Кайсе - ван Ластбадер Эрик. Страница 8

— Микио Оками шлет вам свои наилучшие пожелания, — прозвучало в трубке. — Оками-сан привык предусматривать все.

Его собеседник сделал некоторую паузу. Николас мог отчетливо слышать его ровное дыхание.

— Оками-сан желает...

— Перезвоните по этому телефону. — Николас быстро продиктовал восемь цифр. — Жду звонка через десять минут.

После того как он положил трубку, ему потребовалось шестьдесят секунд, чтобы привести дыхание в норму. Затем в течение пяти минут он занимался гимнастикой дзадзэн. Но даже медитация не смогла удержать его от нежелательных воспоминаний.

Перед смертью отец сообщил ему, что Микио Оками был его другом, и другом весьма необычным. Полковник рассказал сыну, что обязан японцу жизнью и что если тот когда-либо свяжется с ним, то Николас должен знать, что никто кроме него не в состоянии Оками помочь.

И вот, после всех этих лет, раздался звонок.

Николас вышел из кабинета, направился по коридору к лифтам. Президентская кабина ждала его. Войдя, он нажал кнопку первого этажа, не отдавая еще себе отчета в том, куда именно он хочет отправиться.

В конце прошлого года Николас и Нанги решили купить первый этаж в здании Суйрио-билдинг — после того как прогорел располагавшийся там до этого ресторан французской кухни. У них была идея: превратить это огромное пространство в три этажа высотой в роскошный ночной клуб под названием «Индиго».

Как только он вышел из лифта, в ноздри ему ударила смесь запахов штукатурки, лака, красок, разогретого клея. Старший над строительными рабочими сразу же узнал его, поклонился и протянул Николасу каску, которую тот без лишних слов надел, и тут же направился к висевшему на стене телефону.

Звонок раздался ровно через тридцать секунд.

— Слушаю.

— Мистер Линнер?

— Говорите.

— Так вот. — В этой короткой фразе звучала сложная гамма чувств. — Теперь, как я понимаю, мы можем говорить спокойно. Хорошо, что нас соединили так быстро.

Николас смотрел в пространство, которое вскоре в соответствии с прихотливым замыслом архитектора должно было стать интерьером модного ресторана.

— С кем я все-таки имею честь? Вы меня знаете, а я...

— Я являюсь служащим у Микио Оками. Мое имя вам ничего не скажет. Вы помните о своем обещании?

— Да, конечно.

— Оками-сан нуждается в вашей неотложной помощи.

— Понимаю.

— Он хочет, чтобы вы поехали в Венецию. Билет первого класса ждет вас в представительстве «Эр Франс» в аэропорту Нарита. Поторопитесь, вам нужно быть там по меньшей мере за два часа до вылета, рейс назначен на девять сорок.

— Сегодня вечером? Не могу же я бросить... — Николас вдруг осознал, что на том конце провода трубка уже мертва.

Он отошел от телефона. Пыль от штукатурки сверкала в лучах мощных вольфрамовых ламп, которые позволяли видеть все трещины и неровности на стенах отделываемого помещения.

Он думал о том, как мало рассказал ему в свое время отец о загадочном Микио Оками. Иногда, Николас, сличается так, что человек, стремящийся к достижению своей цели, идет до конца, говорил Денис Линнер своему сыну, когда тому не было еще и тринадцати лет. Значит, эта цель, должна быть достигнута, во что бы то ни стало. Сейчас ты еще слишком молод, но, поверь мне, цель бывает подчас настолько важна, что средствами должно пренебречь. Невозможно всю жизнь прожить святым; часто приходится идти на компромиссы, каким бы тяжелым и горьким это ни казалось. Поэтому надо быть благодарным судьбе, когда она сводит тебя с такими людьми, как Микио Оками.

После этого телефонного разговора слова отца показались Николасу неожиданно исполненными какого-то зловещего смысла. Даже тогда, еще будучи ребенком, Николас понял, что Микио Оками был якудза. Сейчас он уже понимал, что в то сложное послевоенное время отец в своей деятельности не мог не столкнуться с влиятельными и подчас темными силами японского общества. Николас помнил слухи о том, что гангстеров якудза нанимало командование американской оккупационной армии для подавления рабочих забастовок в 1947-1948 годах, якобы инспирированных и финансируемых коммунистами. Безжалостные якудза вполне подходили для этой междоусобной войны, поскольку являли собой ярых сторонников капиталистического устройства общества, готовых умереть за свободу своей страны и злобно ненавидящих левых экстремистов.

