Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт. Страница 72

Эдгар долго молчал, не говоря вообще ничего. Похоже, сакс никак не мог найти нужных слов, чтобы выразить свою мысль. Когда же наконец заговорил, запинаясь и колеблясь, то слова его прозвучали нерешительно.

– Дело не в этом. Ни один человек в Нормандии не сравнится с тобой в том, что касается возможности обрести могущество и богатство. Мне прекрасно известно: сто́ит тебе только пожелать, как герцог даст и то и другое. Так что я ничуть не опасаюсь, что у тебя не найдется средств, дабы сделать подарки и содержать супругу. – Он широко улыбнулся, но улыбка тут же угасла. – Дело не в этом, – повторил Эдгар. – Мы с тобой стали друзьями много лет назад, и я не знаю другого такого человека, которому бы с подобной радостью отдал руку Эльфриды в браке – нет, я желаю этого всей душой. – Он машинально приподнял край тяжелого полога вокруг кровати и принялся загибать его складками. – Но это все мечты, Рауль: глупые и неосуществимые.

Рауль молчал, ожидая продолжения. Эдгар поднял голову, теперь он уже не комкал занавеску в пальцах.

– Между нами пролегла целая пропасть! – проговорил с таким видом, словно умоляя Рауля догадаться обо всем, что он не может выразить словами.

– Но ты сам часто говорил мне – твой отец привез себе невесту из Нормандии, – возразил Рауль.

– Да. Но тогда все было по-другому. – Эдгар плотно сжал губы, отказываясь объяснить очевидное.

– Следовательно, ты запрещаешь мне ухаживать за твоей сестрой? – прямо спросил Рауль.

Эдгар покачал головой.

– Я бы ничего так сильно не хотел, как назвать тебя братом, – ответил он. – Сердцем я с тобой, но страшусь того, что может уготовить нам будущее. Да и обручение, – сакс слабо улыбнулся, – устраивается совсем не так. Ты и она не простые вольные крестьяне, которые могут жениться по любви.

Рауля вдруг охватило нетерпение.

– Клянусь честью, если миледи Эльфрида доверит мне свое сердце, я получу ее, невзирая на все препоны!

– Вот слова истинного нормандца, – негромко заметил Эдгар. – Мародера и хищника, помечающего свою территорию и жертву!

В душе Рауля вспыхнул гнев, однако он не дал ему вырваться наружу, а постарался взять себя в руки и сказал:

– Я этого не заслуживаю. Хотя сейчас изъясняюсь сумбурно, ты прекрасно знаешь, что не совершу ничего недостойного.

– Я не сомневаюсь в тебе, – согласился Эдгар. – Но дорога будет нелегкой.

В теле Рауля пела весна, и сомнения вместе с дурными предчувствиями показались ему настолько неуместными и нелепыми, что он вновь ощутил укол сильнейшего раздражения.

– Кровь Христова, Эдгар, можешь ты хоть ненадолго забыть об этом? Какое дело нам, простым смертным, до того, что наши вожаки лелеют свои амбиции? Заявляю тебе: я решительно отказываюсь впадать в уныние!

Эдгар слабо улыбнулся.

– В таком случае Бог тебе в помощь, – произнес он. – Ты понимаешь, что это означает, Рауль. Мне более нечего тебе сказать.

Вырвав у Эдгара разрешение ухаживать за Эльфридой, Рауль не стал терять время зря. Девушка выказала застенчивость, но не оттолкнула его. Когда он входил в комнату и направлялся к ней, она встречала его неизменной улыбкой, а если во время утренней соколиной охоты его жеребец случайно оказывался рядом с ее лошадкой, Эльфрида ухитрялась даже отъехать немного в сторону от остальных.

Прошло совсем немного времени, и он вновь заговорил с ней о любви; и на сей раз она не убежала. Эльфрида знала, что ей не сто́ит выслушивать мужчину, который еще не заручился согласием ее отца; она знала, как должна вести себя и что говорить скромная девушка, но, не удержавшись, легонько наклонилась в его сторону. И кто после этого станет обвинять Рауля в том, что он поймал Эльфриду в объятия?

Вот так и получилось, что они поклялись хранить друг другу верность. Держа ее руки в своих, Хранитель сказал:

– Я могу отправить письмо в Англию, твоему отцу, но мне это не нравится. Я ведь наверняка получу холодный ответ, верно?

