Первый/последний (СИ) - Ру Тори. Страница 5

Обнаружив меня на сиденье напротив, он заткнулся на полуслове, покраснел как рак и теперь молча пялится — прямо из могучих объятий своей пышнотелой спутницы. Я храбро пялюсь в ответ.

У него чуть вздернутый нос, острые скулы, темно-русые растрепанные волосы и по-детски восторженная улыбка. А еще — сияющие, серебристо-серые глаза, обрамленные длиннющими ресницами. Но в их непостижимой глубине застряла смертельная тоска.

По спине пробегает дрожь: собственное бледное отражение из зеркала смотрит на меня точно так же.

Деваха, взявшая Влада в оборот, протягивает ему свой стакан и с придыханием интересуется:

— Как вы набрали столько подписчиков в свой паблик? Я три года занимаюсь бьюти-экспериментами, а все никак не раскручусь.

Влад отпивает щедрый глоток, высвобождается из ее плена и усмехается:

— Все просто, детка: купил в даркнете логин и пароль от страницы блогера-миллионника и разместил на стене признание в любви диджею Дэну. Пост провисел всего час, но теперь о нас знают далеко за пределами области! Правда, потом пришлось умолять его менеджера забрать заявление из ментовки.

Дэн одобрительно кивает и, подавшись вперед, чокается с Владом. Тот сияет, как медный пятак.

Он авантюрист, полный отморозок, с ним все не так...

Но это лучше, чем нагромождение рамок и правил, и инструкций, расписанных с точностью до граммов и минут.

Внезапно из подсознания выскакивает флэшбэк — толстые пальцы, сложенные сердечком, лощеная физиономия Кости, растянутая в плотоядной ухмылке и шепот:

«...Классно выглядишь, золотце. Очень удачный аксессуар...»

Дергаюсь и рефлекторно поправляю край шелкового шарфика — он и сейчас на мне. Тот же самый...

Контакт с Владом прерван, зрение в панике цепляется за его изящное запястье, и звериный ужас ослабляет хватку. В его жесте-сердечке, адресованном мне со сцены, не было ничего зловещего. Только флирт, позитив и лучи добра.

В солнечном сплетении разливается нежное трепетное тепло...

Все же алкоголь — весьма странная штука, он развязывает руки мечтам, и я вдруг отчетливо представляю, каким умопомрачительным мог бы быть наш роман. Если бы Влад предложил, я бы, не раздумывая, согласилась даже на мимолетную интрижку.

Пышногрудая девушка снова вручает Владу пиво, но Кнопка, до этого безучастно втыкавшая в окно, внезапно взвивается:

— Влад, тебе хватит! Ты же собираешься ночевать дома... — Она пытается забрать у него стакан, но тот отмахивается и неожиданно резко огрызается:

— Дин, не лечи! Это не твое дело!

Девки хихикают, Денис красноречиво зыркает на своего дружка.

— Придурок! — выплевывает Кнопка и нервно откидывается на спинку сиденья. А я вдруг перехватываю ее взгляд — разочарованный и безнадежно, на грани отчаяния, влюбленный.

На мгновение зависаю, и осознание выхолаживает грудную клетку ледяным сквозняком.

Он дорог ей... Не как друг.

Закусываю губу и отворачиваюсь. Поперек горла встает горькая, приправленная досадой, вина.

Снаружи, у развалин промзоны, протянулась та самая бетонная стена с граффити и орущими от боли фразами: «Давай, расскажи Богу о своих планах».

Шрам нестерпимо зудит под шарфом. Шрам, который все равно помешал бы интрижке...

Все, чего я сейчас желаю — намазать его кремом, принять душ и, обмотав полотенцем волосы, залезть под мягкий плед. Позвонить маме и удостовериться, что она в порядке. Почитать пару глав новой книги и до утра забыться сном...

— Останови! — выкрикиваю я, и красноволосый, испуганно оглянувшись, давит на тормоз. — Мне нужно домой. Кажется, я не выключила утюг!

— Гребаный ПТСР — удрученно вздыхает Кнопка, и в осоловелых глазах придурка Владика вдруг возникает пристальный настороженный интерес. — Отсюда на пятом автобусе. Точно доберешься до места?

— Все будет окей, — заверяю подругу и, надавив плечом на дверь, вываливаюсь в прохладную ночь.

