Уроки черного бусидо Димы Сабурова (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 30

* * *

Татибана-сан рычал и ревел, как дикий зверь. Так все глупо и позорно! Ему нет прощения! Выпустить кишки затупленным крестьянским ножом. Но даже это не поможет переродиться в будущем в кого-то выше, чем золотарь в районе, где живут парии-эта.

А ведь он всё сделал правильно! Послал сначала разведку. Потом обсудил со своими хатамото диспозицию. И атаковал лагерь взбунтовавшихся черноногих ночью, на рассвете, когда сон самый глубокий. Так он уже делал неоднократно. Но внезапно конница самураев увязла в понатыканых по всему лагерю кольях, а проклятая чернь, вместо того чтобы разбежаться, сама напала на потерявших разгон кавалеристов. И крестьян оказалось сильно больше, чем докладывала разведка. И еще среди них были опытные ронины, которые организовали отпор. Засыпали самураев отряда стрелами, выстроили правильный строй. Несколько защитников показали невиданное мастерство владения мечом и нагинатой.

Тут бы генералу и скомандовать отход. Но приказ опоздал, их разбили. Ронины даже смогли выслать погоню во главе с отличным лучником. Он то и подстрелил коня военачальника.

И вот первый советник дайме связанный стоит на коленях на земле, пропитанной кровью, а рядом возвышается тот самый беглый чернокожий раб южных варваров. Которого местные почему-то называют Владыкой.

— Назови своё имя — приказал чернокожий, поправляя шлем, который не стыдно надеть дайме. Но откуда он у него⁇ А еще меч, доспехи…

Татибана лишь презрительно сплюнул. Потом все-таки произнес:

— Значит, ты все-таки говоришь на нашем языке?

— Говорю и понимаю. А понимаешь ли ты, с кем разговариваешь?

— С беглым рабом, который обокрал своего господина!

Мгновенный удар в лицо ослепил советника, он повалился на землю. После чего услышал:

— Чжинсу-сан, коничива! Отличный бой, ваша нагината внесла настоящее опустошение в ряды самураев Отомо.

— Спасибо, Владыка! С нами было благословение Небес, которые вы принесли. Так они люди Сорина?

— Да. А это их генерал. Очень несдержанный на язык.

— А давайте я его ему отрежу!

Татибана попытался вскочить на ноги, его тут же повалил на землю. Последнее, что он услышал, было:

— А давайте.

Глава 15

Стоило даймё Отомо со своим двором отбыть в Киото, как город Фунаи будто заснул. Уж на что рыбный рынок, всегда место бойкое, шумное, но и здесь наступило безлюдье и тишина. Даже нищие и те приуныли. То не пробьешься в торговых рядах среди гнусящих, просящих, требующих. Шлепают босыми ногами по мостовой, тянут серые ладони, бойко полы рвут, скалят зубы. Не выпросят — так отнимут. Держись крепче за кошелек. А теперь… Пусто. Притихли убогие, головы утопили в лохмотья, грязные, рваные, нечесаные — молчат. А те, кто пошустрее, так и вовсе ушли в земли Симадзу. Там то посытнее будет.

Но было в Фунаи место, где всегда толпятся люди. Где всё время шумят, покрикивают, а пламя свечей мечется, и по стенам гуляют тени. Идзакая^[20] никогда не пустела. Многие скажут, что сюда люди сакэ пить ходят. Сакэ они, конечно, пьют, но не рисовое вино ведет их в кабак. Человек, отведав сакэ, покуражиться любит. Его в жизни все в стойло ставит. Жмут свои и чужие, а тут, чарку хватив, он и потеряет узду. Ну что, хлебнув пьянящего, разлечься на футоне. Скучно. А поговорить? А дадут ли в ухо или вышибут глаз, на то и идзакая. Веселье.

А кричали за стеной уже в голос. Знать, всерьез взялись за кого-то, но видимо, не зря. По пьяному делу поднимают кулаки многие, но редко невпопад. Трезвый промолчит, а пьяный все вывалит, что держал на душе. С пьяных-то глаз — бряк. Ну и, конечно, в зубы. А как иначе. И пошло, поехало.

Но голос хозяина перекрыл шум. И всё стихло. Один только, неразумный, заворчал. И сразу же хлопнуло сильно за дверью: пустили, знать, дурака головой вперед на улицу проветриться. Тут уж точно все смолкли.

А в воздухе пахло горящим древесным углем в жаровнях и морем — ветер дул с залива.

— Хозяин, ещё сакэ! — раздался пьяный выкрик.

Молодец, в сером распахнутом кимоно, пивший по-черному, буйным поведением привлек всеобщее внимание. Рукава кимоно были задраны почти до локтей, руки голые, крепкие, на ладонях мозоли от меча, герб — листья абрикоса. Явно самурай на службе у рода Отомо.

Хозяин вне очереди обслужил буяна, принес согретый кувшинчик, налил в чашку, добавил закуски из вяленых плавников ската и сушеных кальмаров. А парень-то, видно, пил давно и обстоятельно. Один, как ни странно. Правда потом к молодцу нагрянули незваные гости, и почти сразу началась ссора. Гостей было трое, молодых развязных здоровяков, в таких же серых несвежих кимоно, с такими же гербами и им было на все плевать.

— А кто это тут у нас теплое пьет втайне от друзей? — воскликнул один, по-простому ввалившись в заведение прямо с улицы. — Серизава, приятель! Один и без нас. Нехорошо.

— Идите куда шли, — угрюмо ответил Серизава, исподлобья глядя на обступившую его стол компанию. — Проходите мимо.

— Ой! А что неласков так с утра. Ночка не задалась?

— Не гневи меня, Канрюсай, — буркнул самурай, опорожнив чашку.

— А то что? Напугаешь меня так же как напугал черноногих у пещеры Ама-но Ивату. Говорят ты загнал двух коней, спасаясь от их ярости.

Саризава вскочил на ноги, они с Канрюсаем обменялись яростными взглядами.

— Чтож, — тихо сказал он неожиданно трезвым голосом — давай выйдем.

— Опомнись, Саризава — зашептал на ухо один из приятелей — Дуэли запрещены. Тебя казнят.

— Ты слышал, что он сказал. — Саризава взял меч обеими руками, засунул за пояс и, не оглядываясь, вышел на площадку перед кабаком, где остановился в ожидании. Ветер трепал его распахнутое кимоно.

Канрюсай оглянулся и, косолапо покачиваясь, вышел из зала. Саризава оскалился и взмахнув ладонью, указал ему, куда идти; косясь друг на друга, они двинулись в одну сторону. И тут все посетители встали со своих мест в зале и в возбуждении пошли следом. В идзакая почти никого и не осталось.

— Давай, — кивнул хозяин одному из своих работников. — беги за квартальным. Тут не обойдется без мертвеца. Или двух.

Где-то в отдалении с лязгом столкнулись два меча, потом еще раз, громко вскрикнула толпа и раздался и затих полузадушенный хрип.

— Быстро они управились, — пробормотал хозяин, прислушиваясь. А с улицы посетители уже потянулись обратно в кабак. Хлопала дверь, люди, громко обсуждали обстоятельства кровопролития.

— Хозяин! Ещё сакэ! — Саризава покачиваясь вернулся за свой столик, бросил серебряный бу в пустую чашку. — Мне и моим друзьям. И еды тоже принеси

Втроём самураи сидели, угрюмо молча, пока кабатчик без промедления метал на стол мисо, рис, крупно нарезанный дайкон, вареные креветки к рису. А уж наливая сакэ в чашку, кабатчик извернулся так, что и непонятно было, как с толстой шеей и немалым пузом можно такую фигуру изобразить. Однако вот сумел.

Через какое-то время все успокоились. Потом пришли люди квартального и унесли тело, завернув его в циновку. Почему-то зачинщик дуэли их не заинтересовал.

— Не того я сегодня зарубил. — внезапно сказал Серизава — Твари, чернь, ненавижу! Скорей бы Отомо-сама вернулся. Буду умолять его послать к Ама-но Ивату полтайдана. Всех черноногих под нож, без пощады. А черного раба, из-за которого столько хороших буси погибло, распять на кресте. Как велит бог южных варваров. Вот так! — и опрокинул чашку сакэ в глотку.

А в дальнем углу зала, покуривал трубочку горбун с татуированными руками одетый в серое кимоно, разлинованное в тонкую полоску. Временами он медленно цедил зелёный чай, а вот к сакэ что стояло перед ним на столике так ни разу и не притронулся.

* * *

Храм богини Такамими Химэ-но Микото не слишком пользовался популярностью у жителей Нагасаки. Можно даже сказать, что совсем не пользовалась интересом ками Такомими, среди рыбаков, купцов и чиновников, живущих в городе. У всех свои боги, свои покровители. И редко кто, собираясь в путь, нет нет да и заглянет в стоящий на окраине нищий храм, совершит молитву и подношения, стараясь, заручится покровительством богини далёких странствий. Но независимо от того — есть ли, нет ли прихожане, настоятель храма, крепкий, одноглазый мужчина, каждое утро совершая ритуал восхваления богини, возжигал благовония и свечи перед храмовым алтарём. Проверял ящик с подношениями, где бывало некоторые торопыги, не заходя в храм, просто оставляли кошелёк или стопку монет разного достоинства с запиской — просьбой: очень — очень помолится о здоровье и долгой жизни господина такого-то, живущего там-то. Читал записки, вздыхал и шёл обратно в большой зал, где перед простым деревянным изображением Амитабха, Будды Бесконечного Света и Бесконечной Жизни, расставлял четыре свечи из разного воска, чтобы горели с разной скоростью и отмеряли время. Потом шёл в храмовый сад, где второй насельник Ниваси собирал опавшие листья, полол сорняки, подметал и равнял дорожки.