– Боюсь, что так, – ответила она. – Да, моя матушка и вправду была нормандкой, но отец недолюбливает нормандцев с тех пор, как король начал отдавать им явное предпочтение в Англии. А вот если Эдгар замолвит за нас словечко, то он может и смягчиться.

– Эдгар останется моим другом. После твоего возвращения я приеду в Англию так скоро, как только смогу. – Внезапный страх вдруг ледяной лапой сжал ему сердце. – Эльфрида, ты ведь не связана обещанием с кем-нибудь другим?

Зардевшись, она покачала головой и тут же принялась сбивчиво объяснять, как такое могло произойти; ведь девушка, которой уже сравнялось двадцать лет, незамужняя, не удалившаяся в монастырь и даже не обрученная, являла собой столь необычное зрелище, что факт сей бросал порочную тень на ее репутацию. Но, заглянув в улыбающиеся глаза Рауля, она с долей достоинства заявила:

– Моей вины в том нет, мессир.

Улыбка Рауля стала шире; он принялся целовать ее пальчики, пока она не укорила его в том, что в любой момент на галерею может войти еще кто-нибудь и увидеть их. Тогда Рауль отпустил руку Эльфриды, но обнял девушку за талию. На это она ничего не возразила; быть может, оттого, что они сидели на скамье, его поддержка показалась ей даже желанной.

– Расскажи мне, почему в том не было твоей вины, сердце мое, – прошептал Рауль ей на ушко.

Совершенно серьезно, с благоговейным трепетом в голубых глазах, она поведала ему о том, что еще ребенком была обручена с Освином, сыном Гундберта Сильного, владельца восьмидесяти хайдов [62] земли в графстве Уэссекс.

– Он тебе нравился? – прервал ее вопросом Рауль.

Эльфрида почти не знала его. И никогда не виделась с ним с глазу на глаз, поскольку в Англии не принято, чтобы девушка оставалась наедине с мужчиной до тех пор, пока она не окажется связанной с ним узами брака. Он был вполне достойным молодым человеком, вот только умер ужасной смертью, едва она вступила в брачный возраст. У него вышла ссора с неким Эриком Ярлессеном, свирепым чужеземцем, переселившимся в Уэссекс из северо-восточной части Британии, где в то время действовали датские законы. Эльфрида не знала, из-за чего они поссорились, но полагала, что Освин нанес датчанину определенный ущерб. Однако потом, на масленицу, Освина неожиданно свалила какая-то изнуряющая лихорадка; кое-кто уверял, что это была желтуха, ведь кожа его приобрела желтоватый оттенок; и, хотя он проглотил девять вшей, голодавших девять дней, а на запястье ему посадили живую лягушку, пойманную вечером накануне Ивана Купала, чтобы она оттянула у него жар, все было напрасно. Лихорадка не уменьшалась; с каждым днем ему становилось все хуже и хуже, пока однажды он не умер после долгой болезни; смерть унесла его в расцвете сил.

– После этого, – продолжала Эльфрида, инстинктивно сунув ладошку в руку Рауля, – нашлись люди, которые выдвинули против Эрика обвинения, и среди них – Гундберт, отец Освина. Говорили, что Эрика изгнали из северо-восточных графств, потому что он творил там всякие непотребства и даже занимался колдовством. – Девушка быстро перекрестилась, и дрожь пробежала по ее телу. – Эти люди утверждали, будто уверены, что он применил против Освина stacung. Ты не знаешь значения этого слова? Это когда человек создает образ своего врага, а потом втыкает в него терновый шип, молясь о его смерти.

– Черная магия! – заметил Рауль. – Фу! И что же сталось с тем Эриком?

– Когда состоялся очередной совет графства, он предстал перед главным магистратом и отрекся от обвинений, потребовав справедливого суда. Священник взял в руку две деревянные палочки, на одной из которых был начертан Святой крест, а на другой не было ничего; а Эрик, помолившись Господу о том, чтобы Он свершил правосудие, стал тянуть жребий. – Эльфрида крепче прижалась к Раулю. – На той палочке, что он вытащил из руки священника, не было ничего, поэтому все поняли: Господь объявил его клятвопреступником и это он повинен в смерти Освина через посредство stacung, то есть, колдовства.