Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик. Страница 87

У Барахольщика было четкое ощущение дежа-вю, как будто круг замкнулся: Нанги и Негодяйский ИУТИР в его компьютере, Нанги и Икуза, Икуза и Кен Ороши, Кен Ороши, Икуза и Нанги, Икуза и Киллан Ороши, Киллан и Негодяй. Есть какая-то тесная связь между этими эпизодами, но какая — он не мог понять, и это бесило его. Но связь, несомненно, была, и это заставляло сердце Барахольщика ликовать. Нанги разберется, в чем тут дело. Надо только поскорее передать этот материал ему.

Он был так увлечен всеми этими мыслями, что сначала не обратил внимания на четырехугольное пятно свете, внезапно появившееся на стене, что напротив входной двери. Затем, он со страхом понял, что этот свет мог проникнуть только из коридора, причем только через дверь, — когда ее открыли. Но он ведь точно помнил, что запер дверь, когда вошел сюда!

Свет пропал, как и не бывало. Снова темнота, слегка разбавленная голубоватым лунным светом. И ощущение, что в комнате есть кто-то еще.

Барахольщик не шевелился. Он медленно снял, наушники, оставив магнитофон работающим: пусть записывает все разговоры, ведущиеся в соседней квартире.

Комната была по-прежнему погружена в тишину, если не считать слабых шумов, характерных для любого жилого дома, да еще отдаленных звуков ночного города, просачивающихся сквозь тонкий зазор между оконной рамой и стеклом. И ничего больше.

И все же... Слабый шорох газеты под ногой человека, такой же страшный, как чирканье спички о коробок в помещении, где хранится бензин. Быстрым движением Барахольщик положил подслушивающее устройство у стены, прикрыл его всяким барахлом, наваленным на полу. И затем начал отползать от этого места, как куропатка спешит прочь от гнезда с ее птенцами, чувствуя, что ему угрожает опасность. Инстинкт заставляет ее отвлекать внимание врага на себя, чтобы спасти потомство. Точно так же дело обстояло и с записью событий и дискуссий, собранных Барахольщиком. О них он беспокоился прежде всего, потому что с их помощью нанявший его Тандзан Нанги сможет взорвать преступный мир, угрожающий не только ему, но и будущему всей страны.

Двигаясь бесшумно через комнату. Барахольщик достал из-за пазухи кинжал с восьмидюймовым лезвием. Он сам сконструировал его с помощью компьютера: достаточно удобный, чтобы можно было его прятать под одеждой, и достаточно острый, чтобы быть безотказным оружием в самой отчаянной ситуации.

Барахольщик услышал это прежде, чем увидел. Свист рассекаемого чем-то воздуха заставил его вздрогнуть, и волосы зашевелились у него на голове. Он узнал этот звук и не мешкая, как циркач, покатился колесом в том направлении, где находился атакующий, понимая, что это его единственное спасение.

Тот свист, который услышал Барахольщик, был звуком, который издает «тецубо», когда его пускают в ход. Мгновение спустя, словно подтверждая его догадку, то место, где он только что находился, словно взорвалось, и во все стороны полетели осколки цемента.

Тецубодзютсу — один из видов боевых искусств Японии, в котором используется толстенный стальной прут с набалдашником, покрытым острыми стальными зубьями. Оружие это было изобретено столетия назад для того, чтобы разбивать им стальные доспехи и перебивать ноги лошадям противника. В наши дни тецубодзютсу использовалось только с одной целью — оставить от противника мокрое место. С таким оружием шутки плохи.

Барахольщик вскочил на ноги немедленно ударил невидимого противника. Его рука наткнулась на гору. Этого и следовало ожидать: чтобы эффектно пользоваться тецубо, нужна чудовищная сила. Даже не видя его лица. Барахольщик знал, что человеком, видимо следовавшим за ним по пятам от самой штаб-квартиры «Нами», был Кузунда Икуза.

Удар, нанесенный рукой Барахольщика, был отбит, и он почувствовал, что летит вверх тормашками через комнату. Барахольщик врезался в стену, но через мгновение был снова на ногах и опять услышал свист тецубо. Нырнул вниз, почувствовав, как сверху на него сыплется сухая штукатурка со стены, где тецубо выбило настоящую брешь.

Чтобы избежать «дзуки», то есть потери инерции в бою, Икуза должен был постоянно махать тяжеленным оружием, непрерывно нанося удары. Даже для борца сумо, как Икуза, это весьма утомительное занятие.

Но Барахольщик знал, что долго увертываться в замкнутом пространстве крошечной комнаты ему не удастся. В конце концов он дернется не в том направлении, и Икуза размозжит ему череп. Поэтому ой стремился держаться как можно ближе к противнику, рассудив так, что железное палицей с близкого расстояния нельзя нанести большой урон. Икуза выпустил из руки палицу и попытался сграбастать Барахольщика. Тот уже был готов к этому и врезал ему локтем в брюхо. Согнувшись, он начал круговое движение «дзе-вадза» — в направлении, противоположном ожидаемому противником, и тотчас почувствовал, что колоссальная туша Икузы теряет равновесие. Теперь у меня есть шанс, подумал Барахольщик.

Он выставил вперед левую ногу, изменив ось вращения тела и собираясь завершить дзе-вадза, в результате которого надеялся уронить Икузу на пол. Но тут почувствовал страшный удар по голове.

Он покачнулся, все перед ним расплывалось. Слепо махнул перед собой ножом, не попал, беспомощно развернулся вокруг своей оси.

И вот тут-то Барахольщик и услышал знакомый свист и даже увидел набалдашник палицы в опасной близости от своей головы. Попытался нагнуться, но не успел.

Страшный удар обрушился на него. Время, зыбкое, как огонек свечи, метнулось в сторону и растворилось в вечности. Огонек погас.

Сендзин притронулся к животу Жюстины и сказал:

— Да ты никак беременна.

С таким же успехом он мог сказать:

— Да ты никак померла. — Кстати, ей даже показалось, что так и прозвучало, но потом она поняла, что услышала эхо своего внутреннего голоса.

— О Боже, — прошептала она, оседая все ниже и ниже. — Какая же я лгунья!

Сендзин ослабил шелковый шнур, поддержал ее, будто экзотическую птицу с поломанным крылом; Он видел ее лицо, освещаемое луной: таинственные глаза, твердый нос, высокие скулы, полные, слегка приоткрытые губы, волосы, кажущиеся в полутьме куском савана, падающего на грудь, подымающуюся и опускающуюся от дыхания. Лунный свет омывал сверху Сендзина и Жюстину, и их четкие тени падали на крыльцо — удлиненные, таинственные, напоминающие скорее гуманоидов, чем крылатых ангелов.

Этот свет пришел издалека, пробираясь сквозь межзвездные пространства, — доисторический свет, хотя трудно сказать, какая из доисторических цивилизаций породила его. Но Сендзин понимал, что этот свет обладает силой и властью, потому что представляет эту цивилизацию.

— Я все время лгала мужу, и даже тебе успела наврать, сказав, что я лечилась у Хони от ненависти к себе самой. Конечно, я действительно ненавидела себя, но и все. Я была — как бы это сказать, чтобы ты понял? — я не хотела взрослеть. Я боялась взрослеть. Я жила в одном доме с моей матерью — с женщиной, от которой давно ушли и жизнь, и силы. Ясно, что, родив нас с сестрой, мать дала нам не только жизнь, но и снабдила вечным дефицитом жизненной силы.

Она состарилась до времени, покрылась морщинами, вечно была усталой, постоянно жаловалась на болезни — мигрени, ломоту в боках, судороги — и редко принимала участие даже в элементарных семейных мероприятиях вроде завтрака, она, всегда спала в разных комнатах с отцом. Говорила, что от тяжести его тела матрас проседает и от этого у нее икры сводит судорогой.

Она редко посещала вечеринки и семейные торжества, не пришла даже на мой выпускной вечер в школу, послав вместо себя двух слуг, думая, очевидно, что количеством можно компенсировать нехватку качества; Я уж не говорю о похоронах — это такая эмоциональная нагрузка! — или о посещении больных родственников.

Можешь ли ты себе представить, чтобы девочка, выросшая в такой атмосфере, думала когда-нибудь о том, чтобы завести ребенка? Все, что открывалось моему воображению, — это был образ матери, увядшей, бледной, прикованной к постели, страдающей от болезней, которые женщины вдвое старше ее только начинают ощущать на себе.