Плавучий город - ван Ластбадер Эрик. Страница 51

Долгие годы Николасу вспоминалась эта легенда из феодальных времен. Конечно, основы кодекса чести были заложены в нем полковником-американцем и матерью-японкой. И все же именно Цунетомо развил эти чувства в то время, когда Николас взрослел.

Осенью 1971 года Николас был уже юношей. На протяжении восьми лет он приходил в дом Цунетомо раз в две недели. Но однажды в комнате для чайной церемонии он оказался не один. Там была девочка, почти ребенок, и Николас очень удивился, узнав, что она его ровесница.

До сих пор его опыт общения с девушками сводился к нескольким бурным увлечениям, которые он трагически переживал, так как не умел вызвать ответного чувства, поэтому решил впредь держаться от женщин подальше. Юноше не очень-то понравилось, что Цунетомо пригласил в гости эту девчонку.

— А, вот и ты, Николас. Я хочу познакомить тебя с дочерью моего старого друга. Ее зовут Коуи. — Оябун поднялся с татами. — Мне хотелось, чтобы ты приготовил ей чай. Извини, меня на час вызывают по делам. Постарайся развлечь ее в мое отсутствие.

Коуи не была красавицей, особенно если рассматривать черты ее лица в отдельности. У нее был маленький вялый рот, большие глаза не отличались выразительностью, скулы казались слишком жестко очерченными. Только ее кожа отличалась удивительной белизной, как у легендарных чесёси прошлого столетия, никогда не выходивших на солнце без зонтика.

Когда девушка опустилась на колени, прижав локти к бедрам, она выглядела немного болезненной и неуклюжей. Николасу даже показалось, что она страдает каким-то увечьем.

Юноша занялся чаем. Церемония приготовления по традиции проходила в строгом молчании, но за чаепитием он завел разговор о садике, стриженых азалиях, камнях, птицах и солнечном свете, словом, о том, о чем обычно говорят незнакомые люди в таких случаях.

— Должно быть, это тебе нелегко, — произнесла Коуи, не поддержав разговора о садике. Она старательно избегала взгляда Николаса.

— О чем это ты?

— О том, что нелегко оставаться с кем-то, кого не знаешь, да еще развлекать его.

— Ну...

— Особенно если учесть, что Цунетомо не из тех, кому отказывают.

— Верно, — улыбнулся Николас. — Но если бы он и не был оябуном клана Сикей, я бы все равно выполнил любую его просьбу. Это мне не в тягость.

Девушка все еще сидела на коленях, опустив глаза. Когда она говорила, губы ее почти не двигались, а волосы, собранные в тугой узел, светились на солнце, словно лампада. Ее застывшая невозмутимость походила на ту, что он видел у опытного сенсея, но была и разница, которую он не мог уловить.

— Я не хочу быть никому в тягость.

— С чего ты это взяла?

— А кто я такая? — Коуи поставила чашку на столик. — Я не умна и не красива. Мне трудно представить, чтобы кто-то искал моего общества.

— Но это же не так. Например, Цунетомо точно заботится о тебе.

Девушка вскинула голову; выражение лица у нее стало удивленным, словно у попавшей в свет фар лани.

— Ты действительно так думаешь?

— Ну разумеется. Он пригласил тебя на чайную церемонию. А этой чести удостаивается далеко не каждый.

— Тебя тоже пригласили, — сейчас Коуи походила на улитку, высунувшую голову из раковины после того, как опасность миновала.

— Цунетомо мне почти как отец, — Николас рассказал девушке о полковнике Линнере и о его смерти. Странно, но это ее, похоже, не тронуло, словно он рассказывал ей о пролетавшей над садом птице.

Коуи передернула плечами.

— Мне здесь, неуютно.

Цунетомо все не возвращался. Николас решил проводить девушку домой — она казалась слишком беззащитной, чтобы отпускать ее одну. Они миновали кольцо охранявших дом оябуна телохранителей. На улице Коуи ожидал лимузин с шофером и двумя угрюмыми молодцами из якудзы. Значит, девушка была дочерью другого оябуна. Как сказал Цунетомо, «старого друга». Ладно, пусть будет так.

Коуи каменным изваянием стояла на тротуаре, глядя в открытую дверцу лимузина, словно в раскрытую могилу.

— Не хочу туда.

— Пошли пешком. Я провожу тебя.

Минуту-другую она не двигалась с места и даже не подавала вида, что услышала его слова. Ему сразу понравилось то, что ей откровенно неприятен род занятий ее отца. Общаясь с Цунетомо, попадая под обаяние его ума, благородства и юмора, Николас как-то забывал о роде его деятельности. В конце концов, среди лучших друзей полковника были и оябуны якудзы. Но при всем этом внутренний голос настоятельно советовал Николасу быть осторожным. Правда, чаще всего он не обращал на этот голос внимания.

Дом Коуи походил на тот, в котором жил Цунетомо. Ее отец, Токино Каеда, массивный мрачный мужчина, был главным младшим оябуном клана Ямаути, в котором со времени смерти Катсуодо Кодзо не прекращались распри. Старшему сыну Катсуодо, Томоо, было чуть за тридцать, но он считался слишком неопытным для поста оябуна. Благодаря этому отец Коуи, как старший по возрасту из младших оябунов, стал главой клана — до той поры, пока Томоо сможет занять этот пост. Одной из его обязанностей было передавать молодому Кодзо все свои знания.

Мать Коуи оказалась красивой маленькой женщиной, почти такой же хрупкой, как ее дочь. Однако на лице ее уже появились ранние морщины, волосы поседели, а взгляд был обращен внутрь себя. Угощая гостя чаем, она болтала о цветах — мать Коуи занималась икебаной. Когда дочь представила ей Николаса, она не обрадовалась, но и не огорчилась, скорее слегка удивилась: стеснительная Коуи избегала общества юношей. Беседуя, мать не обращалась ни к гостю, ни к дочери, а говорила как бы сама с собой.

Токино Каеда был, видимо, поборником жесткой дисциплины. Он вернулся домой с одним из сыновей, бросил взгляд на дочь, передал свой кейс сыну и приказал отнести его в кабинет.

— Работай, пока не получится как надо, — сказал он юноше. — Еще раз ошибешься — будешь примерно наказан.

Произнося эти слова, он ни разу не посмотрел на сына, но не сводил глаз с Николаса и дочери. Жена поспешила на кухню приготовить ему обед.

— Кто это? — спросил отец Коуи.

Девушка уставилась на дно пустой чашки.

— Это хороший друг Акинаги-сан, — торопливо сказала она. — Мы встретились в его доме.

— Ты не из якудзы, — обратился Каеда к Николасу. — По виду, так ты даже не японец.

— Я полуяпонец, полуамериканец. Мой отец — полковник Линнер.

— Сдается мне, называя это имя, ты надеешься, что перед тобой откроются все двери. — Мужчина бросил взгляд на дочь. — Я не Акинага. Тебе нечего здесь делать.

Николас промолчал.

— Мне не все равно, с кем проводит время моя дочь.

— Папа, как ты можешь?..

— Я все понимаю, — попытался исправить положение Николас. — Большинство оябунов чувствуют себя так же. Это же их территория.

— Я — не большинство оябунов. И моя дочь — не обычная девушка.

— Я только хотел быть ей другом.

Каеда фыркнул и ушел на кухню.

— Прости, — прошептала дрожащая Коуи.

— За что?

— За его поведение. Он вырос на улице. Я его единственная дочь. И вся его жизнь проходит среди крови и смерти... — Она осеклась. — Я боюсь этого. Что, если его убьют? Среди Ямаути столько распрей — все так завидуют друг другу. Кто-нибудь воткнет катана ему под ребро. Ужасно!

Дыхание девушки участилось, речь ускорилась — Николас знал, что страх оказывает такое воздействие на людей. Страх может оживить даже стоящего одной ногой в могиле. От этой мысли Николас вздрогнул — уж не так ли он думал о Коуи?

Через несколько дней юноша встретился с девушкой еще раз и вскоре они стали неразлучны. Единственное, что он мог утверждать с уверенностью, это то, что вся она — абсолютная загадка. И еще — он влюбился в нее. Быть может, это была не идеальная любовь — свою роль сыграла таинственность. Но что такое юношеская любовь без таинственности, без ощущения угрозы?

Истиной было и то, что чем больше времени проводили они с Коуи, тем прекраснее она становилась. Эта девушка была подобна камелии, распускавшей покрытые росой лепестки навстречу солнцу. Николас больше не замечал ее черт по отдельности — он видел целое. И образ ее был прекрасен.