Цзян - ван Ластбадер Эрик. Страница 31

Джейк заказал для себя китайского пива «Кирин» и жареную рыбу с хрустящей соленой корочкой. В середине трапезы попросил принести еще одну кружку. Старики играли, по-видимому, уже давно, потому что между ходами делали большие паузы.

Джейк вынул купленную записную книжку и ручку и начал набрасывать по памяти контуры дома Микио Комото. Покинув его, он походил вокруг, так что имел приблизительное представление о его размерах и более точное — о его конфигурации. Затем он нарисовал коридоры и комнаты, которые он проходил, когда его проводили в комнату хозяина через боковую дверь и выводили наружу — через парадную. Немного подумав, он обозначил функции каждой из комнат. Затем стал строить предположения насчет остальной части дома.

Это была не такая уж невыполнимая задача, какой она могла показаться с первого взгляда. Традиционные японские дома строятся по стандартной схеме. Жилого пространства там вечно не хватает, и даже очень богатые дельцы вынуждены ограничивать свои потребности. Полезная площадь каждой из комнат измеряется в татами, и поэтому в японском доме не может быть необычной формы комнат, их планировка всегда более или менее одинакова. Кроме того, коридоры и комнаты переходят одна в другую в строгом порядке. Таким образом, учитывая эти принципы, можно предположить определенный набор комнат в любом японском жилище, если знаешь его внешние контуры.

Еще одним фактором в пользу Джейка было то, что он знал, где находится комната Микио Комото. Очевидно, что во всем этом крыле будут только его комнаты. Никаких женских помещений, кроме что разве комнаты уборщицы, здесь быть не могло. Так что интерес для Джейка представляло только это крыло.

Закончив свой чертеж, он некоторое время задумчиво глядел на него. Стоит ли затевать все это дело? Что если в доме Комото нет ничего про Ничирена? Но, с другой стороны, если один раз здесь узнали кое-что про него, то почему бы не узнать еще раз?

Так что нет смысла морочить себе голову пустыми рассуждениями. Надо идти и выяснять все на месте. Он встал из-за стола, расплатился. Выходя из харчевни, взглянул на ситуацию, складывающуюся на доске у стариков за соседним столиком. Он сразу же заметил дорогу к победе, которой они не видели. Эх, если бы в реальной жизни так же просто было все определить!

На улице все еще было светло. Он шел по тротуару, пока не увидел нужную вывеску. Зашел в этот магазин, потом — в следующий. Из каждого он вышел с покупками. В конце квартала был кинотеатр. Снова на экране старый фильм о последнем великом мастере японской татуировки. Джейк заинтересовался, зашел в зал. Тот мастер сделал открытие, что женская кожа лучше принимает узор, который он наносит своими иглами, если женщина в этот момент, когда он это делает, занимается с кем-то любовью. Ну и ну!

А впрочем, в этом что-то есть! Конечно, выдумка, но — впечатляет, Фо Саан как-то говорил ему, что искусство существует ради эмоций, которые оно пробуждает в зрителе. Оно ничего не утверждает, ничего не оспаривает. Его власть заключается в том, что оно действует подспудно. Но власть эта могуча, как морская стихия, и искусство по праву должно считаться одним из Властителей Бездн. Когда Джейк спросил, почему бы не включить искусство в программу его обучения, раз оно имеет такое значение, Фо Саан ответил: «Оно есть суть твоего обучения».

Джейк далеко не сразу понял смысл сказанного его учителем. Оно и понятно: учение происходит за счет увеличения знаний бесконечно малыми дозами. Знание должно выкристаллизоваться, постижение смысла усвоенного — вот в чем видел Фо Саан назначение образования.

Однажды утром он сказал:

— Учатся не глазами, не ушами, не носом и не кончиками пальцев. И даже не с помощью ума, как некоторые самоуверенные люди полагают. Иди под уклон. — Он указал рукой вперед. — Иди и не останавливайся.

Джейк так и сделал. Туман вокруг был таким густым, что он скоро потерял ориентировку, твердая земля под его босыми ногами скоро превратилась в растрескавшуюся глину, потом в сухую траву и наконец, по мере того, как уклон увеличивался, — в песок. Сначала песок был грубым, смешанным с землей, потом стал мягче.

