Черное сердце - ван Ластбадер Эрик. Страница 37

Макоумер вздрогнул, но овладел собой.

– Мое время слишком дорого стоит, чтобы тратить его на подобные разговоры с тобой, Эллиот. Я пригласил тебя только потому, что у меня есть для тебя сообщение.

– Тогда передай мне его.

Макоумер протянул ему листок.

– Запомни, что здесь написано, – и добавил: – ты знаешь, что Киеу беспокоит твоя роль в «Ангка». Он любит тебя, но считает, что ты... несколько ненадежен для такой тонкой и ответственной работы. Как и я, он бы предпочел, чтобы ты оставался в «Метрониксе».

Эллиот усмехнулся.

– Но тогда я не смог бы выполнять эту вашу работу, папа. Как раз хорошо, что я не связан с «Метрониксом», иначе моя деятельность была бы бесполезной, – он сунул руки в карманы. – На вашем месте я бы не беспокоился. Я-то хорошо понимаю, что если я провалюсь, моим единственным источником существования станет «Метроникс». А уж этого я не хочу никоим образом, – он с особенным нажимом произнес эти слова, понимая, какую боль они доставляют отцу.

Макоумеру ничего не оставалось, как напомнить:

– Ты знаешь правила.

– Еще бы!

Их взгляды встретились. Какими бы оскорблениями они ни обменивались, в этих взглядах читалось большее, чем взаимная неприязнь. Эллиот отвел глаза первым.

– В воскресенье я собираюсь сходить на кладбище, – произнес он, глядя в сторону. – Я бы хотел, чтобы и ты когда-нибудь туда наведался.

– Мне кажется, ты ходишь на кладбище слишком часто. Вряд ли это можно назвать здоровым поведением, – ответил Макоумер.

– Ходить на могилу собственной матери – признак нездорового поведения? Да как ты смеешь не только говорить, но и думать такое!

– Она умерла, Эллиот, – голос отца был холоден. Почему слабость сына так его раздражала? – Ты должен смотреть в лицо фактам. Я женат на Джой. Ты с ней ладишь. Я знаю, что она любит тебя, хотя в последнее время и не имеет возможности часто тебя видеть. Жизнь продолжается.

– Ты не любишь маму! – в ярости воскликнул Эллиот. – И никогда не любил!

Макоумер рванулся к сыну и со всего размаха ударил его по щеке.

– Если б ты был младше, я бы заставил тебя вымыть рот мылом!

– Это правда! – Эллиота пробирала дрожь. – Я знаю! Это правда! – Он повернулся и бросился вниз по лестнице. В холле он остановился и глянул вверх – там, в льющемся сзади свете, стояла высокая фигура.

И в этот момент он понял, что ему никуда от этого человека не скрыться, что его стальная рука настигнет всюду. И, едва сдерживая рыдания, Эллиот ринулся прочь.

Лорин вошла, когда Трейси разговаривал по телефону с Кимом. Увидев ее, он свернул разговор.

На ней был длинный плащ. На улице, видно, начался дождь, потому что она сразу же направилась в ванную, отряхнуть зонтик из лакированной рисовой бумаги.

А потом упругой походкой танцовщицы она двинулась к нему.

– Как прошел спектакль? – спросил он.

– Лучше, – она улыбнулась и направилась в кухню, чтобы налить себе содовой. – Хочешь чего-нибудь съесть?

– Нет.

Она вернулась со стаканом в руке и уселась рядом с ним на белый диван под окном.

– Мне нравится танцевать в «Мечтателе». Такое удовольствие, не то что все эти облегченные партии, которые Мартин давал мне после травмы, – свет уличных фонарей, проникавших сквозь полосатые жалюзи, плясал на ней причудливыми волнами. Она склонила голову набок.

– На что ты смотришь?

– На тебя.

Она собралась было что-то сказать, но, заметив выражение его глаз, сдержалась и только кашлянула. Трейси обнял ее, она прижалась к его груди, растворилась в тепле и покое. Губы ее приоткрылись, она почувствовала прикосновение его губ, его языка. У нее перехватило дыхание. Она положила голову ему на плечо, устроилась поудобнее, вытянула ноги.

В комнате воцарилась тишина, только с улицы доносился шум автомобилей.

