Маньяки (ЛП) - Шеридан Энн. Страница 77

— Блядь, блядь, блядь, блядь, — кричу я, когда Роман бросается ко мне, опускаясь на колени рядом со мной. — Ну же, малыш. Будь в порядке. Пожалуйста, будь в порядке.

Я баюкаю его крошечное тельце, нежно прижимая к себе. Я чувствую учащенное биение его пульса сквозь хрупкую кожу, так что я знаю, что он жив, но его глаза закрыты, и он не издает ни единого чертова звука.

— Почему он не плачет?

Глаза Романа расширяются, и он берет ребенка из моих рук, поглаживая его по щеке.

— Ну же, малыш, — умоляет он, его тон измучен и полон душераздирающего страха, от которого мне хочется сломаться и закричать. Роман наклоняется к нему и дует ему в лицо, и от этого его маленькие обсидиановые глазки распахиваются, и самый громкий визг разрывает огненную ночь.

— Твою мать, — говорит Роман, встречая мой полный ужаса взгляд. — Я думал…

— Я знаю, — говорю я ему. — Я тоже.

— Пойдемте, — говорит Леви, девочки вертятся рядом с ним, пока особняк горит позади нас. — Нам нужно выбираться отсюда.

И вот так мы движемся обратно сквозь густые деревья и садимся во внедорожник, чтобы отвести наших людей домой и выяснить, как, черт возьми, мы собираемся найти Джованни.

— Что, черт возьми, нам с ним делать? — Спрашивает Маркус, его губы кривятся в замешательстве, когда каждый из нас смотрит через край кроватки на ребенка, ради которого мы перевернули небеса и ад, чтобы вернуть домой. Он лежит на дне кроватки, широко раскинув руки, и крепко спит.

После возвращения в резиденцию Моретти нам потребовалось всего две секунды, чтобы понять, что нам придется вызвать специалиста, который научит нас ухаживать за этим маленьким существом, и мы готовы были заплатить любую сумму, если это означало, что она появится в течение следующих десяти минут со всем, что нам может понадобиться. Хотя, если честно, большую часть этого нам пришлось ждать, но она успела захватить по пути молочную смесь, бутылочки и подгузники. Видимо, это все, что нам было нужно, чтобы пережить ночь. За остальным отправили Леви, как только солнце показалось над горизонтом.

Наша няня научила нас с Романом готовить бутылочку и менять подгузник, и, несмотря на беспокойство в ее глазах, она не осмелилась спросить, что сделали два бестолковых идиота, чтобы оказаться с ребенком на их попечении. Черт, она даже не выглядела испуганной мальчиками, хотя прекрасно знала, кто они такие, как только вошла в дверь. Все, что ее волновало, — это обеспечить ребенку наилучший уход, и именно на этом она сосредоточилась.

Возможно, мы оставим ее здесь в заложниках на несколько недель, это еще не решено. Честно говоря, я боюсь, как бы она не ушла и не заставила меня проходить через это одной, но Роман, кажется, воспринимает это так, будто он был рожден для этого.

Леви наклоняет голову набок, и этот жест ужасающе похож на то, как он наклоняет ее прямо перед тем, как решит кого-нибудь убить, но я наблюдаю за ним немного внимательнее.

— Я думаю, ему нужно одеяло, — говорит Леви, быстро кивая, как будто соглашаясь со своим собственным выводом. — Да, ему определенно нужно одеяло.

— Нет, — шиплю я, и ловлю одеяло как раз в тот момент, когда оно летит по воздуху к кроватке. — Женщина сказала, что в его кроватке не должно быть свободных одеял, игрушек или подушек. Это опасно.

— Что? — Леви хмыкает, кривя лицо точно так же, как Маркус делал это последний час. — Это смешно. Всем нравится иметь подушку в кровати.

Я закатываю глаза и отбрасываю одеяльце в другой конец комнаты, как бы подчеркивая свою точку зрения.

— Я знаю, подушки — это потрясающе, но что, если ему удастся перевернуться на животик, и его лицо окажется прижатым к подушке, и он не сможет пошевелиться. Или… или что, если одеяльце накроет его маленькое личико, и он не сможет дышать?

Глаза Леви вылезают из орбит, когда он смотрит на маленького парня сверху вниз.

