Шань - ван Ластбадер Эрик. Страница 42

Американец в очередной раз извлек из кармана серебряный портсигар и закурил. Прищурившись, он пристально смотрел на зеленые склоны, расцвеченные яркими лучами солнца.

— Когда-нибудь я действительно брошу курить, — промолвил он.

Чжилинь наблюдал за тем, как лениво, с явным наслаждением затягивался его собеседник, понимая, что тот никогда не откажется от своей привычки.

— Почему вы никогда не задаете вопросов? — внезапно поинтересовался Дэвис. — Я задаю их все время. Так меня учили поступать. Вот этот портсигар подарил мне отец, как бы подтвердив тем самым, что в его глазах я достиг совершеннолетия. Он был первым человеком, научившим меня задавать вопросы. Как вам удается узнать что-либо, не спрашивая об этом?

— Быть может, — спокойно отозвался Чжилинь, — существуют иные способы приобретения знаний? — Он, не отрываясь, глядел на муравья, целеустремленно пробиравшегося к ним, преодолевая на пути всевозможные преграды. — Я, например, выбираю путь наблюдений.

— Вот этого я как раз не могу понять. За время, проведенное в Китае, я много смотрел по сторонам, но это не сделало меня ничуть умнее. Вокруг по-прежнему осталось столько непостижимых вещей.

— Возможно, оттого, что вы смотрели, но не наблюдали. Это отнюдь не одно и то же.

Дэвис сел, уставившись на него.

— Что вы хотите этим сказать?

— Возьмем, например, этого муравья. — Чжилинь показал пальцем. — Что вы видите, глядя на него?

Дэвис пожал плечами, следя за тем, как муравей приближается к его вытянутой ноге. Когда крошечное создание начало карабкаться вверх по брюкам американца, тот стряхнул его.

— Все, что я вижу, это надоедливое насекомое.

— Ну а теперь попробуйте понаблюдать за ним, мистер Дэвис. И делайте это при помощи сердца, а не глаз.

— Я не имею ни малейшего представления о том, что вы имеете в виду.

— Если бы мы сейчас находились анашем дворе в Чунцине, приступая к выполнению упражнении тай цзы,вы бы не стали произносить эти слова.

— Умственная работа — это одно дело, а...

— Простите, что перебил вас, мистер Дэвис, но умственная работа не есть что-то, предназначенное для определенных обстоятельств. Ее нельзя включать и выключать, как водопроводный кран. Если человек хочет добиться чего-либо в жизни, то его ум должен работать непрерывно.

— Однако какое отношение все это имеет к нашему муравью?

— Видите, как он, получив от вас страшный удар, отбросивший его назад, возвращается прежним путем? — Дэвис нехотя кивнул, и Чжилинь продолжил. — Вот он приближается к той точке, где потерпел неудачу в предыдущий раз. Что же он делает теперь?

— Опять карабкается наверх.

— Совершенно верно, мистер Дэвис. И, заметьте это, без малейшего промедления. Для муравья вы — июнь,гора. Теперь представьте себе, что вы взбираетесь по склону Жиньюнь Шаня, мистер Дэвис. Добравшись до определенной точки, вы попадаете в ужасную бурю, которая сбрасывает вас вниз, к подножию горы. Как вы поступите? Отступите ли вы назад? Или снова полезете наверх?

— Я человек, а не насекомое, Ши тон ши, — возразил Дэвис. — Я обладаю способностью мыслить. А это существо знает лишь, что должно двигаться вперед, даже если ему предстоит быть уничтоженным неведомой силой, — с этими словами он протянул руку и, взяв муравья двумя пальцами, раздавил его.

— Э, мистер Дэвис, — Чжилинь сокрушенно покачал головой. — Скажите, как вы можете испытывать столько любви и сострадания к скакуну, на котором вы сегодня ездили верхом, и при этом не чувствовать ничего подобного к только что раздавленному вами муравью.

— Какую пользу может принести мне муравей?

— Понятно. Таков ваш критерий выбора между жизнью и смертью. — Чжилинь взглянул прямо в глаза американцу. — Тогда ответьте мне, мистер Дэвис. Прикончили бы вы меня, если бы поняли, что от меня вам нет и не будет никакой пользы?

— Не говорите глупостей! Чжилинь поднялся с земли.

— В глупости следует упрекать не меня, мистер Дэвис.

Он побрел прочь.

Дэвис вскочил на ноги и кинулся за ним следом.

— Я обидел вас, Ши тон ши, — сказал он. — Пожалуйста, простите меня, хотя, признаюсь, я не могу взять в толк, что я такого натворил.

— Я полагаю, что в этом все и дело. — Чжилинь остановился и задумчиво посмотрел на собеседника. — Меня же заботит только один вопрос: поддаетесь ли вы обучению или нет.

