Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата. Страница 11

Я стягиваю боксеры и отбрасываю их в сторону, затем хватаюсь за перекладину. Я подтягиваюсь вверх, сжимая руки, пока подбородок не касается перекладины. Я повторяю движения по три раза за подход: вверх, вверх, вверх и пауза. Я смотрю на Лондон, на ее бездонные карие глаза, пышную фигуру в форме песочных часов, которую она не может скрыть дорогими костюмами. Я представляю, как она скрещивает ноги прямо передо мной, сжимая их, чтобы скрыть боль, которая пульсирует между этими мягкими, манящими бедрами.

С каждым подтягиванием мой член становится все тверже. Напряжение в мышцах распространяется вниз по телу, пока не достигает кончика члена, умоляя о разрядке. Мышцы под кожей горят, когда я увеличиваю количество повторений. Адреналин поступает в кровь, учащая пульс. Я почти слышу ее… ощущаю ее вкус… представляю, как она борется с веревками, как ее обезумевший голос зовет меня по имени…

Я делаю еще одно повторение, и из меня вырывается глубокий стон. Я замираю наверху, крепко прижимаясь подбородком к холодной перекладине, когда меня накрывает разрядка. Член пульсирует, живот напрягается, когда я толкаюсь бедрами вперед, отчего ощущение освобождения прокатилось вниз до икр. Звук спермы, падающей на цемент, смешивается с моим тяжелым дыханием, усиливая оргазм, прежде чем я разжимаю руки.

Я падаю на колени, прижимая ладони к прохладному полу. Я все еще тяжело дышу, но она уже исчезает из моих мыслей. Заведя руку за спину, я стягиваю рубашку, чтобы скрыть беспорядок, зажмуривая глаза, затем снова опускаюсь на пятки. Я цепляюсь за голову.

Каждый шрам на моем теле горит.

Моя плоть требует наказания, но я цепляюсь за воспоминания лица Лондон, пока желание не утихает. Ощущая покалывание и головокружение, я смакую это чувство, прежде чем оно исчезает. С ней я не жажду жестокого обращения. Я так долго его подавлял, черт возьми, что уже почти не мог остановиться, но она мой ответ. Она мое спасение.

Кровь кипит. Холодный воздух касается гладкой кожи, как жестокая ласка, и я приветствую это. Проводя руками по шрамам на груди, я вспоминаю о каждой жизни, что была отнята в то время, как я наблюдал. Каждая из них вырезана на мне, клеймо, скрепляющее мою судьбу, наказание, которое я нанес себе за удовольствие, которое испытал во время их страданий.

Я не одинок.

Это осознание было первым сломанным звеном в моих цепях.

Я не согласен на меньшее, чем она. Она — моя вторая половинка.

Я снова вешаю плакат, не удосужившись одеться. Прежде чем гаснет свет, я беру ее фотографию с собой на койку. Я прослеживаю ее черты, снова запоминаю их.

В камере темнеет, и я кладу фото под подушку. Провожу руками по предплечьям, отслеживая чернила, которые не могут полностью скрыть шрамы. Мое напоминание о том, что секреты не могут оставаться секретами вечно.

Лондон хочет ответов, я могу дать их ей. Вопрос только в том, как далеко она готова зайти, чтобы их получить.

Глава 7

ВСЕ ЗАПУТАНО

ЛОНДОН

Звук разбитого стекла. Покореженного металла. Шорох по асфальту. Запах разлитого бензина

Я расслабляю веки, стараясь не форсировать воспоминания.

— После этого только чернота, — говорю я, складывая пальцы на коленях. — Теперь я могу открыть глаза?

Я слышу, как Сэди глубоко вздыхает.

— Давай попробуем еще раз. Помни о технике дыхания. Позволь тьме окутать тебя.

Смиренно кивнув, я делаю вдох. Задерживаю дыхание на пять секунд, затем выдыхаю. Повторяю три раза. Каждый выдох вызывает резкую боль в пояснице. Я делаю еще один вдох, и у меня вырывается проклятье, а руки автоматически сжимаются в кулаки.

Я открываю глаза.

— Сегодня слишком больно. — Я сгибаю пальцы, чтобы справиться со стрессом. — Мне жаль, что тебе пришлось проделать весь этот путь.

Она наклоняет голову.

