Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик. Страница 54

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты была здесь, в Вашингтоне через 48 часов.

— Но ты мне говорил...

Хау положил трубку и, не спрашивая Брислинга, готов ли он приступить к трапезе, подозвал официанта и начал делать заказ. По-видимому, он раздумал поститься.

Томи Йадзава пришла на службу поздно, как это часто бывало с тех пор, как ее выписали из больницы. Подходя к своему столу, она обнаружила, что там кто-то сидит. Один из полицейских сообщил, что некто по имени Тандзан Нанги, ждет ее уже с час.

Она остановилась у столика, где стоял общественный самовар, заварила две чашки чая и, поставив их на поднос, пошла к своему столу. Поклонилась, называя свое имя, и извинилась за то, что заставила его ждать. Он принял из ее рук чашку, и они в молчании отхлебнули по глотку. Потом Нанги поинтересовался ее здоровьем. Она ответила. Потом они отпили каждый из своей чашки в полном молчании.

По завершении чайной церемонии Томи обратилась к гостю:

— Чем могу быть Вам полезной, господин Нанги?

То, что Вы, не посчитавшись со временем, решили дождаться меня, говорит о том, что Ваше дело не терпит отлагательств.

— Это действительно так, — ответил Нанги, — но моя миссия немного необычна, поскольку я пришел не столько для того, чтобы сообщить Вам что-то, сколько для того, чтобы получить от Вас кое-какую информацию. Это касается того человека, с которым Вы столкнулись в кабинете д-ра Ханами.

Томи нахмурилась.

— Но Вы, конечно же, разговаривали с мистером Линнером? Все, что надо, он Вам сам сообщил.

Нанги почтительно наклонил голову.

— Конечно, я разговаривал с мистером Линнером насчет происшедшего. Но он, как Вы сами понимаете, все еще находится в шоке. Кроме того, у него не так развита память на детали, как у офицера полиции, а тем более у детектива вроде Вас.

Томи не сразу ответила. Она попыталась догадаться, с какой целью этот человек задает ей вопросы, но, так и не найдя разумного объяснения его интересу, спросила:

— Могу я Вас спросить, что Вы собираетесь делать с этой информацией?

— Я намереваюсь найти напавшего на Вас и мистера Линнера человека.

А не кажется ли Вам, господин Нанги, что это дело лучше оставить полиции города Токио?

— Нет, не кажется, — ответил Нанги. — Этот человек — ниндзя. Более того, он еще и тандзян в придачу. Вы знакомы с этим термином, сержант Йадзава? Говорят, что тандзяны были предшественниками ниндзя. И еще говорят, что они являются адептами тайных искусств.

— Что Вы такое говорите, господин Нанги?

— А Вы сами прикиньте, сержант Йадзава. Вспомните хорошенько, как на Вас с мистером Линнером было совершено нападение. Неужели Вы не находите в этом эпизоде ничего необычного? Например, не было ли чего необычного в приемах, которыми вывели Вас из строя? В том, как убили тех двух врачей? Вспомните.

— Все в этом деле необычно, — призналась Томи. — Но Вы и представить себе не можете, господин Нанги, какие дела мне приходится изучать каждый день. Это моя работа. Поверьте, все дела, проходящие через мои руки, необычны. — Она взяла со стола папку, открыла ее. — Вот, например, дело об убийстве Марико, танцовщицы из кабаре «Шелковый путь» — ну, вы знаете, один из клубов, где показывают стриптиз. Юная, красивая девушка... И вот, посмотрите сюда. — Она ткнула пальцем в фотографии, сделанные на месте преступления: ее труп, с которого срезана кожа.

Наверное, это было под влиянием настроения, а может быть, потому, что ей показалось нелепым, что этот пожилой, одноглазый и хромой человек похваляется найти напавшего на нее убийцу, но Томи показала ему это досье, чтобы шокировать его и отбить охоту лезть не в свои дела.

К ее удивлению и досаде, Нанги не заморгал в испуге и не отвернулся от фотографий. Вместо этого он указал на один из пунктов ее первого донесения.

— А это что?

— Это копия послания, которое нашли засунутым в рот Марико, гласящего: «Это могла бы быть твоя жена». Записка была написана ее кровью.

— Можно взглянуть на оригинал?

Томи пожала плечами, полистала дело, нашла место, где был подшит оригинал записки. Она подала ее Нанги и со все возрастающим интересом наблюдала, как он вертел записку так и сяк.

— Бумага кое-где прорезана насквозь, — заметил он.

— Я знаю.

— Она прорезана в тех местах, где рука пишущего делала движение вниз. Очень интересно. Сразу видно, что писали явно не кистью и не пером. — Он взглянул на нее своим единственным глазом. — Мне кажется, что здесь использован тот же инструмент, которым резали кожу Марико.

— Вот как? — Томи все еще не понимала, к чему он клонит.

Нанги осторожно положил бумагу на стол.

— Теперь видите?

— Вижу что?

Он помолчал немного, затем сказал:

— Скажите мне, сержант Йадзава, как Вы понимаете значение этой фразы: «Это могла бы быть твоя жена»?

— Это своего рода послание, — ответила Томи скороговоркой, поскольку она уже много раз говорила это прежде, — очевидно, кому-то, связанное с Марико.

— А кому конкретно?

— Нам... не удалось установить его личность. Наверное, кто-то, с кем Марико... встречалась.

— Ага, — молвил Нанги, — теперь все ясно.

— Ясно что? — Томи все еще пребывала в недоумении.

— Минуту назад Вы назвали эту записку, написанную кровью, посланием.

Томи кивнула с уверенностью, за которой стояла ее полицейская выучка.

— Так оно и есть.

— Нет, это не послание, — сказал Нанги. — Это предупреждение. Стальное лезвие макали в кровь и писали эту фразу. Разве Вы не чувствуете скрытую здесь угрозу? Мне кажется — извините — что Вы смотрели на дело под неверным углом. Эта танцовщица Марико — всего только жертва преступления, а не цель. Сами подумайте. Ее убили не в припадке ярости или ревности. Нет, ее смерть — это ход шахматной фигуры, который нельзя рассматривать в отрыве от замысла всей игры. Это предупреждение, адресованное какому-то человеку. Вот под каким углом следует рассматривать это преступление, сержант Йадзава. Марико — лишь пешка в этой игре, которой воспользовались, чтобы оказать давление на кого-то еще. Вот им-то и надо интересоваться в первую очередь.

Очень медленно Томи вложила кровавое послание обратно в досье и закрыла папку. Она была сердита. Нет, не на Тандзана Нанги, который в конце концов лишь указал ей на истинное положение вещей. Она была сердита на себя за то, что не смогла увидеть того, что теперь, в ретроспективе, казалось таким очевидным. Она настолько сильно сочувствовала несчастной Марико, что не смогла увидеть в ее смерти часть более масштабной картины. Вместо того чтобы рассматривать ее со стороны, объективно, она вошла в эту картину — и пафос субъективности не дал ей увидеть ее сущность.

Томи показала Нанги дело Марико, собираясь преподать ему урок, а он на этом же самом материале преподал урок ей, очень убедительно продемонстрировав свой интеллект и интуицию сыщика.

— Ну, как хотите, — тихо промолвила Томи. Сэнсэй, обучавший ее айкидо, учил ее уважать тех, кому удалось побить ее. Она поклонилась Нанги, как будто они стояли на татами. — Что конкретно Вы хотите узнать?

Николас слыхал о тандзянах, будучи еще мальчиком, но всегда убеждал себя (по-видимому, чисто из чувства самосохранения), что такого не может быть, потому что этого не бывает никогда.

Много лет назад, когда он был юношей, Чеонг говорила ему: — Николас, мой отец Со-Пенг имел много детей. Но все они были мальчиками. Мне было три года, когда он принял меня в свою семью. В любом случае, живя среди мужчин (у меня было семь братьев), девочка не может не чувствовать своей исключительности, а Со-Пенг еще более усиливал это чувство моей исключительности. Он был весьма необычным человеком.

Николас слушал, навострив уши. Он знал, что его мать была большой мастерицей говорить недомолвками. Обычно она использовала слова «весьма необычно» в качестве определения для чего-то совершенно потрясающего.