Слова Чжилиня задели Дэвиса за живое.

— Вы говорите так, будто речь идет о животном.

— Или, если быть совсем откровенным, о варваре. Именно так, мистер Дэвис.

Дэвис заморгал глазами.

— Я должен, по-видимому, счесть себя оскорбленным.

— Вовсе нет. Большинство моих соотечественников полагают, что гвай-лоне обладают способностью к обучению... Что им вообще не дано стать цивилизованными людьми.

— Понимаю.

— Нет, мистер Дэвис, к сожалению, не понимаете, — Чжилинь глубоко вздохнул. — Вы произносите слова, не подумав прежде. Вы говорите, но не наблюдаете. Короче говоря, вы шагаете по жизни так, словно мир не более чем принадлежащий вам клочок земли, распоряжаясь по собственному усмотрению всем, что попадается вам на глаза, если не испытываете помех со стороны тех, кто сильнее. Сейчас вы находитесь здесь, но это не ваша земля. Вы здесь чужой. Никто не звал вас сюда, вы явились непрошеным. Вас боятся, ненавидят, иногда просто терпят. Мне нет нужды напоминать вам об этом. Это унизительно для нас обоих.

Юношеские щеки Дэвиса запылали. В его глазах возникло выражение боли и обиды.

— Черт бы вас побрал, — рявкнул он, трясясь от ярости. — Вы просто негодяй.

Чжилинь не ответил. Его слух наполнили щебет птиц, пул насекомых, шмелей, шуршание листвы. То были сладкие для уха звуки. Звуки жизни.

Спустя некоторое время он все же промолвил:

— То, что я говорил прежде, я говорил всерьез. Мне кажется, мистер Дэвис, что вы не лишены способности учиться. Я думаю, что вы можете извлечь для себя пользу из вашего пребывания в Китае. По-моему, такое нельзя сказать о подавляющем большинстве представителей западного мира. Я бы очень серьезно задумался над этим, будь я на вашем месте.

— Но ты не на моем месте, Ши, — процедил сквозь зубы Дэвис.

Слепой гнев обуревал его. Сунув руку во внутренний карман, он вытащил маленький пистолет. Впрочем размер его вовсе не внушил Чжилиню иллюзию, будто перед ним безобидная игрушка.

— Мои предки жили в горах Кавказа, и тебе никогда не понять, что это значит. У тебя желтая кожа и узкие глаза. Ты болтаешь вздор, и вздор опасный.

Он взвел курок.

— Я могу убить тебя сейчас с такой же легкостью, с какой раздавил муравья. В моей власти решить твою судьбу. Как тебе это нравится?

Чжилинь покачал головой.

— Аргумент, предъявленный вами, мистер Дэвис, не имеет никакого отношения к власти. Это всего лишь сила. Впрочем, их часто путают между собой, и именно в таких случаях чаще всего гибнут люди.

— Какая чушь!

— Неужели? Убив меня, мистер Дэвис, вы проиграете.

— Почему?

— Да потому что вы потеряете меня навсегда.

— Ничего подобного, Ши. Я убью тебя, отберу у тебя жизнь. И это станет высшим проявлением моей власти над тобой.

— Нет, ты достигнешь не больше, чем достиг, раздавив муравья, совершив бесполезное — хуже того! — бессмысленное действие. Ты проявишь подлинное могущество, если защитишь меня в минуту опасности, сохранишь мне жизнь, станешь моим другом. Вот тогда ты обретешь во мне соратника в своих трудах, в крайнем случае, союзника в час испытаний. Ты докажешь, что дальновидность и смелость не чужды тебе. И таким образом ты сумеешь выработать свою стратегию.

Долго они стояли, глядя друг другу в глаза, застыв, словно каменные изваяния. Их разделяло несколько шагов и блестящее дуло пистолета, взведенный курок которого походил на змею, готовую ужалить в любую секунду. Многие годы спустя Росс Дэвис был готов поклясться, что в те мгновения на зеленом склоне Жиньюнь Шаня явственно ощущал присутствие какой-то потусторонней силы. Сидя в кругу друзей за бутылкой доброго старого виски, он говорил, что едва не задохнулся от ярости и унижения. Прошло много лет, прежде чем он решился признаться себе, что слова Чжилиня проникли ему в самое сердце. Тогда же на поляне он понимал лишь то, что его вдруг заставили почувствовать себя жалким и ничтожным созданием. Долго накапливавшийся в его душе гнев, порожденный собственной неспособностью проникнуть сквозь эластичный занавес, скрывавший от чужих взоров эту странную и завораживающую страну, выплеснулся наружу в ответ на слова Чжилиня.