Черный клинок - ван Ластбадер Эрик. Страница 96

Торнберг ничего не ответил и тем напугал ее еще больше.

– Что вы о нем слышали? Он цел, невредим? Или... – тут она прикусила губу, не в силах произнести вслух ужасную догадку.

Торнберг на секунду-другую прикрыл глаза. Мысленно он ругал себя на чем свет стоит. Он привык контролировать ход событий – под рукой у него всегда находятся послушные его воле люди – и подчас не считался даже с собственным имиджем ради осуществления своих навязчивых идей. Он знал, что если скажет, что с Вулфом все в порядке, она подумает, что он говорит неправду.

Поэтому Торнберг счел благоразумным выдать ей подобие правды и открыл глаза.

– В настоящий момент, – сказал Торнберг, – Мэтисон испытывает определенные трудности, но он их преодолеет. Даю вам слово.

Похоже, что обещание несколько успокоило Стиви, во всяком случае, подумав, она спросила:

– Вы же знаете, кто убил Аманду, не правда ли?

– У меня на этот счет есть довольно веские соображения.

– Я хочу...

Торнберг понимающе кивнул головой.

– Тебе разве не известно, что я понимаю, почему ты помогаешь мне? – Глядя на нее, он мягко улыбнулся. – Я знаю, чего ты хочешь, и, поверь мне, ты это получишь сполна. Мэтисон уделает убийцу, насчет этого можешь не сомневаться. Я видел его в деле и знаю, на что он способен. Мне уже стало жаль того идиота, который угрохал твою сестру.

– Я хотела бы сама, своими руками уничтожить убийцу.

– Да, да, конечно, – согласился Торнберг. – Верю, что сама и уничтожишь. Твое желание естественно и прекрасно. Мэтисон лопнет от злости, если узнает, что ты опередила его.

Стиви просто из себя вышла – таким снисходительным тоном мужчины частенько разговаривают с глупыми дамочками – и надменно произнесла:

– Если вы принимаете меня за какую-то шлюху, то очень ошибаетесь.

Торнберг пристально посмотрел на нее. Уголки его сухих губ слегка дрогнули в снисходительной улыбке.

– Ну конечно же, дорогуша, ты же была близка с Мэтисоном и познала его внутреннюю силу. Скажи мне по-честному, Стиви, ты с ним спала?

Сказать правду она не решалась. Вопрос ее насторожил и напугал: она видела не раз, как он поступал с другими людьми – прикалывал их к стенке, как натуралист бабочек.

– Ну я же вижу: спала. Тебя увлек его магнетизм. – Торнберг приложил к поджатым губам указательный палец с утолщениями в суставах. – А сколько раз ты шлялась к нему и все-все про меня рассказывала?

– Не шлялась я.

– В самом деле? – Торнберг вздернул голову. – И даже не занималась с ним любовью?

Стиви не стала отвечать прямо на поставленный вопрос: пусть думает что хочет. Она лишь глянула на свои руки, теребящие складки юбки, и, тяжело вздохнув, сказала:

– Я хочу сказать одно, чтобы в дальнейшем не было недоразумений. Мои переживания – это мое личное дело. То, что я чувствую по отношению к Вулфу или к Мортону, касается только меня одной.

– Да, согласен. Но только если твои личные переживания не вредят моим замыслам.

– Вы боитесь, что я заложу вас Вулфу?

– Дорогуша, когда будешь на моем месте и когда доживешь, если повезет, до моих лет, угроза предательства станет следовать за тобой по пятам.

Стиви улыбнулась и взяла его руку.

– Именно из-за вашего положения я даже и в мыслях не держу предавать вас. Благодаря вам у Мортона прекрасная репутация в Вашингтоне, а это открыло мне доступ в ассоциации и общества, и теперь я тоже пользуюсь авторитетом. И он и я всем обязаны только вам.

– Мне не нравится слово «всем». Оно объемлет все и вся, но ничего не определяет конкретно.

Теперь уже Стиви пристально посмотрела Торнбергу в глаза и почувствовала, что уловила в их глубине что-то темное и трепетное. В ушах у нее все еще звучали его слова о «внутренней силе» Мэтисона. Не означает ли все это страх перед ней? Может ли Торнберг Конрад III по-настоящему испугаться какого-то другого человека? Раньше ей подобная мысль даже в голову не приходила, но теперь она допускала ее.

