Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита. Страница 4

Утром его уже нет, и только смятая подушка намекает на то, что Кирилл спал рядом.

Я притрагиваюсь к ней, веду кончиками пальцев по гладкому шелку и грустно улыбаюсь, позволяя воспоминаниям вырваться наружу. Когда Кир спит с него слетает привычная маска жесткого хозяина, он даже может улыбнуться во сне. По началу я просыпалась, лежала на боку и долго смотрела на спящего рядом со мной мужчину. Иногда осмеливалась коснуться, но он тут же хмурился, и я в испуге отдергивала руку, закрывала глаза и притворялась спящей. Боже, как глупо…

Раздраженно хлопаю ладонью по подушке и поднимаюсь. У меня слишком много дел, чтобы бездарно тратить время на пустоту. Надо укреплять пути отхода, готовиться, продумывать, как буду жить дальше. Это непросто, потому что дело не столько в муже, которому в принципе плевать с высокой колокольни на все, что со мной связано, сколько в отце, убежденном, что мое предназначение – быть послушной девочкой, выполнять все что скажут и не мешать папе зарабатывать денежки. Чтобы надавить, он запросто может лишить меня наследства, перекроет доступ к семейным счетам, и будет всячески усложнять жизнь в попытках доказать, что я ничего из себя не представляю и заставить вернуться обратно.

Поэтому у меня есть удаленная работа, никак не связанная с семейными делами, есть накопления, не такие большие, как хотелось бы, но на первое время хватит. Мне остается только повторять себе, что справлюсь, и рано или поздно все наладится. Главное выбраться из клетки, разорвать порочный круг, и получить свободу.

Днем меня снова тошнит. Проклятый токсикоз выворачивает наизнанку, не давая ни продохнуть, ни разогнуться. Я молюсь только о том, чтобы по закону подлости Кириллу не приспичило прийти домой пораньше. Если он увидит меня – зеленую и в обнимку с унитазом – то все пропало. Отмаз, что съела несвежий пирожок, тут точно не поможет.

Конечно, он не приходит. Смолин не из тех мужиков, которые рвутся домой в каждую свободную минуту. Тем более, что ему тут делать? Смотреть на кислую физиономию нелюбимой жены? Уверена, он в состоянии найти себя занятие поинтереснее.

После того, как тошнота утихает и ко мне возвращается способность дышать, я плетусь на кухню. Делаю себе кофе, достаю имбирное печенье, но не успеваю сделать и глоток, как моргает телефон, оповещая о сообщении.

Не ожидая подвоха, я открываю мессенджер и натыкаюсь взглядом на короткую фразу.

Я согласен.

И больше ничего.

В тот же момент у меня начинают трястись руки, вдоль спины ледяной волной идет осознание, что все, меня отпускают, я добилась своего. Победила!

Наверное, надо радоваться, но вместо этого я снова бегу блевать. И в этот раз меня выворачивает так жестко, что в конце нет сил разогнуться. Мне больно. Не только в желудке, но и в том месте, где когда-то билось мое дурное сердце. Сейчас от него остались только ошметки.

Я хотела развода, но то, как просто Смолин от меня отказался, окончательно выбивает опору у меня из-под ног. Я сползаю на пол, привалившись спиной к стене и громко смеюсь:

— Радуйся, Света! Ну что же ты? Радуйся!

Хохот переходит в надрывные всхлипы.

— Радуйся! — шепчу непослушными, солеными от слез губами, — ты почти свободна…

Когда истерика сходит на нет, я долго умываюсь, крашусь и выхожу из дома. Предусмотрительно не сажусь за руль, потому что водитель сейчас из меня никакой. Я вызываю такси и плюхаюсь на заднее. Смотрю стеклянным взглядом на город за окном ничего не понимаю.

Дальше все как в тумане. ЗАГС, заявление о разводе, смятая бумажка в руке.

Вечером, когда молчаливый Кирилл приходит домой, я отдаю эту бумажку ему. Он быстро пробегает взглядом по строчкам и хмыкает:

— Оперативно ты.

— Нет смысла тянуть.

Смолин награждает меня долгим пристальным взглядом, а потом кивает:

— Ты права. Нет.

С этими словами он небрежно бросает заявление на тумбочку и как ни в чем не бывало уходит в душ, а я горько смотрю ему вслед.

Вот и все, первый шаг сделан. Осталось продержаться до развода, и не сойти с ума.

