Шань - ван Ластбадер Эрик. Страница 77

— Даже ты, Ши тон ши, не знаешь, сколько раз Куньмин меняло свои очертания. Каждая династия имела своих мастеров, вносивших изменения в его облик. — Мао заложил руки за спину. — И все-таки оно по-прежнему стоит здесь, и его воды остались такими, какими были когда-то. Я думаю — это урок, который следует усвоить всем нам. — Он глубоко вздохнул — Я часто прихожу сюда и смотрю на него. В такие минуты я позволяю своим мыслям блуждать, как им заблагорассудится, чтобы таким образом проникнуть в прошлое. Увидеть, каким было это озеро сто, двести, триста лет назад, и тех людей, которые трудились на его берегах. — Он покачал головой. — Однако картины, рисуемые моим воображением, остаются для меня непонятными. Китай должен стать другим, Ши тон ши. И я не тешу себя иллюзиями относительно грядущих перемен. Они будут и мучительными, и кровавыми.

— На мой взгляд, было уже достаточно крови.

Мао слегка улыбнулся своему советнику одной из своих таинственных улыбок.

— Ну-ка, перестань! Где твой дух настоящего революционера, Ши тон ши? Пути твоего сердца поистине непостижимы для меня. Смерть — это неизбежная спутница перемен, часть их самих. Ни один переворот, ни одна настоящая революция, Ши тон ши, не обходится без кровопролития. Старое должно уступать место новому, молодому. Кровь старого режима орошает землю, на которой всходят посевы революции.

— У наших революционеров в руках автоматы, а не плуги.

Мао кивнул.

— Да, пока что это так. Возможно, так будет и всегда. Все это зависит не от нас, а от наших врагов. Китай достаточно натерпелся унижений и оскорблений от непрошеных гостей, империалистических варваров. Мы больше не можем позволить себе оказаться слабыми и беззащитными перед лицом агрессии. Американцы уже убедились, что у меня стальная хватка. Теперь они шлют свою помощь Тайваню и натаскивают гоминьдановских агентов, которые, попадая, на материк, проникают в наши ряды. Они хотят уничтожить нас изнутри, но — клянусь Буддой! — им это не удастся.

Слова Мао заинтересовали Чжилиня, вспомнившего тут же свою недавнюю беседу с Хуайшань Ханом.

— Вы разговаривали с Ло Чжуй Цинем? — осведомился он.

— Да, — признался Мао. — И с Хуайшань Ханом тоже. Они задержались на высшей точке Зеркального моста. За блестящей полосой воды взору открывался остров Южный, на котором стоял Храм Королевского Дракона, похожий на пагоду. Островок соединялся с берегом потрясающим семидесятифутовым мостом. Строения самых различных оттенков синего и голубого цветов поднимались над поверхностью воды. Многочисленные серые и белые цапли то и дело рассекали водную гладь длинными клювами, вытаскивая извивающихся рыбин, чья чешуя сверкала на солнце серебряным и золотым блеском.

— Смотри, — промолвил Мао. — Ты видишь этих птиц, набивающих свои ненасытные желудки рыбой? Точно так же империалисты обходились с Китаем. Они с жадностью заглатывали наши природные богатства. На протяжении десятилетий они жирели за счет нашего народа, спокойно предоставляя ему страдать от голода, нищеты и болезней.

Чжилинь подумал об императорских династиях, сменявших одна другую в течение многовековой истории Китая и обращавшихся со своими подданными ничуть не лучше. Однако он не стал говорить об этом вслух: подобное замечание оказалось бы в тот момент совершенно неуместным. К тому же он размышлял над предыдущими словами Мао.

— Я полагал, что Хуайшань Хан получает приказы от Ло тон ши, — промолвил он.

— Вот уже несколько месяцев это не так. Воистину этот человек — настоящая находка! Должен от всей души поздравить и поблагодарить тебя, Чжилинь. Я не спускал с него глаз с того самого дня, когда ты привел его в министерство общественной безопасности. Поручив ему несколько заданий, я убедился в том, что ему совершенно неведом страх.

— Я ничего об этом не знал.

