Пошел купаться Уверлей - Высоцкий Сергей Александрович. Страница 26

Усилием воли он стряхнул с себя оцепенение и стал прикидывать, как бы ненавязчиво, исподволь затеять с Борисом Федоровичем разговор о пещерах. Ему не хотелось показывать свою заинтересованность. Осведомленность случайного собеседника о том, кто он и где живет, оставляла мало надежды на то, что расспросы останутся секретом для местных жителей. Выручил сам Борис Федорович.

— Редко гуляете в этих местах. Все плотву дергаете у Могильного моста. Да ведь там одна мелочь!

— Зато рядом с дачей. И место красивое.

— Ф-фии! А это разве не красота? — он сделал широкий жест рукой, показывая на реку, на синеющий вдали лес, на береговые кручи. — Недаром тут поблизости Рылеев жил. В Батове.

— И бабушка Набокова.

— И бабушка. А на мызе, в набоковском особняке, перед войной ветеринарный техникум был, я там учился. Теперь уже и фундамента не найти. Все заросло.

— Мальчишки ковыряются, — соврал Корнилов. — Ищут что-то.

— Чего они там могут искать? Гадят только.

— А я слышал, там какие-то пещеры.

— Ничего там нет. Я, когда перед войной учился в техникуме, весь особняк облазил. Любопытным мальчишкой был, — Борис Федорович сказал это с нажимом, как будто Корнилов мог усомниться, что и он когда-то был мальчишкой. — Ничего не нашел, никаких пещер. А дядя мой на водокачке работал, уж он-то все секреты знал. Сказал бы.

— Вы правы. Какие тут могут быть пещеры? Пещеры в горах.

— Да. Гор у нас нет. А пещеры есть. Вам про них недаром говорили. — Борис Федорович явно противоречил самому себе.

— Про пещеры я на рыбалке услышал. Ловил рядом дед старый. Он и сказал.

— Сухонький, в панамке? Дмитрий Дмитриевич! Бывший учитель арифметики. Только как же вы с ним разговорились? Он же глухой, как тетерев.

«Опасный ты собеседник, Борис Федорович! — внутренне усмехнулся Корнилов. — С тобой ухо востро надо держать! Тут же выведешь на чистую воду».

— Нет. Тот был без панамки и не сухонький. Крепыш.

— Бородин, что ли?

— Не знаю. Да и о пещерах он вскользь сказал.

— Когда я перед войной в веттехникуме учился, — всякий раз, начиная с повтора, Борис Федорович добавлял все новую и новую информацию, — то порасспрашивал стариков. Начинались пещеры в Рождествене, в овраге между церковью Рождества и дворцом Рукавишникова. И шли аж до Батова!

— Под Оредежем?

— Не знаю. Сам не лазил. Но до революции мужики красили поросенка краской и пускали в пещеру. И он на следующий день выходил в Батове.

— Зачем поросенка красили?

— Чтобы без обмана. Вдруг подменят.

— А почему пускали поросенка, а не собаку?

— Запускали и собак, да они оттуда пулей вылетали. Метров десять — пятнадцать пройдет нормально. Только рычит. И тут же с визгом назад. А потом ближе чем на километр к пещере не приближается. Вот свинья — животина храбрая.

— Может быть, волки там жили? Или мишка?

— Скажете тоже! В деревне — волки?! Если только двуногие. А вы просто из любопытства спрашиваете или дело какое? — хитрющие глаза Бориса Федоровича так и впились в Корнилова. Игорь Васильевич покачал головой и не смог удержаться от улыбки:

— Ну, Борис Федорович, у вас и хватка! Кто из нас в уголовном розыске служил? А может, вы в годы войны смершевцем были?

— Да нет! Какой СМЕРШ? Царица полей — пехота! Я чувствую, вам про пещеры интересно, поэтому и спросил. Вы не думайте, я секреты хранить умею. Так что если… — он не договорил, глянул на Корнилова многозначительно.

Генерал промолчал.

