Сезанн. Жизнь - Данчев Алекс. Страница 16

Кредитование, граничившее с ростовщичеством, определенно было делом прибыльным. Когда Луи Огюст в 1844 году в возрасте сорока пяти лет вступил в брак, запись гласила: бывший шляпных дел мастер, ныне рантье, обладающий независимым состоянием. Свидетелями – «дружками жениха и невесты» – были Жан Франсуа Гиацинт Перрон, судебный пристав, Жак Этьен Вьей, рантье, Казимир Пьер Жозеф Корсе, доктор медицины, и Жером Купен, шляпных дел мастер (и компаньон). Все присутствующие подписали свидетельство о заключении брака, кроме невесты и ее матери, «которые заявили о том, что грамоте не обучены» {130}. Отец художника существенно продвинулся вверх по социальной лестнице. Кроличьи шкурки и темные делишки остались в прошлом, хотя и давали повод почесать языками в коллеже Бурбон, но Луи Огюста это нисколько не трогало. Он был намерен двигаться дальше. Невеста, Анна Елизавета Онорина Обер (1814–1897), sans profession [16], согласно свидетельству о браке, а на самом деле бывшая работница в фирме Сезанна и Купена, сожительствовала с Луи Огюстом около шести лет, с двадцатичетырехлетнего возраста. Красивая женщина с темными глазами и выразительными чертами лица, она происходила из того же слоя, что и Луи Огюст. Ее отец, мебельщик Жозеф Клод Обер (1776–1828), жил в Эксе. В 1813 году он женился на Анне Розе Жирар (1789–1851), бабке Сезанна по материнской линии, которая сыграла не последнюю роль в воспитании внука и от которой он часто слышал обстоятельные рассказы о своих предках; ее отец Антуан Жирар, бывший крестьянин из прихода Нотр-Дам-дю‑Мон в Марселе, занимался изготовлением селитры. Свидетели рождения Елизаветы 24 сентября 1814 года, конюх и хозяин гостиницы, были неграмотны, но ее отец мог написать свое имя. Тридцать лет спустя, согласно брачному контракту, она внесла в качестве приданого «свои сбережения, которые скопились у нее на сей день за время работы на шляпном производстве». Приданое оценили в 500 франков; кроме того, она внесла 1000 франков наличными и свое будущее наследство – еще 1000 франков. Это было весьма солидно, но не шло ни в какое сравнение с быстро растущим благосостоянием ее мужа {131}.

Елизавета Обер стала совместно жить с Луи Огюстом только после того, как забеременела. Поль, ее первый ребенок, родился утром 19 января 1839 года, в благотворительном заведении на рю де л’Опера. Его родители еще не были женаты. В то время такое положение дел считалось вполне обычным: ни на родителей, ни на отпрыска это не налагало позорного клейма, в том случае если отец публично признавал ребенка. Свидетельство о рождении было подтверждением отцовства Луи Огюста, подписи на документе поставили Люсьен Куссе, торговый брокер, и Альфонс Мартен, шляпник (первый компаньон Луи Огюста). Другими словами, Поль Сезанн был незаконнорожденным, но официально признанным. Месяц спустя его крестили в церкви Святой Марии Магдалины. Крестной матерью стала бабушка Роза, крестным отцом – дядя Луи, брат Елизаветы, работавший на шляпном предприятии «Сезанн и Купен». В детстве Сезанн был ближе к младшему брату матери, Доминику, служившему судебным приставом. Впоследствии дядя Доминик будет позировать в разных костюмах для серии выразительных, выполненных мастихином портретов. Вскоре у Поля родилась сестра Мари (1841–1921), появившаяся на свет при таких же обстоятельствах. Оба ребенка были официально признаны родителями, вступившими в брак 29 января 1844 года, когда Полю только-только исполнилось пять. После длительного перерыва в семье появилась еще одна дочь, Роза (1854–1909). Одно время Сезанн, вероятно не вполне справедливо, считал, что портрет двенадцатилетней Розы, читающей своей кукле, – лучшее из всего, что он сделал. Он даже подумывал отправить его в Салон 1866 года. К несчастью, картина пропала, – возможно, художник сам ее впоследствии уничтожил. До нас дошел лишь замысел – набросок и краткое описание в письме к Золя: «Посредине сидит моя сестра Роза и читает книжку; она сидит на кресле, кукла на стуле. Фон черный, голова светлая, сетка для волос голубая, детский фартучек голубой, платье темно-желтое; слева небольшой натюрморт, миска, детские игрушки» {132}.

