Глаза Ангела - ван Ластбадер Эрик. Страница 54

Рассел с интересом наблюдал за Тори, пока она говорила; он бы много дал, чтобы узнать, что она чувствовала в данный момент. Лицо ее было совершенно спокойно, непроницаемо, можно было подумать, что между ней и Расселом ничего не произошло. Неужели недавняя сцена оставила ее равнодушной? Или она просто хорошо владеет собой? Если верно последнее, то у Тори редкое самообладание. Рассел не мог не признаться самому себе в том, что личность Тори как была, так и осталась для него загадкой. И теперешняя совместная их работа не помогла ему понять мотивы поведения и характер Тори, как раз наоборот — он запутывался все больше, тщетно пытаясь найти объяснение ее поступкам.

Неожиданно его влечение к Тори оказалось таким сильным, что легко могло перерасти в страсть, а до сих пор его единственной страстью была работа. Несколько лет назад, когда Бернард Годвин назначил Рассела на пост директора Центра, он сказал своему молодому преемнику:

— Теперь у тебя появилась госпожа, которая полностью займет все твои мысли и чувства. Можешь мне поверить, ты будешь занят с утра до вечера, стараясь справиться с нею.

Рассел наивно думал, что имеет какую-то власть над Бернардом, потому что иногда уличал своего учителя во лжи (разумеется, не говоря ему об этом прямо), а в действительности все оказалось совсем не так. Только Бернард Годвин имел власть и над Расселом, и над Тори: он прекрасно знал характер своих подопечных и умело играл, где нужно и когда нужно, на их тайных струнах, заставляя поступать так, как ему хотелось. Более того, он сумел сделать так, что Рассел и Тори относились к нему как к родному отцу, старались во всем ему угодить.

Вот и сейчас, слушая Тори, Рассел ясно видел, как трепетно она относится к Бернарду, как боготворит его, как она готова на все ради него, готова выполнить любую задачу, какой бы трудной она ни была. Бернард Годвин являлся для Тори живым воплощением самых лучших человеческих качеств, она была страстно привязана к нему. Раньше Расселу было на это глубоко наплевать, но теперь он считал своим долгом открыть Тори глаза на истинное положение вещей, сказать ей правду, объяснить, каков Бернард на самом деле, как далек он от идеального образа, который она создала. Рассел решил обязательно рассказать Тори о том, как Бернард приказал ему убрать ее в случае необходимости, но это потом, позже. Пока Тори совершенно не готова к тому, чтобы услышать хоть одно плохое слово о Бернарде. Кроме того, для Рассела существовали дела и поважнее: он хотел разобраться в себе, в своих новых чувствах, подумать, постараться понять, что произошло с ним и к каким последствиям это может привести.

Его отношение к Тори не будет прежним; он стал другим, и другим стал окружающий его мир.

Проделав девять тысяч миль, три раза совершив посадку для заправки горючим — в Картахене, Сан-Доминго и Франкфурте, самолет с Тори и Расселом на борту приземлился в японском аэропорту Нарита, в Токио. Рассел не успел еще пройти таможенный контроль и иммиграционную службу, как сразу почувствовал себя так, словно он прилетел на другую планету. Впервые в жизни, непосредственно на себе, он испытал, как японцы умеют одновременно быть с человеком чрезвычайно вежливыми и держать его на приличной дистанции, не подпуская к себе. Любой иностранец, прибывший в Страну восходящего солнца, немедленно становился участником разыгрываемой по всей стране грандиозной пьесы театра кабуки. Абсолютно все казалось Расселу наигранным, ненастоящим: фальшивые, неискренние улыбки, заученные, автоматические Поклоны, непонятные взгляды; слово «да» следовало здесь понимать как слово «нет»; о какой-нибудь ерунде японцы говорили с серьезным видом, как будто обсуждали дело государственной важности; общие темы разбирали в мельчайших подробностях. Существует ли еще где-нибудь на Земле другая такая загадочная страна, как Япония, другая такая непонятная и непредсказуемая нация, как японцы? Даже китайцы казались ему по сравнению с японцами простенькими и безыскусными.