— Ладно. Я человек доверчивый. Даже попрошайкам в электричке верю. Не верю только нашим правителям. Ворье и жулики. А коли вам про пещеры интересно — слушайте. В конце Церковной улицы до войны стояли скотные дворы и бойня. А еще раньше — часовенка. Так эта часовенка провалилась в одну из пещер. Года три из-под земли торчал купол с крестом. Это я сам в детстве видел. Два года назад меня разыскал спелеолог. С Питера. Фамилию не помню. Где-то есть в дневнике. Я давно дневник веду. Лет сорок. Записываю про явления природы, интересные встречи. Кто спелеолога ко мне послал, не знаю. Видный мужчина, молодой, красивый. С полной спелеологической оснасткой. — Корнилов знать не знал, какая она, спелеологическая оснастка, но прерывать собеседника не стал. — С собакой приехал — с терьером. Поводил я его по окрестностям, показал одну пещеру, ту, что еще не обвалилась. Спелеолог сначала пустил собаку. Собака прогуляться не пожелала. Тогда он прицепил ее на поводок — и гуляй Вася. Сам туда отправился. Верите ли — пять раз она от него вырывалась. Шерсть дыбом, дрожит, повизгивает. Я все удивлялся, как она своего спелеолога не покусала?

— Ну, и что же он там нашел?

— А ничего. Не решился без терьера путешествовать. Попрощался. Поблагодарил меня и уехал. Обещал привезти своих друзей и обследовать пещеру, да так и не приехал. А может быть, и приезжал, а ко мне не зашел.

Менеджер по расселению

У подъезда «Прибалтийской» тоже толпились интуристы. Поджидали запаздывающих коллег, чтобы потом рассесться по экскурсионным автобусам и отправиться на свидание с Северной Пальмирой. С подлинным Санкт-Петербургом, а не с его окраинами. С Дворцовой площадью, Эрмитажем, Исаакием, Стрелкой Васильевского острова.

В холле гостиницы стоял приглушенный гул, слоился сигаретный дым. Можно было уловить аромат трубочного табака, затхлый запах сигар.

Фризе внимательно осмотрелся: ни в толпе туристов, ни у стойки администрации Тосико и ее подопечных японок он не увидел. Когда места забронированы, на оформление уходят минуты.

Вид на Финский залив согрел Владимиру душу. Он любил море, водную гладь, а сейчас залив, позолоченный солнцем, был прекрасен. Вдали просматривался Кронштадт, зеленые берега Карельского перешейка. И неважно, что питерцы называли этот морской уголок даже не Финским заливом, а Маркизовой лужей. Сегодня Фризе эта «лужа» порадовала. Радовали кораблики на горизонте, редкие утренние купальщики на пляже.

«Как жаль, что этим видом я буду любоваться не слишком часто», — подумал Владимир и спустился в вестибюль. Там он не спеша обошел киоски, торгующие полезными и бесполезными мелочами. Купил зубную щетку, пасту, какие-то лосьоны и гели. Его «прибалтийский» номер должен выглядеть обжитым. Он даже приобрел три розовые махровые гвоздики с тайной надеждой вручить их вечером Тосико.

Разгуливая по просторному вестибюлю, Фризе все время посматривал в сторону лифтов: не появится ли девушка? Японки и японцы, нагруженные фото- и видеотехникой, все время мелькали перед глазами, толпились у киосков. Но это были чужие японцы и японки.

Два коротко остриженных амбала, удобно развалившись в низких кожаных креслах, привлекли внимание Фризе тем, что не удостоили его даже косого, мимолетного взгляда.

Сыщик давно усвоил — заинтересованность может выдать не только чье-то пристальное внимание к тебе, но и попытка показать его полное отсутствие.

Высокий блондин в шелковом светло-сером костюме, с идеальным пробором набриолиненных волос, прошествовал мимо Фризе, держа в руке радиотелефон и что-то негромко вещая в него. Как только блондин приблизился к выходу, оба амбала вскочили. Один из них открыл блондину дверь, другой пристроился в двух шагах позади хозяина.

Теперь внимание Фризе привлекли два парня в «ауди» с московскими номерами. Машина стояла рядом с подъездом под запрещающим знаком, а парни не отрывали глаз от дверей. Ощупывали взглядами каждого, кто выходил из гостиницы.

«Не по мою ли душу? — насторожился Владимир. — Правда, это может быть и красотка, прогуливающаяся по пандусу, и красномордый седой лев, фланирующий по холлу».

Когда Фризе начинал расследование, то в каждом незнакомом человеке видел потенциального противника. Это не было манией подозрительности — лишь способом выживания. Иногда такая заданность приводила к фиаско, но чаще себя оправдывала.

Владимир вспомнил, как его питерский знакомый Марлен Столетов, эксперт городской прокуратуры, помог ему однажды раздобыть прекрасный торт для любимой девушки, праздновавшей свое двадцатилетие.