– Торнберг... – начала было она и осеклась.

Он резко повернулся к ней и произнес вялым, бесцветным голосом:

– Я должен принять немного лекарства.

– Нет.

– Пойди и принеси немного.

– Абсолютно невозможно.

Голова у него вздернулась, он впился в нее взглядом, гипнотизируя и прожигая насквозь.

– Принеси и дай!

– Но ведь опасно, – слабо запротестовала она, но все же поднялась.

Торнберг лишь ухмыльнулся, лицо его приняло свирепое выражение, отчего сразу стало похожим на маску смерти.

– Единственная опасность, с которой следует считаться, заключается в том, что я долго не протяну без этой штуки.

Стиви поневоле поплелась в спальню и, подойдя к тумбочке около кровати, открыла нижний ящик с двойным дном. Коробочка с патентованными снотворными таблетками и армейский офицерский пистолет калибра 1,4 миллиметра ее совсем не интересовали. Она протянула руку к стеклянным пузырькам, закупоренным резиновыми пробками, и порошку для подкожных инъекций. Насыпав порошок в шприц и разбавив его жидкостью из пузырька, она слегка нажала на шток, чтобы выдавить воздух из шприца.

После этого она вернулась обратно в гостиную и, взглянув на лежащего Торнберга, спросила:

– Может, передумали? Этот медикамент уже убил многих, от него умирает и Тиффани.

– Моя кровь отличается от ее крови, – возразил он тем же безжизненным тоном. – К тому же эта сыворотка очищенная.

– И вы думаете, что поэтому она другая и от нее не будет побочных эффектов?

– Давай, коли!

Стиви встала на колени и воткнула иглу в вену на его бедре, медленно нажимая на шток. Она неотрывно следила за его лицом, так как опасалась совсем другого эффекта – кратковременного, но крайне нежелательного.

Не успела она сделать до конца укол, как Торнберг уже вскочил с кресла, спина у него сгорбилась, на шее вспучились сухожилия, рот оскалился, обнажая крепко стиснутые зубы, сквозь них со свистом прорывался воздух. И тут она услышала, как он бессвязно говорит:

– Сражаться... не падать... ночью.

Ощущение движения исчезло, лишь четко работал мотор. Вулф прислушался к его размеренному рокоту, улавливая посторонние звуки.

Атласная обивка гроба отдавала химикатами, остро чувствовался запах жидкости для чистки медных изделий, а деревом, можно сказать, и не пахло.

Вулф услышал какие-то голоса и замер. Они доносились откуда-то издали, слов невозможно было разобрать, но тембр он уловил: два низких мужских голоса и высокий – Чики, более отчетливый и нахальный. Теперь многое зависит от ее поведения, особенно в самом начале. Позже, конечно, все ляжет на его плечи. Почему-то вспомнились ее слова: «Ну и как ты себя чувствуешь на краю могилы?»

Она тогда вытащила выкидной нож и, вспоров и сняв с него намокшую от пота и крови одежду, помогла надеть темно-синий костюм Моравиа, который отыскала где-то в задней части катафалка. Вулф не роптал, не спорил, не спрашивал, для чего она все это делает, – ему было все равно. Переодевшись, он влез вслед за ней в катафалк, там она с трудом подняла тяжелую крышку гроба и он улегся в него.

Чика встала перед гробом на колени и принялась раскрашивать лицо и руки Вулфа, придавая им мертвенно-бледный цвет, щеки же она нарумянила, как это обычно делают в похоронных бюро. Он подумал вдруг, не проделывала ли она и с Моравиа такую же штуку, а потом до него дошло, что чем меньше он будет интересоваться подобными вещами, тем лучше.

– Что толку от всего этого? – спросил он, когда она накладывала ему грим. – Если они заставят тебя открыть гроб, то сразу же меня опознают.

– Нет, – не согласилась она, – не опознают.

И он увидел, как сверкнули в ее глазах зеленые серпы, и понял, что она применит «макура на хирума». Как знать, может, она заставит их видеть лишь то, что сочтет нужным.

– Ты знаешь, как нужно дышать, чтобы не вздымалась грудь? – спросила она, когда кончила гримировать.

Вулф рассказал ей об уроках сенсея, и она удовлетворенно кивнула головой.