Проклятие Табигати - Добрая Вера. Страница 4
Внезапно приходит в твой дом.
Не забывай про меня ни секунды,
Помни, даже если на сердце ком.
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если не вместе порой…
Песня лилась над рябью озера, и птицы подпевали голосу волшебницы. Парень опустил глаза и разглядел на небольшой, ещё почти детской груди пери бутоны сосков цвета гречишного меда. Алишер взволнованно сглотнул и замер завороженный невиданной красотой юной певуньи.
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если со мною другой.
Я прошу, люби меня вечно,
Не смей забывать никогда!
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если минуют года.
Пусть потухнут все свечи,
Пусть расскажут, что я умерла.
Я прошу, люби меня вечно,
Ведь умирая, я
Все так же любила тебя…
Последние слова песни глубоко ранили душу юноши. Он прослезился и выронил ведро из рук.
Девушка вскрикнула и опустилась под воду по самое горло, но кристально чистая вода в озере не помогла ей до конца скрыть наготу. Алишер же стоял неподвижно не в силах оторвать взгляд от белоснежной груди и сосков, меж которых темным пятном красовался крылатый дракон.
– Ты кто? Выйди и покажись мне немедленно! – скомандовала прекрасная незнакомка голосом, не терпящим возражений, и сын садовника покорно вышел на берег.
Щеки парнишки горели огнём от смущения, а возбуждение разливалось по телу незнакомым, но приятным потоком, будоража юношескую кровь.
– Подними полотенце и протяни мне! – последовал очередной приказ, и юноша безропотно повиновался, продолжая любоваться прелестями красавицы.
– Не нагляделся ещё? Бесстыжий! Отвернись немедля, чтобы я смогла выйти из воды!
Алишеру честно было стыдно за свое наглое поведение, и разум велел исполнить приказ, но сердце бунтовало. Суровый взгляд черных глаз не пугал и не отталкивал, а напротив притягивал и наполнял душу теплотой и упоением.
– Я кому сказала? Жить надоело? Что молчишь? Ты немой?
– Неет, я просто… я… – казалось, язык забыл все слова, или они просто застряли комом в горле.
Алишер последний раз бросил взгляд на красавицу и отвернул голову, протянув навстречу девушке полотенце.
– Дар речи потерял? – тон пери стал немного дружелюбнее, и в голосе появились нотки любопытства.
–Просто ты такая красивая… я… прости меня, о, прекраснейшая пери! – произнёс на выдохе, стараясь взять под контроль бушующие в груди эмоции.
– Правда? – игриво переспросила девушка, взяв полотенце из протянутых рук.
Она стояла так близко, что Алишер чувствовал её дыхание на своей груди. Парень зажмурил глаза, но не от страха. Ему очень хотелось ещё раз увидеть, словно выточенную древним мастером из слоновой кости хрупкую фигурку девушки.
– Как хоть твоё имя, истукан? – с насмешкой спросила Замира, испытывая огромное удовлетворение от того, что произвела такое впечатление на незнакомого юношу.
– Али… Алишер… сын садовника Юсуфбея, – промямлил парень, продолжая бороться с желанием открыть глаза.
– Как ты попал сюда? Вход на территорию сада запрещен мужчинам! Я вот возьму и расскажу отцу, и тогда он отрубит тебе голову!
Алишер глубоко вздохнул, поняв, что ошибся, приняв девушку за пери, и приклонил колено, опустив голову вниз. Его взгляд наткнулся на очаровательные ступни дочки Владыки Оштоша.
– Если мне все равно не жить, дозволь перед смертью ещё раз взглянуть на тебя, красавица! – произнёс, набравшись смелости, на что девчонка насмешливо фыркнула.
– Ты перед смертью просишь лишь об этом? – уточнила Замира, подозрительно сощурив глаза.
– Да, повелительница… – последовал уверенный ответ.
– А ты смел и честен, сын садовника. Так уж и быть, поднимись и смотри.
Не теряя ни секунды, юноша выпрямился и взглянул на девушку. Она стояла перед ним завернутая лишь в полотенце, и Алишер утонул в тёмных, словно безлунная ночь, глазах. Таких чистых и бездонных, как расщелины западных гор.
– Нравлюсь? – игриво уточнила красавица.
– До умопомрачения. Спасибо, госпожа, теперь я готов понести наказание за свою дерзость, – парень покорно склонил голову и снова опустился на одно колено.
Честность и смелость парня тронули сердечко юной госпожи, и она поняла, что не желает Алишеру смерти.
– Я не скажу отцу о случившемся. Думаю, и ты не станешь болтать об этом. Пусть это останется нашим секретом, а в наказание за проступок, ты будешь приходить сюда вечерами, чтобы рассказывать мне о городе и отвечать на вопросы. Договорились?
Сердце юноши чуть не разорвало от счастья. Он снова сможет увидеть её, и пусть ему сломают пятки стражи сада, но Али жаждал снова увидеть её красоту даже ценою собственной жизни.
– Да будет, как пожелаешь, черноокая, – кивнул в знак согласия, уже понимая, что, во что бы то ни стало, исполнит любое желание дочурки Юсуфбея.
– Тогда каждую пятницу после того, как священник пропоет с минарета, я буду ждать тебя здесь. А сейчас уходи! – девушка указала пальчиком в сторону тропинки, ведущей к выходу из сада.
– Но, госпожа… если я не принесу воды, белые розы в саду увянут, и мой отец лишится головы…
– Ладно, черпай воду и уходи, не оглядываясь. Оглянешься хоть раз, все-таки лишишься головы! – капризно скомандовала Замира, которой глубоко в душу запали слова сына садовника.
Дочурка Юсуфбея очень хотела, чтобы парень, зачерпнув воды, всё же обернулся. Не потому что желала ему смерти, нет. Замира просто мечтала ещё раз ощутить на себе теплоту восхищенного взгляда Али. Девушка даже специально скинула полотенце и не спешила натягивать на тело разогретую на солнце ткань одеяния.
Алишер помнил угрозу, озвученную дочкой Юсуфбея, но не смог удержаться и обернулся. Замира стояла на берегу, уже не прикрывая наготу полотенцем. Вместо того, чтобы рассердиться и позвать стражу, девушка подмигнула парню, и он, расплывшись в счастливой улыбке, галопом помчался по тропинке в глубину сада.
***
Отец встретил задержавшегося у озера сына отборной руганью.
– Где тебя носит? Стража делает обход каждые четыре часа! Ты знаешь, что будет, если они заметят тебя?
– Прости, Ота. Я замечтался, услышал песню птиц и заслушался.
– Вырос дылдой, взрослому буйволу шею свернуть можешь, а мозгов… эх… песни птиц он заслушался. М-да… давай быстрее, скоро патрульные обход будут делать!
– А после вечернего песнопения стража тоже ходит? – спросил Алишер, выливая четверть ведра под очередной куст розы.
– Нет, конечно. Какой дурень попрется в сад?
– А чего нет-то?
– Говорят, когда рыли пруд и разбивали сад, то перед этим, в дар Безликой принесли в жертву тысячу женщин-рабынь. По сотне с каждого вилоята. Но Безликая не приняла жертву, так как не все из них были целомудренными девственницами. Отвергнутые души превратились в Тен Уртасы – Неупокоенных. Их призраки все еще бродят в потемках, жаждая мести. Так что ни один правоверный не сунет свой нос в эти лабиринты.
– В смысле нецеломудренными девственницами?
– Вай, я точно Фатиму прибью, не может быть мой сын таким тупым! – всплеснул руками Маруф. – Целомудрие и девственность не одно и то же. Балбес! Девственность – это чистота тела. А целомудрие – чистота души. Говорят, что часть рабынь увели из дома насильно, разлучив с любимыми. Их сердца познали любовь к мужчине, и они уже не могут служить Безликой. Понял?
– Да, понял, понял, – пробурчал Алишер, выливая остатки воды.
– Ну, а раз понял, шевелись, давай! Ещё с десяток ходок и можно домой. Мать наверняка роскошный ужин приготовила.
Юноша, схватив ведра, бросился к озеру, но берег уже опустел. Дочка Юсуфбея ушла, оставив после себя лишь отголоски прекрасной песни, мотив которой ещё долго разливался по саду, подхваченный щебетанием птиц.
Глава 3
Почти до середины Билека, первого месяца осени, убегал из дома по пятницам сын садовника, и каждый раз он приносил с собой гостинцы для своей собеседницы. То пригоршню сухофруктов, то заморский плод. То диковинных сладостей с южных земель. Молодые люди часами смотрели, как Безликая Свирь зажигает на ночном небосводе звезды. Наблюдали, как величественная луна меняет свой лик, превращаясь в месяц, болтали часами напролет. Иногда до самого рассвета. Дочери Бая, родившейся с меткой Безликой и выросшей под строгим присмотром нянек, было безумно интересно всё. Алишер узнал, что Замира никогда не покидала пределы байского дома, поэтому с удовольствием и подробностями рассказывал ей об Оштоше, его базаре и мастеровых улочках. Девушка слушала его рассказы, а юноша купался в её взгляде, бездонном как расселены первородных скал и теплых, как летняя ночь.