Мико - ван Ластбадер Эрик. Страница 22

— Включая полицию?

— Что, черт побери, здесь происходит? — заорал Томкин. — Что вы затеваете? Полицию в наши дела вмешивать нельзя, никого нельзя! — Он встал. — Все, Ник, мы уходим.

Николас не двигался. Он и Сато не отрываясь смотрели друг на друга.

— Вы просите о многом, — сказал Николас.

Мисс Ёсида стояла теперь позади Сато. Томкин приутих.

— Хай, — кивнул Сато. — Да. Но не больше, чем может попросить один член семьи у другого. Вы же понимаете, что мы теперь семья.

— Хай, — кивнул Николас в ответ. — Мое слово остается в силе. Это относится ко всем нам.

— Так, так, — покачал головой Томкин, — я в этом деле не участвую. Ник, если ты думаешь, что... — Он оборвал фразу, не выдержав взгляда Николаса, излучавшего некую мощную силу, и молча опустился в кресло.

Николас снова повернулся к Сато.

— Томкина-сан это тоже касается.

Сато снова кивнул: “Хорошо”. Он встал.

— Пожалуйста, следуйте за мной.

У лифта их встретил Иссии и великан с иссиня-черными волосами, уложенными в замысловатую прическу “итёмагэ”, что указывало на то, что он был ёкодзуной, обладателем высшего титула в “сумо”.

— Котэн, — представил им своего телохранителя Сато.

Сато остановил всех в коридоре, перед дверью в парную. Пар был уже выключен, но Сато все же предложил им снять пиджаки. Мисс Ёсида аккуратно сложила их и повесила на левую руку. Она встала около двери как часовой, со странным остекленевшим взглядом. Вокруг никого.

— Господи Иисусе! — воскликнул Томкин, когда увидел тело, распростертое на кафельной скамье.

— Пожалуйста, осторожнее, здесь много крови, — сказал Сато, и они встали по периметру комнаты. — Труп Кагами-сан нашли только что, и поэтому мисс Ёсида прервала нашу встречу.

Нанги стоял молча, слегка опираясь на свою трость.

— Вы видите его щеку? — спросил Сато. — Я имею в виду левую.

Томкин удивленно посмотрел на Сато: он был в панике от увиденного.

— Что-то не похоже, чтобы вы сильно расстроились.

Сато повернулся к нему.

— Он мертв, Томкин-сан. Это карма. Не в моих силах вернуть ему жизнь. Но он работал с нами много лет, и мне будет его недоставать. Скорбь остается в душе, и здесь это хорошо понимают. Томкин отвернулся и засунул руки в карманы. Сато с минуту молча смотрел на него, потом обратился к Николасу:

— Линнер-сан. — Тон его голоса был совершенно спокоен.

Николас стоял неподвижно с того самого момента, как увидел труп. Он не мог отвести глаз от левой щеки Кагами.

— Мне кажется, это похоже на иероглиф, — продолжал Сато.

— Я вижу только кровь, — отрезал Нанги. — Ему нанесли по меньшей мере дюжину ударов.

Не говоря ни слова, Николас осторожно по забрызганным кровью плитам пересек комнату. Повсюду растекались густые кровавые лужи, но он двигался так легко и осторожно, что не задевал их. Томкин уже видел эту особую, по-кошачьи мягкую, походку, когда к нему в офис пришел Сайго с намерением убить его.

Николас достал носовой платок и осторожно промокнул сгусток крови на левой щеке Кагами.

Нанги издал хриплый возглас:

— Иероглиф.

— Что все это значит? — спросил Томкин.

— У-син, — ответил Николас. Он не верил своим глазам. Кровь стучала у него в висках, как молот по наковальне. Он ощутил сильное головокружение, реальность ускользала от него.

— Это на китайском, я знаю, — заметил Сато. — Точнее, на древнекитайском. Но не видя четкого написания иероглифа, не могу сказать точно, что он обозначает.

Николас обернулся; лицо его стало бледным. Кроваво-багровый знак предвещал несчастье.

— У-син, — медленно проговорил он, — это особая серия ритуальных наказаний китайского уголовного права.

В комнате воцарилось молчание. Сато посмотрел на распростертое тело своего друга и коллеги, потом перевел взгляд на Николаса и спросил:

— Значит, он не последний?

Николас кивнул. В его глазах была мука. Он не представлял, что ему когда-нибудь придется говорить нечто подобное. Николас не мог оторваться от иероглифа, вырезанного на человеческой плоти, от этого зловещего знака, вызывающего ужас насмешкой убийцы.