Вскоре после женитьбы, когда Полю исполнилось девять лет, Луи Огюст Сезанн стал банкиром, что позволило ему упорядочить финансовые дела и повысило его статус. Добился он этого, удачно купив банк. В революционном 1848 году единственный банк в Эксе рухнул. Луи Огюст дождался своего часа. Совместно с одним из банковских служащих, Кабассолем, он стал новым владельцем. Банк Сезанна и Кабассоля был учрежден 1 июня 1848 года. Весь капитал в размере 100 000 франков вложил Луи Огюст, за что ему причиталось пять процентов прибыли. Опытный делец Кабассоль вкладывал только свой опыт и связи. Согласно контракту о партнерстве, прибыль они делили поровну; каждый мог изымать из нее по 2000 франков в год на личные нужды. Договор заключался на пять лет и несколько месяцев. Сезанн и Кабассоль прекрасно ладили. Основу их бизнеса составляли краткосрочные займы. Основу профессионализма – проницательная оценка кредитоспособности клиента. Кроме того, оба были прекрасно осведомлены о финансовом положении своих потенциальных заемщиков. Если Луи Огюст сомневался в чьей-то надежности, он многозначительно спрашивал на своим провансальском диалекте: «Qué n’en pensa Cabassou?» («А вы что думаете, Кабассоль?»), после чего понятливый партнер официально отказывал в займе {133}. И дело процветало. Их партнерство закончилось в 1870 году, по достижении владельцами банка почтенного возраста (а может быть, и из-за начала Франко-прусской войны). К этому времени Сезанн и Кабассоль стали богатыми людьми. Приданое, выделенное Луи Огюстом младшей дочери, вышедшей в 1881 году замуж за юриста Максима Кониля (1853–1940), дает представление о состоянии отца художника. Приданое Розы Сезанн оценивалось в 6000 франков; кроме того, за ней была закреплена одна пятая часть годовой ренты в 3000 франков, две акции железнодорожной компании Париж – Лион – Средиземное море и дом на рю Эмерик-Давид стоимостью 16 500 франков. В дополнение к этому – колкое напоминание о прежних делах ее отца, – ей причиталось 5000 франков долга мадам Марии Антуанетты Дельфины де Ролле де Виллан, жены маркиза де Кастелляна, согласно долговому обязательству от 10 декабря 1879 года. Добродушное замечание Луи Огюста по адресу своего зятя-транжиры еще долго помнили в Эксе: «Oi! Si donno uno baguo oro! Jeou! Quan mé sicou marrida, avion dous penden – Paul einé Marie!» («Неплохая цена за золотое колечко! Сам-то я, когда женился, обзавелся двумя подвесками – Полем и Мари!») {134}. Отцу художника недоставало грамотности, но не здравого смысла. В 1873 году в возрасте семидесяти пяти лет он взял перо и написал доктору Полю Гаше, который поддерживал стольких художников, в том числе Сезанна и Ван Гога. Писание, должно быть, давалось Луи Огюсту нелегко.

Луи Огюст сам был настоящим отцом семейства. В жизни он следовал собственным максимам: «Всякий раз, выходя, знай, куда направляешься!» {136}; «Не расходись. Не пори горячку, делай все с умом!». Он всеми силами старался внушить эти заповеди своему сыну, но безуспешно. Сезанн и Золя тоже пичкали друг друга нравоучениями в своей переписке. «Дитя, дитя, подумай о будущем, – писал Золя своему другу в 1859 году, пародируя отцовские наставления. – Талантом сыт не будешь, а с деньгами не пропадешь» {137}. Оставшийся без отца Золя подростком имел возможность присмотреться к Луи Огюсту в Эксе. И конечно, папаша Сезанн стал прообразом героев Золя. В «Карьере Ругонов» (1871) Луи Огюст одолжил свой характер Пьеру Ругону, которого собственная жена поначалу недооценивала («считала его глупее, чем он был на самом деле»); Пьер Ругон не сомневался в том, что «все дети неблагодарны» {138}. И еще очевиднее это сходство в «Завоевании Плассана» (1874): главный герой был задуман как «тип отца С. – насмешник, республиканец, буржуа; холоден, мелочен, скуп… жену держит в черном теле и т. д. Он к тому же краснобай, зло подшучивает над всеми, полагаясь на свое богатство; по слухам, метит избираться в совет; если коротко, с ним может быть связан небольшой республиканский всплеск». В другом месте своего «Наброска» Золя так отзывается о Муре: «Отец С., только умнее… здравомыслящий, антиклерикал, скупец… выписывает „Сьекль“» {139}. Образ Муре восхитил самого Флобера: «Что за курьезный тип буржуа этот Муре с его любопытством, скупостью, безропотностью и самоуничижением!» {140} Золя считал, что Луи Огюст недолюбливает его и не одобряет того влияния, которое он оказывает на Сезанна. Золя преувеличивал, на что Сезанн ему не раз указывал, но Золя знал эту семью и знал, на чем строятся отношения в любой семье. В саге о Ругон-Маккарах, которую он начал как «естественную и социальную историю одной семьи в эпоху Второй империи», Муре – незаконнорожденный отпрыск Маккаров. Его жена Марта – урожденная Ругон. «Плассан» – это Экс, лишь слегка видоизмененный. (В коллеже Бурбон учился некий Ругон из Флассана.) В «Завоевании Плассана» есть описание семьи, словно взятое прямо из жизни, и, возможно, здесь отчасти передана атмосфера, в которой рос Сезанн.