Черный клинок - ван Ластбадер Эрик. Страница 48

– Если ребенок не чувствует никаких ограничений и считает, что ему позволено все, то он постарается убедиться в этом на практике, – пояснил он свою мысль. – Ребенок поступает так, миссис Симмонс, не из-за своеволия, а потому, что ощущает потребность в границах, в железобетонных стенах, ограничивающих его мир, в четко очерченной разнице между «можно» и «нельзя». Потому что эти границы обеспечивают чувство безопасности, в котором нуждаются все дети.

Одри Симмонс встала.

– Ну, я могу только сказать, что вы сотворили чудо с Тони, – произнесла она, подав ему свою холодную руку с безупречным маникюром. – Мой муж будет...

Хэм жестом показал, что она может дальше не продолжать.

– Передайте сенатору, что я свяжусь с ним, когда в этом возникнет необходимость, – сказал он с улыбкой, провожая ее до двери. – И еще миссис Симмонс... Смело звоните мне, если Тони снова будет вас беспокоить.

Одри Симмонс повернулась так резко, что следовавший за ней Хэм на какое-то мгновение невольно прижался к ней.

– Только если он будет беспокоить? – переспросила она, запрокинув голову вверх в той особой манере, посредством которой женщины намекают мужчинам на свою готовность к более тесному контакту. – Мой муж не единственный, кто мог бы выразить вам признательность.

«Насколько же Одри Симмонс очумела от скуки, – подумал Хэм, – что готова вести себя как последняя потаскуха. – Он мысленно пожалел Тони. – Папаша – лицемер, мамаша – шлюха. Ну и семейка!»

Он крепко взял ее за руку и, отделавшись сердечной, но ни к чему не обязывающей прощальной фразой, выпроводил за дверь.

Через минуту в кабинет проскользнул Джейсон Яшида.

– Она заходила по делу или хотела, чтобы ее обслужили? – спросил он, закрыв за собой дверь.

– Знаешь, для японца ты чертовски циничен.

– Возможно, я и японец, но уже полностью американизировался.

Хэм неопределенно пожал плечами.

– Тогда пардон, – сказал он, делая примирительный жест рукой и усаживаясь за стол. – Но все равно весьма циничный субъект.

– Это все город виноват, – невозмутимо заметил Яшида. – Какая-то гадость в атмосфере.

– А может, в в воде, – хмыкнул Хэм. – Дело в том, что Симмонс-младший, в сущности, неплохой паренек. Как человек, он гораздо лучше своих родителей. Это очевидно.

– Мы можем рассчитывать на его отца, если он нам, конечно, понадобится?

– Разумеется, понадобится, – сказал Хэм. – Со дня на день законопроект сенатского комитета по международной торговле будет поставлен на голосование в сенате. Он установит дикие ограничения на импорт, а это вызовет ответные санкции со стороны японцев. В результате законопроект, которого так давно добивались наши профсоюзы, отрежет нас экономически от Японии. А что, по-твоему, произойдет, когда все суперсекретные военные компьютеры в США сломаются, а микросхемы к ним, производимые только в Японии, окажутся недоступны для нас?

– Этого не будет, – возразил Яшида. – Мы ведь действуем.

– Да, действуем. Но, наверное, недостаточно быстро. Торнберг очень обеспокоен тем, что ведущие сенаторы неожиданно умерли один за другим.

Хэм сцепил пальцы на затылке и уставился в окно, наблюдая за садовником и его возней с розами, завидуя его близости к природе.

– Полиция нам не помогает, потому что медэкспертиза все объясняет несчастными случаями или считает естественными причинами, – заметил Яшида.

– Разумеется. Но полиция смотрит на все это не под тем углом зрения. А то бы они увидели, что все умершие сенаторы выступали против этого законопроекта. А кто пришел им на смену? Люди, которые, по моим сведениям, идут на поводу у профсоюзов и наверняка проголосуют за проект.

Яшида терпеливо слушал.

– Что касается другого участка, то я вернул Шипли на его прежнюю должность в министерство обороны, но, по-моему, нам следовало бы подумать о его повышении, – вставил он, когда Хэм закончил. – Он отлично сделал, что заткнул Вулфом Мэтисоном брешь, оставшуюся после гибели Моравиа.

