Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата. Страница 25

Грейсон протягивает руку через прутья и притягивает мое лицо к себе.

— Как ты планировала убить его, Лондон?

— Я собиралась сбросить его с лестницы.

Его палец скользит по моей челюсти.

— Но в первый раз ты потерпела неудачу.

— Он был больше. Сильнее. И я видела по его глазам. Этот блеск. Как будто он меня ждал.

Меня окатывает волна стыда. Мне не нужно говорить это вслух, он меня не заставляет. Мне было шестнадцать. Как и девочке в клетке. Мой отец ждал меня.

— Он задушил ее, — продолжаю я. — Он убил ее не сразу. Играл с ней. Смотрел на меня, пока душил ее. Полагаю, в наказание за угрозы ему. Я стала бы следующей, — говорю я, и внезапно в прохладе комнаты ощущаю тот же запах сырости, как в подвале. — Я просто знала. Поняла каким-то образом. Он собирался убить меня. Поэтому вместо этого я убила его.

Большой палец очерчивает мою щеку, прежде чем коснуться шрама на ладони.

— Но не раньше, чем он кое-что забрал у тебя.

МОЮ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ.

Я смотрю на покрытую шрамами кожу, испачканную черными чернилами и косметикой.

— Он хотел, чтобы я была частью этого. В то время я думала, что он пытался спасти меня… — Я поднимаю взгляд, и у меня вырывается ругательство. — Я хотела верить, что он любит меня. Любит какой-то нездоровой любовью и хочет сделать меня частью своего секрета, чтобы он стал общим. Или чтобы я перестала представлять для него грозу. Я много лет размышляла об этом и поняла, зачем он вложил в мою руку нож и покончил с жизнью той девушки. После долгих лет изучения психических заболеваний и расстройств я поняла, что это его возбуждало. Вот и все. Ничего больше.

Он скользит взглядом по моему лицу.

— А тебя это возбуждало?

Я прикусываю губу, пока рот не наполняет металлический вкус крови.

— В тот момент, когда я ощущала грубую власть лишить жизни… да. Я была не просто наблюдателем, — признаю я. — Я чувствовала каждое движение лезвия. Как нож рассекает плоть, как вибрирует, ударяясь о кость. Я погрузилась в это ощущение, прежде чем усилием заставила себя вернуться — вырвать руку из его руки. И так получилось, что лезвие пронзило мою ладонь. — Я переворачиваю ее, показывая заживший шрам. — Он позволил мне убить его. — Я убираю руку. — Может быть, он был потрясен тем, что я отказала ему, или, может быть, в конце концов, он устал от своей болезни… но в обычных обстоятельствах я бы никогда не смогла одолеть его.

— Но ты одолела.

— Он пришел убить меня. Нож он не взял. У него не было никакого оружия. Я позволила ему схватить меня за горло. Подойди достаточно близко… после чего я схватила ключ и вонзила его в шею, чтобы выиграть время. Я пошла за ножом, но он не понадобился. Я разорвала яремную вену. Он быстро истек кровью.

Я смотрю на руки, вспоминая покрывавшую их кровь.

— Затем ты решила скрыть убийство.

Я качаю головой.

— Нет. Я подстроила аварию не для того, чтобы скрыть преступление. Я планировала умереть в той катастрофе. Чтобы положить конец порочному наследию, но проснувшись в больнице раненой, но живой, я словно… переродилась. Новая жизнь. Новый шанс. — Я смотрю ему в глаза. — Я больше не та девушка. Она умерла, Грейсон. Ее я тоже убила. И нет ничего, что ты можешь сказать или сделать, чтобы вернуть ее. Мой собственный отец потерпел неудачу, поэтому у тебя нет никаких шансов. Моя воля сильнее болезни.

Он отстраняется, разрывая связь.

— Твоя боль не умерла вместе с отцом, равно как и твоя тяга к убийству. Ты смогла подавить эту потребность, работая с клиентами, но сдерживаться становится все труднее, не так ли?

Я вытираю лицо.

— Я сказала то, что ты хотел. Теперь мне нужно знать, что это останется между нами.

Его улыбка давно исчезла, он смотрит вниз и обводит татуировку с кусочком паззла на внутренней стороне предплечья.