— Это “мо”, — сказал он, — татуировка на лице. А также — первое из наказаний с нанесением увечий, искусству которых обучают в “Тэнсин Сёдэн Катори”. — Резкая сердечная боль пронзила его, не было сил смотреть на иероглиф, он с трудом произнес: — Это школа ниндзя, я сам из нее вышел.

Николас уже собрался идти в номер к Томкину, когда раздался телефонный звонок — тонкая ниточка между ним и Жюстин. Ее далекий голос, искаженный электроникой:

— Я страшно по тебе соскучилась, Ник. Уэст-Бэй-Бридж без тебя совсем другой. Лучше жить в чужой стране, но рядом с тобой.

— Япония — не чужая страна, — не раздумывая, возразил он. — Скорее родная.

— Даже теперь? Ведь прошло столько времени...

Он уловил нотки ужаса в ее голосе, но было уже поздно:

— У меня японская душа. Я говорил тебе об этом при первой нашей встрече. Внешне я, может, и похож на отца. Но внутри... внутри у меня “ками” матери. Я не могу с собой ничего поделать. Да мне и не хотелось бы.

Оба замолчали, но даже жужжание линии было не в состоянии скрыть от него ее тревожное дыхание.

— Ты ведь не захочешь там навсегда остаться, правда? — детским тоненьким голоском спросила она. Он рассмеялся.

— Навсегда? Боже мой, конечно, нет. Что это тебе пришло в голову?

— Ник, ну разреши мне приехать! Я могу вылететь уже сегодня вечером. Обещаю, не буду тебе мешать. Просто мне хочется быть рядом. Обнять тебя.

— Жюстин, — сказал он так нежно, как только мог, — нельзя. У меня очень много дел. У нас с тобой не будет времени.

— Даже ночью?

— Это же не работа “с девяти до пяти”.

— Ты мне нравился больше, когда ничего не делал.

— Но теперь я счастливее.

— Ник, пожалуйста, разреши мне приехать. Я не буду...

— Нет. Нет. Нет. Я скоро вернусь.

Гудение в трубке продолжалось, колыхалось, словно “ками”, и непрерывно нарастало.

— Если честно, Ник, мне просто страшно. Я все время вижу один и тот же сон: что-то вроде... предчувствия. Я боюсь, с тобой случится что-нибудь ужасное. А я останусь здесь... — Голос ее прервался. — Тогда не останется никого.

— Жюстин, — сказал он спокойно, — все идет хорошо, и так же хорошо будет идти дальше. Как только я вернусь, мы поженимся. Ничто этому не помешает. — Жюстин молчала. Он старался не думать об убийстве Кагами. — Жюстин...

— Я все слышала. — Она говорила так тихо, что трудно было различить слова.

— Я люблю тебя, — сказал Николас и положил трубку. Что еще сказать? Он не знал. Жюстин непредсказуема. Ему чужды ее завихрения, ночные страхи, ему трудно понять ее власть над ним, потому что он совсем другой.

— Ник, что, черт побери, здесь происходит? — Бледный Томкин стоял в коридоре, прислонившись к двери, ведущей в ванную комнату. — Я приехал в Токио заниматься исключительно бизнесом, а нас тут втягивают в какое-то странное ритуальное убийство. Если бы я хотел поглазеть на это, я поехал бы в Южную Калифорнию.

В ответ на неудачную шутку Томкина Николас слабо улыбнулся и сел на угол огромной кровати. Они вернулись в “Окуру” поздно вечером, и никто из них не ел с завтрака, состоявшего из чашки чая и тостов, причем Томкина тут же вырвало.

— Давай сначала поедим, — предложил Николас. — А поговорить можно потом.

— Черта с два, — возразил Томкин и, пошатываясь, вошел в спальню. — Мне кажется, ты знаешь больше об этом... как ты его назвал?

— У-син.

— Ну да. Ты же эксперт. Вот и объясни мне.

Николас провел пальцами по волосам.

— По традиции, существует пять наказаний, назначаемых в зависимости от тяжести преступления. Каждое последующее наказание суровее, чем предыдущее.

— Ну и чем все это грозит “Сато петрокемиклз”?

— Я не знаю.

Некоторое время Томкин пристально смотрел на Николаса, затем медленно прошел к платяному шкафу и натянул потертые джинсы и голубую рубашку. Обувшись в черные мокасины ручной работы, он спросил: