Сирены - ван Ластбадер Эрик. Страница 12

– Я сделал что-то не так?

Она поняла, что даже не в состоянии заставить себя ответить ему. Вспомнив о Марке, вновь мысленно обругала его последними словами: она все еще хотела его, и огонь прежней страсти в ее душе угасал медленно, неохотно.

– Дайна...?

– Помолчи, – прошептала она. – Пожалуйста.

Она размышляла, не рассказать ли ей обо всем Рубенсу: это принесло бы ей облегчение. Но она не могла. Дважды она открывала рот, но так и не сумела выдавить из себя ни звука. Она знала, что никогда не вернется к Марку – ее любовь получила смертельную рану, – и все же старое чувство не отпускало ее.

Подойдя к борту, она встала перед ним, повернувшись лицом к морю. Теперь, оставшись без одежды, она чувствовала ночную прохладу, но от тихо плещущихся волн веяло теплом. Вдруг Дайна подумала о том, что древние мореплаватели не ошиблись, назвав этот океан Тихим. Подобно Лос-Анджелесу он выглядел ленивым, сонным и самодовольным, никогда не выходя за некогда очерченные им самим границы. Ничто не могло расшевелить его, как ничто не могло преобразить город, на всем протяжении своего существования высасывающим соки из самой жизни, превращая ее в солнечные ванны и смог, пальмы и «Мерседесы», в воздух, насквозь пропитанный запахом денег, надышавшись которым жители впадали в спячку, подобно спутникам Улисса, обкуренным дымом горящего лотоса...

Дайна повернулась лицом к Рубенсу, стоявшему неподвижно, точно каменное изваяние, наблюдая за ней. Она осознала, что стоит перед выбором: либо жить только для себя, следуя примеру тех, кто окружал ее здесь, либо растаять, словно облачко сигаретного дыма в мареве Лос-Анджелеса. Рубенс давал ей шанс: только он с его силой и энергией мог спасти ее этой ночью.

Беспомощно уронив руки по бокам, Дайна подошла к нему. Ее набухшая грудь тяжело вздымалась. В тот миг, когда их тела соприкоснулись, Дайна притянула его голову к себе, и их губы слились в поцелуе. Она ощутила нервную дрожь от возбуждения и пугающего предчувствия, зародившегося где-то в самых глубинах ее естества, что, возможно, ей предстоит сгореть в огне его чудовищной страсти, подобно мотыльку, сгорающего в пламени свечи.

– Поцелуй мою грудь, – шепнула она, когда кольцо его рук сомкнулось вокруг нее. Пальцы Рубенса скользнули вдоль ее обнаженного тела, нежно приподнимая груди навстречу его открытому рту.

Дайна откинула голову назад, выгнув красивую длинную шею. Ее ресницы затрепетали, когда искра электрического возбуждения пробежала по низу ее живота. Ее бедра раздвинулись сами собой и начали совершать волнообразное движение вверх и вниз, при виде которых у Рубенса перехватило дыхание.

Он продолжал целовать ее грудь, до тех пор, пока она вся не стала влажной от слюны и пота, а кончики ее – похожими на два ярко-красных шрама. Дайне казалось, что температура ее тела достигла критической отметки, а воздух вокруг превратился в чистый мускус.

Она застонала от нетерпения, замешкавшись с его поясом. Однако через несколько мгновений он уже освободился от своих легких летних брюк, и они принялись ласкать друг друга руками, приходя во все большее возбуждение.

Наконец они оба остались совершенно обнаженными, и почти в то же мгновение Рубенс овладел ею. Их стоны смешались. Казалось, прошла целая вечность. Дайна испытывала такое ощущение, будто где-то внутри нее горит огромный факел. Ее бедра дрожали, грудь трепетала по мере того, как эмоции все больше переполняли ее.

– Я не могу..., – задыхаясь, выговорил Рубенс. – Извини. О...

Услышав его последний стон, Дайна изо всех сил сужала его тело в своих объятиях. Она чувствовала, что оргазм стремительно приближается к ней, словно из ниоткуда. В бессознательном порыве она укусила Рубенса за плечо и ощутила на языке и губах вкус соли. Вдруг ее внутренние мышцы свела судорога, а последовавший за ней гигантский взрыв отдался в каждой клеточке ее тела. Из горла девушки вырвался громкий хриплый крик.