В аэропорту Тори и Рассел взяли такси и поехали в неизвестном направлении. Рассел был так занят своими мыслями о японских нравах, что не обратил на это внимания. Потом ему захотелось выяснить маршрут, и он спросил у Тори:

— Мы едем на свидание с Хитазурой?

— Нет. Нам следует сначала побольше узнать о гафние. Если его покупал у Эстило Хитазура, то это кардинально меняет все дело. Я должна быть во всеоружии во время встречи с Хитазурой, должна как следует подготовиться к нашему разговору. Нужно раздобыть необходимые сведения.

И впервые за все время Рассел не спорил с Тори и был этим чрезвычайно доволен.

— Этот Деке немного странный, — сказала Тори. Рассел недоуменно посмотрел на девушку:

— Почему? Что с ним происходит?

— Сам увидишь, пошли, — ответила она, увлекая Рассела вниз по ступенькам какого-то непривлекательного на вид заведения в районе Синдзюку. Солнце уже взошло, но, если вы находитесь в центре Токио, определить точно, наступил рассвет или нет, невозможно — вокруг сияет лишь отраженный множеством окон искусственный свет.

Рассел с любопытством рассматривал покрытые росписью стены, пока спускался по лестнице; со стен на него глядели удивительные драконы, полуобнаженные женщины, пауки, змеи, воины в национальных одеждах и сказочные демоны. Рисунки, выполненные тщательно и умело, были хорошо видны в ярком свете ламп дневного света.

В подвале здания оказалась большая комната, в которой находились двое: раздетый по пояс и лежавший на животе на низком топчане плотный мужчина и подросток, сидевший рядом с мужчиной и занятый тем, что наносил на спину мужчины татуировку. Он на секунду оторвался от работы, чтобы взглянуть на посетителей, и продолжил свои занятия. На голове у подростка красовалась прическа панка, руки его были измазаны чернилами; ноги были обуты в легкие сандалии, а наряд состоял из шорт и футболки с надписью: «Волейбольная команда университета Пепадайн».

— Тебе привет от Генерала Токио, — сказал, не поворачивая головы, юноша.

— Как жизнь, Деке?

— Ни к черту, — ответил юный татуировщик, обмакивая острую деревянную иглу в специальные чернила и вонзая ее в спину клиента. Ни дать ни взять — настоящий художник, трудящийся над очередным шедевром.

Тори подошла к парню.

— У меня для тебя есть задачка.

— Давай.

Тори достала пакет с темным шариком и показала его татуировщику. Деке кивнул, и она быстро опустила пакет в карман его шорт.

— Через час, — строго сказал юноша. — Мы только что открылись.

Деке работал в татуировочной мастерской с раннего утра до полудня. Ловко орудуя иглой и окуная ее поочередно в чернила разных цветов, юноша отвлекся еще на минуту, чтобы дать своим гостям совет:

— Идите погуляйте где-нибудь, коктейль выпейте или еще что, а то мои клиенты нервничают при виде иностранных физиономий.

Тори и Рассел вернулись в мастерскую спустя час, как им велели, но в комнате никого не было.

— Куда это делся наш панк с моим драгоценным шариком? — недовольно спросил Рассел у Тори.

— Лаборатория Деке расположена в задней части здания, он, наверное, там, — ответила она.

— Слишком юный возраст у твоего приятеля, несколько неподходящий для серьезных дел, — заметил Рассел. — Он же только из пеленок вылез, этот Деке.

Тори улыбнулась.

— Деке молод, это правда. Но ты не обращай внимания на его возраст. Он удивительно талантливый юноша. Вообще советую тебе поменьше думать о всяких предрассудках, здесь тебе не Америка, в Японии многое по-другому, не так, как у нас.

Вскоре появился Деке в толстых резиновых перчатках и фартуке, держа в руке большие щипцы, в которых был зажат шарик. На шее у Деке висела защитная маска. Он посмотрел на Тори:

— Ты по-прежнему играешь в волейбол? Сегодня вечером у нас игра.

— Извини, дорогой. На этот раз у меня совсем нет свободного времени. — Она кивнула в сторону щипцов. — Скажи лучше, где сделан наркотик, в котором был спрятан шарик.