. Только один ботинок торчал.
– Это точно не она была.
– Почему?
– Ей не разрешали кататься одной. Она со мной каталась.
– Тогда я, наверное, сам повез ее на горку. Разок дал ей свободу.
Он издает смешок, следя глазами за дугой Алисиного полета, язычок горящей свечи отражается в его очках.
– Это было в последнюю зиму, когда мама… Меня оставили без ужина. Папа запер санки. Помнишь?
– Где ее вещи? – спрашиваю я.
– Что?
– Алисины вещи. Одежда. Ее любимые деревянные птички. Медальон. Все дневники и рисунки. Ее вещи, Лайонел? – Я ставлю стакан на столик между нами и продолжаю: – Здесь ничего из ее вещей нет.
– Не обвиняй меня в ее смерти.
– Я тебя не обвиняю…
– Это ты оставила меня с ней. Ты и твой Союз.
– Мне не хотелось просто штопать носки и шить мундиры.
– И смотри, к чему это тебя привело. – Он делает глоток виски. – Теперь она мертва. Может, это к лучшему. Пожалуй, к лучшему. Для всех.
Не отвечая, я встаю:
– Ты пьян. Пойду спать.
Он думает о чем-то своем, потом качает головой.
– Ты согласилась поместить ее в лечебницу.
– Это я зря.
– Она собиралась выкинуть Тоби из окна второго этажа, когда Кэти в последний раз нашла ее.
– Наверняка есть какое-то…
– Хватит оправдывать ее.
Он резко встает, одной рукой прижимая стакан с виски к груди, а другой оттягивая нижнюю губу, и говорит: