Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик. Страница 71

— Так чего же хотел Ваш муж? — мягко спросил Нанги.

— Хотел? — переспросила г-жа Ханами. — Легче сказать, чего он не хотел. Он не хотел стареть. Вереница женщин — лиц и тел — должна была убеждать его, что он был вечно юным. Он смотрел в эти лица, как в зеркало, видя в них самого себя в таком возрасте, в каком ему бы хотелось оставаться вечно.

— А потом он несколько переменился, — сказал Нанги.

— Что? — г-жа Ханами даже вздрогнула, будто пробудившись от задумчивости.

— Он ведь угомонился и остановился на одной, вы сказали.

— Ах, да, — кивнула она. — На молодой, с упругим телом. Но в последнее время мой муж был не прочь вернуться к старым привычкам. Наверное, он сам уже понимал причину этой жажды перемен. Понимал, что гоняется за вечной молодостью.

Нанги спросил: — Разговор о разводе возникал? Г-жа Ханами тихо рассмеялась:

— Нет, что вы! Сразу видно, что Вы не знали моего мужа. Об этом и намека не могло быть. Во-первых, потому, что ему и в голову не приходило, что я знаю о его связях. Он бы страшно переживал, если бы у меня хватило жестокости сказать ему о том, что я знаю.

— Но почему Вы всегда держали при себе свое знание? — спросила Томи таким же тихим и участливым голосом, которым задавал свои вопросы Нанги.

Г-жа Ханами широко открыла глаза.

— А как же иначе? Ведь мы каждый по-своему любили друг друга.

Последовавшую за этими словами тишину нарушил Нанги:

— Насчет той девушки, с которой встречался Ваш муж. Откуда Вы знаете, что она была молода и с упругим телом?

— Потому что она была танцовщицей, — ответила г-жа Ханами.

— А Вы знали, что за человек была его любовница? — спросила Томи.

— Я не говорила, что она человек, — ответила г-жа Ханами. Она снова надела непроницаемую маску, которую они видели на ней в начале разговора. Эта маска отлита из гордости, доставшейся ей по наследству от многих поколений самураев, подумала Томи. Но до чего, наверное, трудно носить эту маску в наш прагматический век!

Ханико Ханами поднялась и, полная достоинства и сознания собственной значимости, проследовала к сундучку, стоявшему в углу беседки. Она подняла его крышку, взяла что-то и вернулась к ним.

— Я нашла это в костюме мужа, когда он однажды вернулся домой очень поздно, — сказала она. — Я обыскала его, пока он спал. Мне казалось, я заслуживала знать, кто она.

Ладонь г-жи Ханами разжалась, как распускающаяся хризантема. В ней лежал крошечный фонарик. На нем было написано название кабаре, которое Томи так хорошо знала. «Шелковый путь».

Канзацу сказал:

— Меня искали, меня победили, меня забыли. — Он сидел, скрестив ноги, на полу большой комнаты в сооружении из камня, спрятавшегося в тени Черного Жандарма. — Ты спрашивал меня, как я оказался на Ходаке, и вот тебе мой ответ. А теперь скажи мне, что привело тебя сюда.

— Но я прежде должен знать, — сказал Николас, — жив ли я или нахожусь в загробном мире.

Канзацу склонил голову набок.

— А ты веришь в загробный мир, Николас?

— Да, верю.

— Тогда считай, что ты в загробном мире, — посоветовал Канзацу, — за неимением лучшего термина. Немного погодя ты сможешь дать более точное определение месту, в котором находишься.

— Значит, я мертв? Замерз насмерть у Черного Жандарма?

— Я же тебе говорю, что здесь этот вопрос не имеет смысла, — строго сказал Канзацу. — Сам потом догадаешься, жизнь это или смерть. Я уже давно перестал искать разницу между этими двумя состояниями. — Не имеющий возраста сэнсэй пожал плечами.

— Нет, вы мне все-таки скажите, что со мной? Может, я сплю?

— Когда ты поймешь бессмысленность этих вопросов, Николас, ты узнаешь ответы на них.

Николас постарался успокоить сильно бьющееся сердце. Он не чувствовал сильного холода, но тело все еще ломило от усталости, и, притронувшись к шраму на голове, оставшемуся после операции, он почувствовал сильную боль. Наверное, я все-таки жив, сделал он логический вывод. Но логика, казалось, имеет очень отдаленное отношение к этому месту.

— Вы вроде даже не удивились, увидев меня здесь, — сказал Николас.

— А чего мне удивляться? — спросил Канзацу. — Ты приходил сюда ко мне много раз.

— Что? Да я ни разу не видал Вас с зимы 1963 года и уж точно никогда прежде не был в этой хижине.

Канзацу многозначительно посмотрел на тарелку, стоявшую перед Николасом.

— Ты не закончил свою трапезу, — сказал он. — Предлагаю тебе поторопиться с этим делом. Скоро тебе понадобятся все твои силы.

— Еще бы! — воскликнул Николас. — Спускаться с Ходаки, насколько я помню, упражнение не для слабаков.

— Я не говорю о физических усилиях, — уточнил Канзацу.

Николас перевел взгляд с его непроницаемого лица на свою тарелку. Там еще было что поесть. Он поел. Потом поспал. И снова увидел сон о Черном Жандарме, как новом пупе земли.

Этот навязчивый образ действовал ему на нервы, и он сказал об этом Канзацу, проснувшись.

Сэнсэй немного подумал, потом поднял глаза на Николаса. Его голос был какой-то ленивый, сонный, будто он сам только что проснулся:

— Почему это образ тревожит тебя?

— Не знаю, — признался Николас. — Но он мне кажется как-то связанным с изумрудами, — наследством, доставшимся мне от деда.

Канзацу поднял брови.

— Расскажи мне о них. Николас рассказал о шкатулке с пятнадцатью изумрудами и все, что сам знал от Чеонг, в том числе и то, что число камней никогда не должно быть меньше девяти.

— А тебе мать не говорила, что произойдет, если такое случится?

— Нет, — ответил Николас. — А Вы не знаете, что это за изумруды?

— Я слыхал о них, — ответил сэнсэй, — но не знал, что они у тебя.

— Они заключают в себе волшебную силу.

— Да, и очень значительную.

— В каком смысле? — спросил Николас.

— В смысле Тао-Тао, — ответил Канзацу.

— Но какое отношение я могу иметь к Тао-Тао? — спросил Николас.

Вместо ответа Канзацу сказал:

— ДОРОКУДЗАЙ захочет получить изумруды. Где они?

— В надежном месте, — ответил Николас.

— Они не с тобой?

— Нет. Будучи белым ниндзя, я вряд ли смог бы обеспечить их сохранность.

Канзацу кивнул, помолчал немного и наконец сказал:

— Теперь ты здесь немного освоился, так что мы можем начать. — На нем была черная хлопчатобумажная куртка, которую он носил во время тренировок в додзе. — Помнишь, я посылал тебя в Кумамото много лет назад? Ты тогда думал, что мне хотелось столкнуть тебя с Сайго. Полагаю, ты и сейчас находишься в этом заблуждении. Ты тогда был совсем мальчиком. Очень способным, но не умеющим полностью оценить собственные способности. Мы так много раз потом разговаривали об этом.

— Почему Вы все время говорите, что все это происходило много раз? — не выдержал Николас. — Это только сейчас происходит, причем в первый раз. Время сейчас настоящее, не прошедшее.

— Время, — объяснил Канзацу, — подобно океану. В нем есть приливы и отливы, подводные течения и водовороты. Все эти движения создают некоторую периодичность повторения явлений, распространяющихся, как круги по воде.

— У Вас довольно странная концепция времени.

— Отнюдь, — возразил Канзацу. — Это твоя концепция времени странная. А впрочем, что ожидать от человека, который до сих пор видит разницу между жизнью и смертью? Чтобы отделаться от этой иллюзии, надо вспомнить Десять Быков, символизирующих десять стадий развития знаний, согласно философии Дзен. Помнишь, что это такое?

— Конечно. Человек начинает с того, что ищет повсюду своего быка, наконец находит его, ловит, усмиряет и, въезжает на нем в город, обнаруживает, что бык на самом деле никогда не существовал сам по себе, будучи только частью его самого — частью потерянной и запутавшейся в противоречиях.

— Тебе это ничего не напоминает, Николас? — спросил Канзацу.

— Да вроде бы ничего, — ответил Николас.

Канзацу снял с плиты чайник и наполнил чашки гостя и свою. Это был горьковатый, темно-красный чай из Северного Китая. Знатоки и любители чая называют его «Красным Драконом».