— Тебя могут оправдать. Тебя могут даже посчитать героиней за то, что ты сделала. Но ты все же взяла закон в свои руки, что, по сути, неверно в нашей системе правосудия. Ты не лучше любого из убийц, которых лечила. Ты лицемерка и нарцисс. Ты ненавидишь меня, но больше презираешь себя.

— Поклянись! — кричу я.

Он поднимает на меня горящий взгляд.

— Я никогда не смогу поделиться тобой с другими, Лондон. Я слишком эгоистичен.

Подняв подбородок, я поправляю куртку, разглаживая складки.

— Тогда прощай, Грейсон. Увидимся завтра в суде. В последний раз.

Я ухожу от камеры и от него, оставляя позади частичку себя. Он знает мой секрет, знает о темном и пугающем чудовище, которое я скрываю не только от всего мира, но и от самой себя. Я не знаю, сохранит ли он этот секрет в тайне. Он страдает садистской симфорофилией⁶, он психопат, который любит инсценировать катастрофы, а затем наблюдать.

А что значит уничтожить меня? Для такого садиста, как Грейсон, это будет главной катастрофой его жизни.

Глава 16

ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВО

ЛОНДОН

В районе здания суда в центре Нью-Касла между рядами красных дубов примостилась одна одинокая сосна. Я сижу на ступеньках здания суда и смотрю, как ее тонкие ветки трепещут на легком ветру.

Оно не принадлежит этому месту. Не знаю, как это дерево попало сюда, как оно выросло посреди городской инфраструктуры, но, скорее всего, скоро его срубят. Заменят другим красным дубом или березой, чтобы идеально выровнять улицу.

Но сейчас она здесь.

Раньше я часто смотрела на сосны из окна дома. Рядом росли высокие, плотно стоящие тонкие сосны, которые скрипели и качались во время бури. И я наблюдала, просто смотрела в густую темноту — как сосны покачивались взад и вперед, словно танцуя под какую-то мелодию. Как будто они успокаивали себя посреди всего насилия.

Это зрелище должно было приносить успокоение. Оно не должно было пугать.

Но после спокойствия, начинается буря. Ваш страх больше, когда угроза неминуема, когда она совсем рядом — ожидание воплощения худших страхов парализует больше, чем само событие.

И от бури не укрыться.

Я беру стаканчик с кофе, портфель и иду в здание суда, где жду, когда меня вызовут. Я чувствую тепло костюма, нагревшегося на солнце, и вздрагиваю, войдя в комнату с кондиционером. Допив, я выбрасываю стаканчик, когда судебный пристав называет мое имя.

Я чувствую его взгляд, когда вхожу в зал суда. Я смотрю строго вперед, следуя за приставом к трибуне. Он открывает для меня ворота, и я коротко киваю, прежде чем встать рядом с судьей.

— Поднимите вашу правую руку.

Произнеся клятву, я сажусь за трибуну. Я проделывала одно и то же действие столько раз, что обычно действую на автомате. По шаблону. Но на этот раз все по-другому. Я как никогда раньше чувствую осуждение, исходящее от стороны обвинения. Я пристрастна, связана с обвиняемым нитью, которую нужно разорвать.

Свет становится ярче. Звуки слишком громкие. Воздух слишком густой.

— Здравствуйте, доктор Нобл.

Адвокат защиты закрывает вид на Грейсона до того, как я подаюсь соблазну посмотреть на него.

— Как ваши дела? — спрашивает он.

— Все в порядке, спасибо.

— Прекрасно. Рад слышать. — После краткого изложения моих профессиональных достижений он спрашивает. — Можете ли вы сказать нам, как долго вы проводили оценку мистера Салливана?

Юрист молод и привлекателен. Я замечаю, как присяжные наклоняются вперед, внимательно к нему прислушиваясь. Его свежее лицо и забавные манеры — долгожданное отвлечение от тяжести этого испытания.

— Почти три месяца, — отвечаю я.

— Этого времени достаточно, чтобы поставить диагноз пациенту?

— Да. Как правило, я могу предоставить пациентам полный диагноз и план лечения в течение двух недель.

— Тогда почему мистеру Салливану потребовался более длительный период оценки?

Я выпрямляю спину.

— В середине первоначальной оценки я заметила признаки серьезной мании, которые, по моему мнению, нуждались в более тщательной оценке.