Главные роли - Метлицкая Мария. Страница 51

После школы Наташка не расцвела и не похорошела – наоборот, укрупнилась, еще больше ссутулилась. Носила тяжелые очки с большими диоптриями и ни разу в жизни не сделала маникюр. В общем, классический «синий чулок» и бесспорная кандидатка в старые девы. Поступила в «Строгановку», но и там никаких компаний, никаких романов – в общем, никаких атрибутов студенческой жизни. Так и моталась со своим этюдником – музей, натура, дом. Марина не на шутку волновалась. И пыталась что-то изменить.

– Хочешь лучший салон, массажистку и косметичку на дом? Абонемент в лучший фитнес-центр?

Наташка от всего отказывалась – просто беда. Рестораны не выносила, магазины терпеть не могла все, кроме книжных. Там «зависала» на несколько часов. А однажды и вовсе пресекла Маринины попытки – не старайся, ничего не выйдет. Буду жить, как хочу, и не мешай мне быть счастливой.

Марина уже почти со всем смирилась, но помог случай, и замуж дочку она все же выдала. Все получилось совсем неожиданно. В Москву приехала из Чебоксар ее институтская подруга Любочка Светлова. Приехала не одна, а с сыном Мишей, скромным и стеснительным очкариком. Марина сразу смекнула и оставила Любочку у себя: «Что ты, какая гостиница, мы же подруги!» Хотя чужих людей в доме терпела с трудом. Но тут все грамотно рассчитала и в который раз не ошиблась. Наташка с Мишей спелись в одночасье. Она таскала Мишу по музеям, а Марина покупала билеты в лучшие театры. В общем, они оказались родственные души. Миша с Любочкой уехали, и дети начали переписываться.

– Позвони! – удивлялась Марина.

А Наташка продолжала строчить километровые послания. На зимние каникулы Миша приехал, и они решили пожениться. Любочка радовалась – так удачно пристроить сына! В Москву, в богатый дом да еще и не к чужим людям. Но больше Любочки была счастлива Марина, не чаявшая уже вообще когда-либо пристроить свою странную девочку. От пышной свадьбы молодые отказались – Марина и Любочка нехотя смирились. Просто посидели дома – тихо, по-семейному. А на следующий день улетели во Францию – Маринин свадебный подарок. Дети вернулись, и Марина вручила им ключи от новой отремонтированной и обставленной квартиры. Теперь Марина осталась одна. Баба Настя уже жила в деревне, в новом, построенном Мариной же, большом рубленом доме с удобствами. Правда, теперь наладилась наезжать новая сватья, Любочка, тайно мечтавшая окончательно перебраться в столицу. И застревала надолго у молодых. Но Марина твердой рукой эти попытки быстро пресекла. Сиди в своих Чебоксарах и не рыпайся. Радуйся за сына.

Марина заезжала к детям раз в неделю, конечно, с полными сумками. Принюхивалась – живут вроде мирно, тихо как мыши. Читают, смотрят телевизор, ходят в театры. А однажды Наташка ей сказала: «Хватит, мам, не помогай нам больше, теперь мы сами. Мишу это унижает». Так, приехали! Унизили их, стало быть! Ничего про эту жизнь не знают, а собрались сами. Смешно, ей-богу. Но выход придумала. Тиснула зятя Мишу в одну солидную инвестиционную компанию. Помог Герин приятель, который был ему сильно обязан. Исполнительный и скромный Миша быстро пошел в гору. И очень скоро пообтесался, от бывшего провинциала на осталось и следа – хорошая стрижка, стильные очки, приличные костюмы, недешевая обувь. Иномарка – правда, подаренная Мариной к пятилетию их с Наташкой свадьбы. А дочка оставалась все такой же – ни грамма косметики, короткие ногти без маникюра, хвост на затылке, джинсы, ветровки, кроссовки. Марина начала волноваться, но, как тогда оказалось, напрасно: жили они по-прежнему тихо и мирно и к тому же родили ребенка, любимейшую внучку Машеньку. И Машенька стала главной Марининой радостью и забавой. С двух лет Машенька обожала наряжаться, в магазинах безошибочно тыкала пухлым пальчиком в самые лучшие туфельки, платьица и пальтишки. Тут уж Марина отрывалась по полной. Наташка, конечно же, этого всего не одобряла. С матерью спорила, возмущалась бездуховностью маленькой Машки, обращавшей внимание в музеях только на резные золоченые рамы и атрибуты прежней роскошной жизни – старинную мебель, изысканные туалеты и изящные украшения. Возмущалась, но ничего поделать ни с матерью, ни с Машкой не могла. Сама Наташка преподавала теперь в частной гимназии живопись и историю искусств. Слава Богу – нашла себя и работу свою обожала. И вот сейчас вся эта такая, казалось бы, налаженная и благополучная жизнь была под реальной угрозой. Господи, все это, так тщательно спланированное и выстроенное благополучие двух самых родных и любимых Мариной людей, дочки и внучки, просто грозило рухнуть в одночасье. Конечно, что говорить, в последнее время Марину часто посещали поганые мысли и заползал в душу холодной змеей липкий страх – на Мишу так легко могут найтись желающие или он вдруг посмотрит на жену другими глазами. Ведь сколько там, на работе, молодых длинноногих в свободном полете девиц! Но мысли эти черные она от себя отгоняла – да нет, все нормально. И потом, он так любит Машку! Хотя кому и когда дети были помехой…

