Клятва, которую мы даем (ЛП) - Джей Монти. Страница 40

Клавиатура под моими руками светится темно-синим светом. Стук искусственно пишущей машинки отдается эхом, когда я слегка поворачиваю голову, чтобы посмотреть на один из экранов поменьше слева от большого монитора с подсветкой, стоящего передо мной.

— Что именно ты делаешь, и почему я должен присутствовать при этом?

— Сближение, Тэтчер. Не делай вид, что не скучал по мне, — говорит Рук, указывая на экраны перед собой. — И он делает что-то классное с технологиями. Червоточины²⁵ и цифровые дымовые завесы²⁶.

Тэтчер закатывает глаза. В отражении одного из экранов я вижу, как он скрещивает руки, прислонившись спиной к металлическому столу позади себя.

— Ты хоть знаешь, что означают эти слова?

— Неа.

Я выдавливаю из себя смешок. Он находится со мной достаточно долго. Я удивлен, что это все, что он запомнил.

Зеленые цифры каскадом рассыпаются по экрану справа от меня, и на губах появляется ухмылка. После нескольких недель отслеживания электронной почты и анализа IP-адресов, паутина, которую он сплел, распутывается с каждым нажатием клавиш.

Я чувствую, как погружаюсь в работу. Все вокруг словно замедляется, тихий гул серверов и мигание лампочек превращаются в белый шум, окутывающий подвал моего дома. Это временное утешение от реальности. Полки с кабелями и печатными платами отбрасывают неоновые оттенки на стеклянно-металлический стол передо мной.

Моя игровая площадка. Мое убежище.

Неделями я просматривал полученные сообщения и анализировал каждый IP-адрес в обратном порядке. Если повезет, через несколько минут у меня будет оригинальный сервер электронной почты отправителя.

Я не смогу отследить его местоположение, но смогу сделать следующее, что гораздо лучше.

Существуют правила, которым вы должны следовать в отношении технологий, кодов и последовательностей, которые остаются неизменными. Но как только вы освоите их, поймете, как они работают, все будет в вашем распоряжении.

Когда я был маленьким, отец сказал мне, что каждый уважающий себя мужчина должен уметь играть в шахматы. Именно обучаясь этой игре, я полюбил компьютеры. Он перечислял ходы, используя алгебраические обозначения. Пешка за пешкой, король взят.

Хакерство — это одна большая шахматная партия. Вот почему я так хорош в ней.

— Не хочу торопить гения внутри тебя, но тебе нужно быть в здании суда меньше чем через час, — говорит Рук рядом со мной, как будто мне нужно напоминание, что сегодня за день.

Сегодня день моей свадьбы.

В моем сознании возникает лицо Коралины, пальцы слегка замедляют движение по клавишам, когда я вспоминаю, как три дня назад ее теплое тело прижималось к моему. Я провожу языком по зубам, все еще ощущая ее запах.

Лаванда и мед.

Простые ингредиенты, вызывающие привыкание к ее коже.

С тех пор она игнорировала все мои сообщения, за исключением сегодняшнего, когда я отправил ей время, когда нужно быть в здании суда в Пондероза Спрингс, на что получил простое: Ок.

Даже не полное слово.

Я не могу понять, избегает ли она меня, потому что ей не понравилось то, что произошло в лифте, или ей понравилось, и это ее пугает. Все в ней — загадка. В ней чувствуется мягкость, но с ней борется царственная твердость, которая отражается в ее остром язычке.

Как будто ее мозг чувствует, что она уязвима, и посылает ботов, чтобы отключить ее, предпочитая огрызаться на любого, кто осмелится подойти слишком близко, чтобы разрушить ее стены. Я знаю, что она чувствует это, эту связь между нами.

— Кстати, о твоей невесте, — говорит Рук. — Что с ней?

Я слегка поворачиваюсь к нему, приподнимая бровь.

Он убирает ноги со стола, наклоняется вперед и упирается локтями в колени.

— Она знает о твоей шизофрении?

А ты? Хочу спросить я.

Этот парень был моим лучшим другом на протяжении многих лет. Он заставлял меня есть, когда все, чего я хотел, — это сдохнуть. Поддерживал меня, когда мне было горько, радовался, когда я выздоравливал.

Ни один момент, хороший или плохой, не обходился без Рука Ван Дорена.

Но он все еще не знает меня.