Отдышавшись и немного успокоившись, они молча, не сговариваясь, нырнули за борт и кувыркались в волнах, беспечные и сумасшедшие, время от времени задевая друг друга ладонями и пятками. Когда их бедра случайно соприкасались, Дайна испытывала острые, почти невыносимые приступы еще не угасшего наслаждения, как будто ее плоть стала настолько чувствительной, что любое раздражение граничило с болью.

Они взобрались на палубу, и Рубенс, отведя Дайну вниз в каюту, открыл там иллюминаторы и зажег тусклые светильники. Глазам Дайны предстало небольшое помещение, в котором находились гальюн, крошечный камбуз с утварью из нержавеющей стали и крошечная столовая, занятая столиком и двумя сидениями, с легкостью превращавшимися в двуспальную кровать.

Рубенс, как заправский кок, хозяйничал на камбузе, жаря яичницу с беконом и готовя кофе. Вокруг было очень тихо, и Дайна, напрягая слух, различила отдаленные, протяжные звуки, которые, как ни старалась, не могла услышать раньше, плавая в море: низкие, трубные звуки голосов «переговаривающихся» китов, гулким эхом бродившие вдоль призрачных стен бесконечных коридоров Тихого океана. Не хлопки черных плавников, не журчание высоких фонтанчиков, не громкий плеск воды, расступающейся перед появляющимися на поверхности блестящими горбатыми спинами в тот миг, когда эти огромные существа выплывают на свет за очередной порцией свежего воздуха. Нет, то были таинственные, неземные звуки, посредством которых киты общаются друг с другом во время прогулок по ведомым только им путям в бездонных океанских глубинах.

Дайна приблизила лицо к иллюминатору навстречу легкому ночному ветерку. Она жадно впитывала эти звуки, чувствуя, что ее глаза наполняются слезами при воспоминании о ясных, жарких днях последнего лета, проведенного вместе с отцом, незадолго до того, как он умер.

Она закрыла глаза, но слезы продолжали катиться по щекам и, точно так же как и голоса китов, возвращали ее назад в те счастливые дни и ночи на мысе Кейп-Код, словно восстанавливая в ее памяти картинки из детского калейдоскопа – нечто большее, чем просто кучки ярких кусочков стекла, расцвеченных временем.

Она не замечала, что стискивает побелевшими кулаками с такой силой, что ногти впиваются в ладони, и только на следующий день, обнаружив линии полукруглых рубцов, удивленно спрашивала себя, откуда они могли взяться. Теперь же она вытирала глаза смуглыми запястьями, шмыгая носом и сдерживая готовые прорваться рыдания.

Занятый шипящим на сковороде беконом и отделением яиц от скорлупы Рубенс, стоявший у противоположной стены маленькой каюты, ничего не видел и не слышал. Когда же он повернулся и направился к Дайне, с гордым видом неся в руках две тарелки с дымящейся едой, она уже снова стала женщиной, с которой он всего лишь четверть часа назад занимался любовью.

Глава 2

Джеймс Дуэлл громко окликнул ее по имени за мгновение до того, как упал, сраженный пулей.

– Хэтер!

Мирное утро на вилле в южной Франции, куда их пригласили погостить на неделю, внезапно нарушилось грохотом взрывов и сухим треском автоматных очередей.

Некоторые из собравшихся гостей не имели ни малейшего представления о том, что означают эти звуки, и только переглядывались в немом изумлении. Однако другим (в их число входили Джеймс и Хэтер), например, Баярду Томасу, государственному секретарю Соединенных Штатов доводилось слышать их прежде, и потому они, не раздумывая, кинулись искать укрытия.

Яркий свет за окном резал глаза. Не выдержав мощной и стремительной прямой атаки, агенты спецслужб США и Израиля бежали, оставляя свои укрытия в различных точках прилегающего к вилле парка.

Все вокруг застилала пелена дыма. Покареженные высокие железные ворота лежали на земле, сорванные с петель и отброшенные в сторону от входа выстрелом из гранатомета. В образовавшийся пролом ринулись около двух десятков человек, одетых в одинаковые желтовато-коричневые комбинезоны, вооруженные в основном легкими автоматами МП-40. Их лица, вымазанные ламповой сажей, походили на черные фантастические маски. Ими руководил высокий, широкоплечий человек, на лице которого красовалась густая окладистая борода. Светлокарие глаза его оставались холодными и невозмутимыми, когда он отдавал приказы, сопровождая их энергичными жестами. Нападавшие открыли огонь по вилле и ее защитникам прямо на бегу, при этом, по-видимому, совершенно не заботясь о собственной безопасности.