Итак, Марина решила действовать. Для начала она вызвала к себе на разговор (очень личный – предупредила Марина) начальника службы безопасности своих магазинов. Это был человек из органов, полковник-отставник по имени Николай Фадеевич. Человек он был надежный и проверенный жизнью. Мишин телефон был поставлен на прослушку. А через два дня Фадеич – так по-свойски называла его Марина – представил ей подробный отчет по блондинке. Зовут Катей, Мишина землячка из Чебоксар, вдова тридцати двух лет с трехлетним сыном Артемом. В Москве владеет собственным бизнесом – маленьким косметическим салоном в районе Октябрьского поля. Бизнес идет так себе, ни шатко ни валко, но на кусок хлеба с маслом хватает. И на внедорожник «Тойота-Rav-4», и на няню для ребенка, впрочем, тоже. Дорогой зять встречается с ней примерно раз в неделю. Иногда вечером или в обед в кафе, иногда заезжает за ней на работу и на пару часов поднимается к ней в квартиру – съемную, кстати. С собой обязательно прихватывает пирожные и игрушку для блондинкиного ребенка. Распечатки телефонных разговоров с блондинкой были, кстати, довольно безобидны – как дела, как здоровье, как ребенок. Никаких там «любимая», «малыш», «хочу» или «люблю». Но это Марина отнесла за счет Мишиной сдержанности. Теперь она его почти ненавидела. Почему «почти»? Ну, потому что, будучи человеком здравым и реальным, по-человечески понять его могла – не сорваться хотя бы раз и не сходить «налево» от ее буки Наташки было бы в общем-то странно. А ненавидела за все остальное – тут же припомнив ему и про «из грязи в князи», и про занюханные Чебоксары, и про теплое местечко на работе, и про квартиру, и про машину. В общем, гад, сволочь и предатель. Ответишь за все.

К дочери теперь заезжала почти ежедневно, хотя на работе уставала как собака. Тревожно и внимательно разглядывала ее – не замечает ли чего, не подозревает? Но Наташка была, как всегда, ровная, спокойная, сдержанная. Что-то пеняла строгим голосом капризной Машке, готовила ужин, гладила мужу сорочки. В общем, похоже, ни слухом ни духом, слава Богу. «Бедная моя девочка! – страдала Марина. Как она переживет все это, если вдруг… Страшно подумать!»

– А где твой муж? – интересовалась она.

– Работы много, задерживается, – отвечала дочь.

«Знаем мы эту работу», – кипела про себя Марина. Иногда сталкивалась с Мишей – наблюдала. Да нет, с виду вроде все нормально – чмокает жену, обнимается с дочкой, ужинает с удовольствием. Значит там не ел. С одной стороны, хорошо, а с другой – чем занимался, если было не до еды? Видеть его было невыносимо – Марина выскакивала за дверь и долго сидела в машине – тряслись руки, и бил озноб. А ночью она не спала – продумывала стратегию и тактику. Сначала надо загнать его в угол – чтоб в себя пришел и очухался. Это значило оставить его без работы и соответственно без хорошего заработка. А то оперился и расслабился, забыл, гад, кому и сколько должен.

Попросила о встрече Мишиного шефа. Решила играть открыто, правда, нервничала будь здоров. Рассказала ему, звали его Юрий Андреевич, про зарвавшегося, наглого блядуна-зятя, которому она, Марина, сделала, собственно, всю жизнь. А он, сволочь, не смог оценить и живет в свое удовольствие, не думая ни минуты ни о жене, ни о дочке.