– Когда ждешь своего выхода, – наконец произнесла Лорин, голос ее мягко плыл в полутьме, – состояние одно: ты напряжен и в то же время инертен. Но когда выходишь на сцену, все меняется. Тогда ты собираешься, и больше ни о чем не думаешь. Но перед выходом... – она подняла голову, ее длинные волосы защекотали ему шею. – Перед этим приходят самые странные мысли. Воспоминания.

– Какие воспоминания?

Она взяла его руки в свои, как бы пытаясь удержать исходившее от него тепло.

– Я вдруг вспомнила... похороны Бобби, – Трейси шевельнулся. – Как ты сопровождал его гроб в Даллас. Свернутый флаг, пришпиленная к обшивке гроба медаль...

– И я это помню, – хрипло произнес Трейси. – Но почему вспомнила ты? Это ведь было так давно.

– Я часто думаю о Бобби, – прошептала Лорин. – Даже сейчас, – по щекам ее побежали слезы, но она не вытирала их. – Иногда я так по нему скучаю! Для меня он навсегда останется младшим братишкой. Он погиб таким молодым! Он даже не успел стать взрослым.

– Ему было почти девятнадцать, и он уже стал настоящим мужчиной.

– Нет. Ты не понял, что я хочу сказать. Мы знали друг друга детьми... Мы не успели вырасти вместе. И мы никогда... – Голос ее прервался, она утерла слезы рукой.

– Ну зачем ты?.. – как можно мягче спросил Трейси. Он испугался. Это надвигалось все ближе и ближе.

– Я помню твое лицо, когда ты вышел из самолета, – она говорила чуть слышно. – Ты был ужасно бледным. И не мог смотреть мне в глаза. Ни мне, ни моим родителям... Ты упорно глядел в сторону.

Трейси тоже хорошо это помнил. В тот раз – это была его первая поездка домой – с ним вместе летел Директор. Директор тогда некоторое время пробыл в базовом лагере в Бан Me Туоте, пытаясь выявить предполагаемые источники утечки информации. Он ничего не обнаружил, но именно он одобрил присвоение Трейси звания лейтенанта – как награду за семь успешно проведенных сложнейших операций.

Директор – полковник сил специального назначения – пользовался абсолютной независимостью от местного командования. Для всех остальных он, как считалось, возглавлял СРП – специальное разведывательное подразделение, получавшее приказы непосредственно из Пентагона. Это была намеренная дезинформация, прикрытие как для майора, так и для самого Директора: больше всего он боялся, что его людей кто-нибудь спутает с этими безмозглыми болванами из ЦРУ.

– Мы с тобой и встретились благодаря Бобби, – сказала Лорин. – Почему же я не должна об этом вспоминать?

Трейси хотел перевести разговор на другое, но не мог подыскать подходящей темы. Каждый раз, вспоминая джунгли Камбоджи, он вспоминал и о том, как погиб Бобби. Но он никогда не рассказывал Лорин о том, как это на самом деле произошло. И для того были веские основания.

Он нежно отстранил ее, встал, прошел к радиоприемнику, нашел волну, на которой передавали «Ночи в садах Испании» Де Фальи. Она следила за ним взглядом.

– Он был прекрасным парнем, – произнес Трейси. – И хорошо сражался... Это была ощутимая потеря.

– Он очень тебя любил, – голос Лорин настойчиво следовал за ним. – Он рассказывал о тебе в каждом письме.

– Он быстро находил друзей, – немного резковато ответил Трейси. – Даже слишком быстро.

Лорин подняла голову:

– Что ты имеешь в виду?

Трейси повернулся к ней.

– Это была война, понимаешь? А на войне нет места для дружбы. Привязанности могут стать смертельными.

– Я думаю, – она теребила пальцами ворсинки обшивки, – что там он был счастливее, чем дома.

Трейси с удивлением смотрел на нее. Она поглядела ему прямо в глаза:

– Ты мне можешь объяснить, почему ты туда отправился?

Он резко вздрогнул: этот вопрос уколол его.

– Что?

– Почему ты туда отправился? Спасать мир от коммунизма, или была какая-то другая, настоящая причина?

За все эти годы он уже достаточно поведал ей о своей службе, и она знала, что он был не просто в армии – он, конечно, никогда не говорил о Фонде, но она понимала, что его деятельность в Юго-Восточной Азии носила специальный характер.

Но он никогда не разговаривал с ней о том огне, который жег его сердце и который заставил его выйти через отца на Фонд.