— Разумеется, как же иначе. — Мао тронулся с места, и Чжилинь последовал за ним. — Внутренняя безопасность — не твоя сфера деятельности. Кроме того, я знаю, что политика твердой руки, которую я вынужден проводить внутри страны, тебе не по душе. Зачем же я стану забивать тебе голову деталями таких... э-э-э... неприятных операций?

— Какие ваши поручения выполняет Хуайшань Хан?

— О, он является частью государственной машины, — небрежно отозвался Мао. — Я ведь неоднократно говорил тебе, что государственная машина часто выступает в роли аппарата подавления.

— Это-то меня и тревожит.

— Почему? — осведомился Мао. — Разве ты сам не часть этой машины?

Чжилинь не ответил. Он думал о повторяющихся ссылках Хуайшань Хана на своих коллег, как на “наших людей”. С тех пор, как Ло Чжуй Цинь создал Службу общественной безопасности, подразделение внутри возглавляемого им министерства, она разрослась и стала куда более могущественной, чем Чжилинь когда-либо мог предположить. И он сказал об этом Мао.

— Чепуха, — возразил тот. — Наша революция, как и всякая другая, привела к радикальным изменениям в обществе. Разумеется, сохранились — не могли не сохраниться! — кучки отщепенцев, которым не по душе стремительные и глубокие преобразования, проводимые и поддерживаемые нами. Мы испытываем дополнительные трудности, поскольку перед нами стоят задачи установления контроля над разрушенной войной экономикой и создания охватывающей всю страну административной системы, чутко и послушно реагирующей на распоряжения верховной власти. Не следует забывать и про угрозу извне: недобитые националисты, которым всячески помогают американские империалисты, были и остаются нашими злейшими врагами. Бывают ситуации, в которых единственно возможными методами управления являются авторитарные. Если не прибегать к ним в период быстрых социальных и политических изменений, то в стране может воцариться хаос, и тогда ее ожидает крах. Скажи, Ши тон ши, как мне иначе в таких обстоятельствах удерживать под контролем столь огромную страну?

Чжилинь молча брел, опустив голову. Чудесные пагоды и храмы, тенистые аллеи и шепчущиеся деревья — все это проплывало мимо него незамеченным. Его мысленный взор был устремлен на нить, связывающую современный Китай с его прошлым и порванную грубо и поспешно, вопреки усилиям Чжилиня. И все же он заставлял себя думать о том, что будущие достижения его страны могут — нет, должны! — оправдать его отказ от всего, что было и еще будет им безвозвратно утрачено. Как это ни горько было сознавать, но он видел, что древнему наследию Китая неизбежно предстояло зачахнуть и отмереть под сенью знамени революции.

Когда он наконец поднял глаза, перед ним предстали великолепные постройки, возведенные людьми, ставшими уже бесконечно чужими ему. И в тот же миг его сердце сжалось от невыразимой печали.

— Я вижу грусть в твоих глазах, — заметила она. — И боль в твоем сердце.

Сеньлинь,Ее имя в переводе с китайского означало глухой леси удивительным образом подходило ей, ибо в ее присутствии Чжилинь чувствовал себя совершенно потерянным.

Почти всю свою жизнь он занимался тем, что развивал и совершенствовал, сообразуясь с окружающими обстоятельствами, стратегию, унаследованную им от его наставника, Цзяна. Цзян жил в Сучжоу, в городе, прославившемся благодаря многочисленным живописным садам. Чуть ли не каждый из его жителей обитал в небольшом домике, окруженном восхитительным садом, представлявшим собой юнь-линь— результат долгого, кропотливого труда и тщательного ухода. Цзян постепенно раскрывал перед юным Чжилинем секреты своего юнь-линя. Он объяснил, каким образом человек способен придать холмикам, прудам и всему остальному такой вид, что они вписываются в окружающую среду столь же естественно, как если бы были созданы самой природой. Со временем Чжилинь обнаружил, что это замечательное искусство, требующее недюжинного воображения и изобретательности, может быть перенесено и на мир, лежащий за пределами юнь-линя.Он понял, что человек в силах достичь чего угодно, если умеет творить, исходя из конкретных обстоятельств.