Но если уже в то время Микио Оками был главарем якудза, а в послевоенные годы, по расчетам Николаса, ему было не менее тридцати, то сейчас ему, по всей видимости, уже около восьмидесяти. Это слишком почтенный возраст для того, чтобы продолжать дирижировать оркестром, состоящим из гангстеров, полиции, правительства и бюрократов. А может быть, ему просто требуется подмога, чтобы противостоять силе и влиянию других могущественных кланов?

Ни в том, ни в другом случае перспективы Николаса не радовали.

Вернувшись в офис, Николас быстро продиктовал своей секретарше Сэйко Ито две памятные записки: одну, подтверждающую его отъезд, и другую — относительно самых неотложных дел, включавших в себя ответы на срочную корреспонденцию, личную переписку, звонки и факсы. Он послал факс в Сайгон Тиню, уведомляя его о том, что не сможет приехать по меньшей мере в течение недели, а затем сделал еще несколько телефонных звонков.

С этим все, подумал он. А как быть с Жюстиной? Ей это не понравится. Уже одно то, что он отказался отвезти ее в Штаты, было само по себе плохо, а теперь он был вынужден оставить ее одну в Японии. Как же случилось так, что она столь ненавидит эту страну? Может, причиной тому ее нежелание учить язык, тоска по дому, отвращение к японской нации? Скорее всего, и то, и другое, и третье. Кроме Нанги у нее в Токио почти не было знакомых, она сама заточила себя в добровольную изоляцию. А может быть, и не сама? Может быть, он был несправедлив к ней? Или его просто раздражали ее вечные придирки?

Естественно, всему этому можно было найти свои объяснения. Жюстина была беременна дважды. Первый ребенок, девочка, умерла вскоре после родов. А менее года назад, когда она была на шестом месяце, у нее случился выкидыш. В своем отчаянии она не могла найти никакого утешения.

Николас обхватил голову руками, перед его глазами встал образ трехнедельной дочери — посиневшее личико в окошке кислородной палатки.

Из коридора до его ушей начали доноситься звуки — сотрудники компании спешили на свои рабочие места. В тот момент у него не было желания никого видеть, поэтому он выскользнул из офиса через боковую дверь, по винтовой лестнице спустился на один пролет вниз и очутился в прекрасно оборудованном гимнастическом зале. Там он переоделся в спортивную рубашку, шорты и кроссовки и три часа посвятил вначале аэробике, затем выполнил упражнения для укрепления мышц живота, далее последовала тренировка с гирями и под конец — отработка техники излюбленных боевых систем: айкидо, кендо и различных вариантов Аксхара — древнейшего искусства, название которого даже не имеет эквивалента в японском языке. В результате всех этих действий он вначале очистил свое тело, затем сознание и на завершающем этапе — дух от шлаков и токсинов, которыми так богата окружающая среда в современном мире.

Николас был широкоплечим и мускулистым мужчиной. Однако не столько атлетическое сложение, сколько необыкновенное присутствие духа делало его исключительно грозной фигурой. Передвигался он так мягко, будто его ноги являлись частью пола или земли. При первом взгляде на него появлялось явственное ощущение того, что никакие, даже самые исключительные, меры не сдвинут его с намеченного пути. У него были необычные, слегка раскосые глаза, доставшиеся от матери; щеки, нос и подбородок были отцовские — суровое и одновременно далекое от плакатности обаятельное лицо, черные вьющиеся волосы с легкой проседью.

Сам он не замечал этого, однако те, кто был еще жив, из хорошо знавших полковника Линнера отмечали удивительное сходство между отцом и сыном, проявляющееся в овале лица, форме носа, линии губ и подбородка. Его отец, в жилах которого была замешана кровь римлян и кельтов в большей степени, чем варваров-саксонцев, обладал исключительным даром быть одновременно и воином и дипломатом. Знавшие их обоих утверждали, что сын унаследовал все эти качества.