Не полностью, не до конца, не так, как я знаю его.

— Она выросла в Спрингс, разве нет? — отвечаю я.

Рук вырос в жестокой семье с отцом, который внушил ему, что страдания должны стать его способом покаяния. Каждый день, даже когда я не вижу его, я знаю, что он борется за то, чтобы не гнаться за кайфом боли. Это любимый наркотик РВД.

Укус, жало, прилив страданий.

Это гниет в нем, как дурная привычка, и он борется за выздоровление.

В детстве мы гоняли друг друга по лесу вокруг Пика. Я был рядом с ним, когда мы убегали от полиции. Я знаю, что он боится потерять то хорошее, что есть в его жизни.

Сэйдж. Парней.

Улыбается, чтобы скрыть свой самый темный секрет. Что иногда он несчастлив. Иногда кошмары его прошлого все еще забираются к нему в постель и держат его в заложниках.

— Я просто хочу убедиться, что она знает о твоих лекарствах. Таким образом, ты не…

— Мне не нужна гребаная сиделка, Рук, — мой голос резкий, холодный и режущий. Самое печальное, что я даже не злюсь на него.

Я расстроен ситуацией.

Я не виню его за это. Я знаю, что он просто боится потерять меня после всего, что мы пережили, но из-за этого с ним невозможно разговаривать.

Единственный человек, которому я хочу рассказать все, как никому другому, но не могу, потому что он будет первым, кто вернет меня обратно в больницу.

Передо мной вспыхивает экран моего компьютера, на нем отображается IP-адрес отправителя. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, испытывая некоторое облегчение от того, что самая трудная часть работы выполнена.

— Это не Истон, — бормочу я.

IP-адрес, который он нам дал, не совпадает. Это означает, что уничтожение старого офиса Стивена на глазах у Истона, после того как мы держали его под дулом пистолета, было бесполезным.

Все, что мы узнали, — это то, что Уэйн Колдуэлл на самом деле оплачивает счета своей любовницы и ее единственного сына. Алистер говорит, что это его не беспокоит, напускает на себя важный вид и идет дальше.

Но я-то его знаю.

Я знаю, что в нем живет мальчик, который так и не получил от своего отца того детства, которого заслуживал, и ему больно. Именно поэтому, когда я зашел за ним сегодня, Брайар была с отвратительным настроением и избивала боксерскую грушу.

Раны, которые родители оставляют на своих детях, никогда не исчезают.

Они только растут вместе с ними во взрослой жизни.

— Это Стивен?

Я пожимаю плечами, глядя через плечо на Алистера.

— Возможно. Я не знаю точно. В любом случае, кто бы его ни прислал, у него скоро сотрется весь жесткий диск.

Специальное программное обеспечение, на разработку которого я потратил годы, было создано как раз для таких случаев. Проходит несколько минут, и я успеваю доставить вредоносную программу в их систему. Они даже не успеют понять, что она там, прежде чем она уничтожит их систему и самоуничтожится.

— Она сотрет видео? — спрашивает Тэтчер у меня за спиной.

Я киваю, откидываясь в кресле и закладывая руки за голову.

— Если только они не сделали копию, в чем я сомневаюсь, учитывая, насколько дерьмовые у них брандмауэры²⁷, она исчезнет в ближайшие двадцать секунд.

Одна проблема решена, осталось еще несколько.

По крайней мере, видео, как я сжигаю тело, не попадет в национальные новости.

— Не хотите отпраздновать эту маленькую победу?

Три головы поворачиваются к Алистеру, любопытство сквозит в каждом из нас.

— Брайар хочет сыграть в игру, — бормочет он, запихивая телефон в карман кожаной куртки.

В игру.

«Кладбище». «Лабиринт». «Перчатка». «Пик».

Все мы являемся участниками различных жестких игр, в которых хотя бы один из нас принимал участие за последние несколько лет, по-разному опасных и всегда неуравновешенных.

Нам было по пятнадцать, когда мы впервые участвовали в «Перчатке». В первый день весны Вест-Тринити-Фоллс и Пондероза Спрингс вступают в войну. Игры и места проведения меняются каждый год, но адреналин остается. В том году была игра «Беглец». Часть подростков ездила на машинах, играя в полицейских, а другая половина была сбежавшими заключенными. Задача состояла в том, чтобы украсть что-то ценное из города команды соперников и вернуться в родные края, не попавшись.