— А мне не жаль. Независимо от того, добьемся мы чего-нибудь на этом сеансе или нет, я все равно была рада навестить подругу. — Она улыбается тепло, но отрепетировано. Меня это не беспокоит, потому что это не значит, что она чувствует противоположное тому, что говорит. Сэди испытывает чувства не так, как обычные люди.

Еще в университете мы обнаружили, что у Сэди социопатические наклонности, возникшие в результате похищения, произошедшего, когда она была подростком. Ее пытали несколько дней, а затем она стала свидетельницей того, как ее похитителя убили во время ее спасения. Она смогла использовать свой опыт, чтобы построить головокружительную карьеру криминалиста в сфере поведенческого анализа.

Только самые близкие люди знают, что ее отработанные манеры — это спектакль с целью вписаться в общество. Вот почему я попросила ее помочь мне справиться с некоторыми последствиями моего собственного прошлого, которые я не могла преодолеть самостоятельно. Вернее, я отказалась от попыток преодолеть их. Откровенность и проницательность Сэди могут обидеть, но это также может дать мне необходимый толчок.

— Ты действительно хорошо разбираешься в эмоциях, — говорю я, улыбаясь. — Но со мной тебе не нужно притворяться. Ты же знаешь.

Ее лицо расслабляется.

— Теперь я делаю это так часто, что не осознаю. Это рефлекс. Как будто я настоящий человек или что-то типа того, — усмехается Сэди.

Я почти тянусь к ней, но вместо этого решаю вытащить шнурок из кармана. Сэди — одна из немногих, кому я доверяю достаточно, чтобы ослабить бдительность.

— Ты такая же настоящая, как и все остальные.

Выражение ее лица меняется, становится более серьезным, когда она улавливает смену темы.

— Твой последний пациент, — начинает она, — расскажи мне о нем.

Я приподнимаю бровь.

— Вот это поворот. — Она пожимает плечами, не извиняясь. — Ну, раз уж я не могу обсуждать наши сессии… что ты хочешь знать? — Я затягиваю нитку вокруг пальца.

— Как ты справляешься, и почему после стольких лет вдруг задумалась об операции.

— Причина и следствие. — Разматываю нитку. — Это так просто, не правда ли?

— Просто.

Я убираю нитку в карман и складываю руки вместе, скрывая шрам на ладони, который начал пульсировать.

— У меня контрперенос³, — признаю я.

Сэди не реагирует. Контрперенос — нормальное явление в нашей сфере.

— Значит, это настоящая причина, по которой я здесь.

— Я подумываю об операции… еще мне нужно решить, следует ли мне прервать работу с этим конкретным пациентом.

Сэди выпрямляется, и я впервые замечаю, что она надела блузку с V — образным вырезом, который позволяет мне увидеть шрам вдоль ее ключицы. Шрам, который она скрывала с того дня, как мы встретились.

— Ты испытываешь раздражение во время сеансов?

Я качаю головой.

— Нет.

— Тебя отвлекает боль в спине? Может ли боль быть внешним проявлением эмоций, проецируемых на пациента? Ты чувствуешь волнение? Тревогу?

Я снова качаю головой.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто. Я уже сталкивалась с этим раньше. — Я делаю паузу, мысленно упорядочивая слова, прежде чем их озвучить. — Он меня привлекает. — Но это еще не все…

В зеленых глазах Сэди нет осуждения.

— Это чисто физическое влечение?

Я облизываю губы.

— Физическое… и частично эмоциональное. Грейсон умен. И знает об этом. Увлеченный. — Я глубоко вздыхаю. — Возможно, это первый случай, когда я верю, что действительно могу помочь пациенту реабилитироваться.

— И ты этого хочешь.

— Конечно. — Я вспоминаю наш последний сеанс. — Он манипулятор. И я знаю, они могут быть опасными, но, клянусь, во время нашей последней сессии произошел прорыв. Мне просто нужно проработать свои эмоции, потому что я боюсь, что без меня его приговорят к смертной казни.

Сэди откидывается назад. Она сидит в моем кресле. Сегодня пациент — я.

— Ты сказала, что боишься. Страх — сильная эмоция. Чего еще ты боишься?

Я быстро качаю головой, сдерживая издевательский смех. Я знаю эту тактику, я знаю, что она делает, и все же мне от этого не легче.