Посреди запустения торчит ярко освещенная остановка, под фонарем в ожидании общественного транспорта толпится народ. Ума не приложу, откуда тут эти люди, но тоже встаю под пластиковый козырек и мучительно всматриваюсь в номера на табло.

Бесспорная заслуга Кости лишь в одном — он научил меня легко отказываться от того, что в моменте казалось важным. И сейчас нет причин о чем-то сожалеть.

Этот ангел в грязной футболке... показал мне всего лишь иллюзию свободы, потому что сам ни черта о ней не знает.

Неприкаянный дурачок, не замечающий ничьих чувств.

***

Глава 6. Влад

Сначала включается навязчивая тревога, потом — мутный стыд, ломота в мышцах и желание сдохнуть.

Голова раскалывается. Болит все тело, губы потрескались из-за жесточайшего сушняка. От шелковой простыни исходит прохлада, опостылевший запах лаванды провоцирует тошноту.

Разлепляю веки и с трудом фокусируюсь на предметах.

Белый ажурный комод с частоколом пузырьков и флаконов, венский стул, торчащие из шкафа кружева...

— Твою мать...

За окнами пасмурно, но отраженный зеркалом тусклый свет совершенно невыносим.

В дверном проеме появляется Анжела.

— Очнулся, герой? Вставай, кофе готов.

На ней узкая юбка, лифчик, и больше ни черта нет. Когда-нибудь от ненормальности происходящего моя башка взорвется.

— Почему я тут? — хриплю, как старая половица, и Энджи усмехается:

— Я прислала за тобой такси. Ты дома.

— А предпочел бы проснуться в аду.

Она права — формально каждая комната этой просторной квартиры продолжает оставаться моим домом, за что я по гроб жизни должен быть благодарен Анжеле. Но я — существо подлое и не помнящее добра, — при любом удобном случае сваливаю к друзьям или к деду — в грязную коммуналку.

Дед пьет как не в себя и давно уверовал, что является самым настоящим князем. И если бы Энджи не оформила на меня опеку после того, как отец пораскинул мозгами в своем джипе, я бы непременно загремел в приют.

— Завязывай бухать, мой родной... — матушка набрасывает на плечи алую блузку и медленно, со смакованием, до ключиц застегивает мелкие пуговицы.

— Ты тоже, — от души советую я. — Иначе начнешь гонять чертей, как Князь, и больше не сможешь быть лицом своих салонов...

— А ты, кто ты там... танцор гоу-гоу... много понимаешь в этой жизни, да? — сегодня она умиротворена, и привычного потока оскорблений не следует.

— Благодаря тебе я понял все. Спасибо, мамочка.

Хмыкнув, Анжела выпархивает на кухню, и оттуда доносится аромат свежесваренного кофе — единственного, что сейчас способен принять мой убитый организм.

Приподнимаюсь на локтях, взлохмачиваю волосы на макушке, матерюсь... И падаю обратно.

Повторная попытка борьбы с гравитацией оказывается более успешной — принимаю вертикальное положение, натягиваю заботливо оставленную Анжелой футболку и, шатаясь, подхожу к зеркалу.

Там обретается иссиня-бледный, смахивающий на зомби чувак: растрепанные патлы, больше похожие на гнездо, дурные глаза оттенка воды из придорожной лужи и такого же цвета круги под ними — наркоманские, хотя я упарывался лишь раз в жизни и тогда едва не склеил ласты.

Вчерашний вечер маячит на задворках подсознания размытым пятном, но почитать сообщения от ребят и освежить память не получается — экран телефона напополам рассечен глубокой трещиной, сенсор не реагирует на прикосновения.

Эпичное падение — единственное, что я помню четко. На ребрах темнеет нехилый синяк.

Тащусь к себе и достаю из тумбочки коробку с айфоном — подарком Энджи к Новому году. Пароли от мобильного банка и нашего паблика надежно сохранены у меня на подкорке, но в чаты войти не удается даже после десятой введенной комбинации знаков и цифр.

Энджи незаметно подкрадывается со спины, обхватывает меня за пояс, запускает холодные ладони под футболку и плавно, но настойчиво поглаживает.

Разворачиваюсь к ней и, превозмогая острейшее омерзение, цежу сквозь зубы:

— Я бы все отдал, чтобы тебя посадили.