***

Отец узнает обо всем не сразу. Неделя проходит в тишине, а потом меня настигает его звонок.

— Ты совсем мозги растеряла? — гремит в трубке, и я отодвигаю мобильник подальше от уха, чтобы не оглохнуть. Жду, когда эхо утихнет, и только после этого ровно произношу:

— И тебе здравствуй, пап.

Игнорируя мою вялую иронию, он продолжает бомбить:

— Ты чего, мать твою, творишь? Можешь мне объяснить?! Я сегодня видел Кирилла. Он сказал, что вы разводитесь. По твоей инициативе!

— Все верно. По моей.

В трубке недоуменная тишина. Отец пытается понять, а не ослышался ли он, не показалось ли ему, что дочь посмела что-то пикнуть против его воли.

— Живо, собралась и приехала ко мне, — цедит сквозь зубы, — будем разбираться, какая муха тебя укусила.

— Прости, не могу. У меня сейчас очень много дел, — отказываю с непривычным для самой себя равнодушием, — через месяц станет посвободнее, и я непременно к тебе приеду, чтобы поболтать. Обещаю.

— Светлана!

Раньше я от такого тона пугалась и, поджав хвост, бежала выполнять, что прикажут, а сейчас только морщусь, испытывая горькую досаду. Со стороны родителя ждать поддержки и понимания точно не стоит. У него другие приоритеты, а как себя чувствует дочь – дело последнее. Жива и ладно.

— Внимательно тебя слушаю.

— Никакого развода не будет! Я запрещаю.

— Поздно, Смолин согласился.

— Как согласился, так и откажется. Я с ним переговорю, — отец уверен, что все в том мире должно быть так, как решил он.

— Говори. Это ничего не изменит. Процесс уже запущен.

— Остановим.

— Ни. За. Что, — чеканю без единого сомнения. Это самые правильные слова в моей жизни.

— Да что у вас там произошло? Что он натворил, раз ты включила упрямую козищу?

— Ничего, пап. Все у нас хорошо.

Я просто устала быть нелюбимой женой.

— Значит так, — строго произносит он, наконец осознав, что на уступки я идти не намерена, — даю тебе пару дней на то, чтобы успокоиться, все обдумать и выбрать правильный путь.

Правильный – это тот, который нужен ему.

— А если нет?

— Если нет, то придется принимать меры. Ты вообще читала ваш брачный договор? Понимаешь, к чему приведет твое своеволие?

— Понимаю. Так что можешь не ждать, пап. Начинай бомбить своими мерами прямо сейчас. Зачем терять время впустую? — грустно улыбаюсь в трубку, — раньше начнем, раньше закончим.

— Света!

— Все, мне пора бежать. Пока

Это не слишком вежливо вот так обрывать разговор, когда собеседник еще что-то говорит, но сил слушать у меня не осталось. Я наперед знаю все, что он скажет, и готова к последствиям. Я ко всему готова, лишь бы получить свободу.

Потому что не хочу, чтобы мой сын вырос расчетливым монстром, а с такими исходными данными иначе и не получится. А если родится дочь, то не хочу, чтобы она стала живым товаром и разменной монетой в чьих-то планах.

Выбор сделан. Наверное, именно поэтому после разговора с отцом я на удивление спокойна. Все будет хорошо. Наверное.

Минутная стрелка будто через силу делает круг за кругом, приближая к полуночи, а Смолина до сих пор нет дома.

Я изо всех сил делаю вид, что мне плевать, что меня совершенно не трогает отсутствие мужа, но это полная фигня. Вранье, от которого сводит скулы и хочется биться головой о стены.

Зачем я себя мучаю? Пусть делает что хочет, ведь мы уже одной ногой переступили через линию невозврата. И хоть паспорта по-прежнему пестреют отметками о браке, Кир наверняка уже чувствует себя свободным от обязательств.

В какой-то момент мне чертовски хочется набрать его номер, и поинтересоваться, когда он планирует придти домой, и планирует ли вообще. Это глупо, это неправильно, в этом нет никакого смысла, но меня ломает так отчаянно, что я едва сдерживаюсь.

Хотела полной свободы? Привыкай!

Только это сложно. Гораздо сложнее, чем я думала. Измученные эмоции вперемешку с гормональным фоном, дают дикий коктейль, от которого бомбит похлеще чем от динамита. И только мысль о том, что после звонка станет еще хуже, удерживает меня от действий.