— Черт возьми, ты уверена? — спрашивает он. — Откуда нам знать это дерьмо? Обычные люди просто знают это? Или есть что-то вроде… курса для мам, который должна пройти девушка, когда беременна?

— Я, эээ… я на самом деле не знаю. Мне так сказала та леди.

— Дерьмо, ну… а что еще?

— Хммм… я думаю, есть много вещей, которые нужно знать. Например, ты должен заставить его срыгнуть после того, как он выпьет бутылочку, чтобы у него не заболел животик и…

— Заставить его срыгнуть? — Спрашивает Маркус, его лицо ничего не выражает, если не считать слегка испуганных глаз. — Как, блядь, мы должны это сделать? Ударим маленького паренька в живот?

— Срань господня, — выдыхаю я, в ужасе глядя на него, прежде чем медленно перевести взгляд на Леви, а затем на Романа через большую комнату. — Давайте договоримся никогда не оставлять Маркуса одного с ребенком, пока он не научится хотя бы ходить — НЕТ. Нет, пока ему не исполнится пять и он не пойдет в школу. Этого времени должно быть достаточно.

Маркус смотрит на меня и хмурит брови в замешательстве.

— Я не понимаю… что в этом плохого? Это был серьезный вопрос? Я же не собирался делать это жестко, ну, знаешь, просто маленький любящий толчок в живот.

— Если только ты не хочешь, чтобы его стошнило на тебя, — бормочет Роман, пересекая комнату и снова выглядывая из-за бортика кроватки, — тогда я полагаю, что это не такая уж блестящая идея.

Маркус кивает, как будто мысль о рвоте даже не приходила ему в голову, и ему более чем отвратительна эта тема.

— Справедливо, — говорит он, отступая от спящего ребенка, понимая, что он не просто не в своей лиге в этом вопросе, а что он даже ногой не переступил порог. Однако у Леви, возможно, есть надежда для него. Может быть, посещение под присмотром.

Малыш начинает просыпаться, и мягкая улыбка расплывается на моем лице, когда я наблюдаю, как Леви наклоняется к кроватке и берет его на руки. Ребенок тут же начинает плакать, и лицо Леви наполняется болезненным, паническим страхом.

— О, черт, — вырывается у него, прежде чем сунуть ребенка прямо мне в руки, как будто я должна знать что-то лучше.

Еще и дня не прошло, а я уже так привязалась. Нетрудно понять, почему Роман настаивал на том, что я захочу быть в его жизни в качестве материнской фигуры. Мне только нужно понять, как держать его на руках так, чтобы он не визжал, как банши.

Я паникую, и Роман спасает меня, беря ребенка на свои умелые руки и наблюдая, как он успокаивается.

— Привет, малыш, — говорит Роман, когда малыш потягивается у него на руках и тут же прижимается к нему, впитывая ласку так, словно изголодался по ней. — Тебе нужна бутылочка?

Мое сердце действительно тает, черт возьми, но, как он это делает?

Я думала, что видеть мальчиков в форме — самое восхитительное, что я когда-либо видела, но, очевидно, наблюдать за тем, как они заботятся об этом милом, невинном ребенке, — вот что меня действительно заводит. По крайней мере, наблюдать за Романом в таком состоянии — да. Если бы Маркус взял его на руки, я бы, наверное, умерла от страха.

Ребенок начинает плакать, и Роман слегка покачивается, а я спешу через комнату и быстро хватаю бутылочку, которую мы приготовили непосредственно перед тем, как войти сюда, как будто мы знали, что, блядь, делаем. Я открываю крышку и протягиваю ему бутылочку, наблюдая, как Роман легко засовывает соску в рот ребенка.

Он усердно сосет, и его глаза удовлетворенно закрываются, прежде чем приняться за бутылку.

Я провожу пальцами по его голове, ощущая под кожей мягкие волоски.

— Ты уже придумал ему имя?

Роман качает головой.

— Нет, — говорит он. — У обычных родителей есть девять месяцев, чтобы придумать идеальное имя, а у меня был буквально один день. Это слишком большое давление. Что, если я выберу что-то, что будет звучать круто для ребенка, но во взрослой жизни люди будут думать, что он придурок? Я не хочу этого для своего ребенка. — Он замолкает и смотрит на меня испуганным взглядом, какого я, кажется, никогда у него не видела. — Что, если я испорчу своего ребенка?