– Конечно, – согласился Хэм, глядя, как на кусты рое наползает тень в при новом освещении они становятся почти черными.

– Я бы подумал о соответствующем вознаграждении, – подчеркнул Яшида.

Его интонация не осталась незамеченной. Хэм повернулся и в упор взглянул на него.

– Что тебя беспокоит?

– Сам толком не знаю, – признался Яшида. – Но начинаю серьезно сомневаться. Сначала я был уверен, что ваш отец распланировал все до мельчайших деталей. Но потом начали отправляться на тот свет эти сенаторы. Теперь вот ухлопали Лоуренса Моравиа, и ваш отец заставил нас использовать вместо него Мэтисона. А мы даже не знаем, раскололся Моравиа перед смертью или нет.

– Ты знаешь, что это не так уж важно, – возразил Хэм. – В целях безопасности мы действовали только через Шипли. Моравиа никогда не встречался ни с нами, ни с кем-либо из твоих связных. Он и понятия не имел, что мы тут как-то замешаны.

Яшида никак не отреагировал на это замечание.

– Мы ввели в действие Шипли, – продолжал он развивать свою мысль с характерной для него настойчивостью. – Он в точном соответствии с приказом вашего отца сумел подключить к этому делу Мэтисона. Тот прет по той же дорожке, что и Моравиа, а мы из кожи вон лезем, чтобы, уследить за ним. Опять же согласно приказу вашего папаши. В итоге единственное, что мы имеем, – это некая сногсшибательная художница-японка. Мэтисон интересуется ею, возможно, потому, что хочет ее как женщину. Но его вдруг кто-то сбрасывает сквозь стеклянную крышу одного из нью-йоркских жилых домов.

– Послушай, Яш. Этот план в основном разработан моим отцом, и, насколько я понимаю, его никто не отменял, – произнес Хэм таким тоном, будто не слышал рассуждений Яшиды или, точнее, не был согласен с ними. – У нас сейчас идет японская фаза плана.

– Это потому, что мы в выгодном положении и имеем свои собственные связи в Японии, – подчеркнул Яшида. – Возможно, старик теряет чувство реальности. Это всего лишь предположение, но вы должны признать, что в его возрасте это более чем вероятно. Случай с Мэтисоном показателен. Почему он так настаивает на том, чтобы мы использовали Мэтисона вместо Моравиа, когда у меня уже на месте, в Токио, есть превосходный агент? Кроме того, я все время жду от Мэтисона подвоха. Это же стопроцентный любитель-одиночка. Будет ли он соблюдать дисциплину? Этого никто не может сказать, и вы в том числе. Он главный дестабилизирующий элемент. Зачем же включать в нашу схему такого опасного человека? – И Яшида неодобрительно покачал головой.

– Все это мы уже проходили, – проворчал Хэм. – Мэтисон профессиональный сыщик. Ему и копаться в дерьме, в которое вляпался Моравиа. По-моему, отец считает, что с Моравиа мы дали маху. Он убежден, что только у Мэтисона хватит ума, чтобы проникнуть в храм Запретных грез и в окружении Наохару Нишицу. Я читал данные по нему и по-прежнему согласен с выбором отца. Но твои возражения, Яш, приняты к сведению.

– Это не просто возражения, – заметил Яшида и подождал, пока Хэм взглянет на него. – Мы имеем дело с чем-то подобным дурному запаху изо рта или крови из десен, против чего нужно принимать срочные меры, прежде чем весь план окажется под угрозой.

К великому удивлению Вулфа, в больничную палату, куда он был переведен из реанимации, его пришла навестить не кто иная, как Стиви Пауэрс. И именно она организовала вызов специалиста из вашингтонского госпиталя «Уолтер Рид», чтобы исключить возможность послеоперационных осложнений, связанных с его падением и ударом о стекло. Вдоль левой руки и ноги Вулфа протянулись глубокие, длинные раны. Жив он остался благодаря Счастливой случайности: при падении угодил на кровать – старомодную, с четырьмя столбиками по углам и настолько заваленную перинами и одеялами, что все это смягчило удар.

– Ты проводишь здесь так много времени, а как же твои пациенты? – спросил он как-то Стиви, когда она в очередной раз навестила его, явившись в костюме от Карла Лагерфельда, идеально подчеркивавшем ее фигуру.