Он вздрогнул, почувствовав под ногами воду, прежде чем оказался в ней. он поднял глаза и увидел, что все впереди тонет в опаловой мгле — ни неба, ни облаков, ни солнца. Он оглянулся назад и не увидел ни признака земли, один сплошной туман.

Он позвал Фо Саана, сначала нерешительно, затем, сложив руки рупором, погромче. Голос его звучал странно глухо, заставив его вспомнить кошмарные сны, когда пытаешься закричать, но лишь шелест шепота срывается с твоих губ.

Он стоял по икры в воде со странным ощущением, что почти все его органы атрофированы. Поскольку слух, зрение, обоняние были ненадежны, он сконцентрировался на осязании. Но скоро понял, что не может даже точно сказать, как далеко от берега он ушел, потому что вдруг, к своему великому изумлению, почувствовал, что вода ему стала уже почти по пояс. Неужели он так далеко зашел? До этого самого момента он был убежден, что сделал вперед не больше двух шагов. По-видимому, начался прилив. Но если это так, то почему он не ощущает, как его сносит приливной волной?

Паника охватила его. Лишенный всех органов чувств, он почувствовал себя потерянным в полном смысле этого слова, он попытался успокоиться, прибегнув к доводам разума, но обнаружил, что и ум его замкнулся, не получая впечатлений от внешнего мира. Мыслительные способности его тоже подвели. Теперь он совершенно не знал, что делать.

В отчаянии он стал звать Фо Саана.

И замолчал, испуганный странными призвуками, появившимися в его собственном голосе. Тишина, которая за этим последовала, напутала его еще больше. Он заметался, пытаясь повернуть назад к берегу, но идти стало очень трудно: прилив вымывал из-под него дно, и впечатление было такое, что его засасывают зыбучие пески.

Вода стала ему по грудь, затем — по шею. Когда он почувствовал, что волны плещут ему в лицо, он закричал изо всех сил.

— Учиться надо не с помощью глаз, — услышал он голос, звучащий над самым его ухом, — потому что ты не можешь доверять тому, что видишь.

— Фо Саан! — закричал Джейк. — Где ты?

— Учиться надо не с помощью уха, — продолжал голос, — потому что ты не можешь доверять тому, что слышишь.

— Фо Саан! Я тону!

— Учиться надо не с помощью кожи или слизистой оболочки носа, потому что ты не можешь доверять тому, что осязаешь и обоняешь. Поэтому не пытайся думать!

— Во имя милостивого Будды, Фо Саан!

— Ба-маак! [21]

Какой пульс? Джейк закашлялся, и жгуче-соленая вода пошла у него из носа. Глаза резало от морской соли. Прилив сжимал его в своих объятиях, и он задыхался. Я умираю, -подумал он.

— Ба-маак!

Он ушел под воду, будто какое-то морское чудовище опутало ему ноги своими щупальцами. В отчаянии он взбрыкнул ногами, стараясь не выпустить воздух из легких. Прилив крутил его как щепку. В глазах темно. Постепенно усиливающийся шум в ушах кажется мертвым безмолвием. Он оказался в странном мире, враждебном жизни. Его жизни.

И в этот страшный миг он почувствовал грань между жизнью и смертью. Будто он повис между двух громадных существ. У них не было физического облика, но он чувствовал их психологическое присутствие. Свет и тьма. Он знал, с какой стороны доносится тот страшный шум. Он не хотел слиться с тьмой, и он бежал от нее.

Ба-маак!Он его почувствовал, этот пульс!

И не органами чувств, и не разумом. А сердцем единым. Подвешенный во вздыбленной, первозданной тьме, он отказался от поведения, основанного на разуме, отдавшись во власть чувств. И он нашел пульс.

Он был подобен реке, серебром сверкающей во тьме. Он был подобен обезьяньему мостику, перекинутому через бездну. Не рассуждая, Джейк пошел на его стук и нашел дорогу к дому.

Уже на берегу, задыхающийся и измученный, он почувствовал, что рядом с ним стоит Фо Саан. Почувствовал одеяло, обернутое вокруг его плеч, и с благодарностью закутался в него, вздрагивая всем телом.