Воин Заката - ван Ластбадер Эрик. Страница 40

Страшные когти зверя уже впились Г'фанду в горло и неумолимо сжимались. Вид у ученого был беспомощный и растерянный. Дурея от мерзкого запаха, Ронин ударил кинжалом в спину уродливой твари. С тем же успехом он мог бы ударить и в стену. Чудище не обратило на него никакого внимания. Тогда Ронин вскарабкался ему на спину. Он увидел; как ноги Г'фанда мелькнули в воздухе, и в этот момент боль пронзила все тело, как будто в него забили раскаленные гвозди. Он едва удержался, чтобы не закричать. Время как будто остановилось.

Он был похож на микроба, который пытается влезть на гору. Ронин бил кинжалом куда попало. Один раз он едва не выронил клинок. Им уже овладевало отчаяние, но тут он снова увидел перекошенное лицо Г'фанда, исказившееся от боли, и это его подстегнуло. Боль не отпускала. Он уже почти не чувствовал ног. Однако он все же карабкался вверх, цепляясь свободной рукой за чешуйчатые наросты. Зловоние, испускаемое чудовищем, стало невыносимым. У Ронина слезились глаза. Он попробовал сосредоточиться на сияющем лезвии своего кинжала.

Силы покидали его. Онемение распространялось все выше и выше. Уже скоро оно доберется до мозга, и тогда — все. Конец. Леденящий душу крик донесся откуда-то издалека, как будто из другого мира... чужой, искаженный... как будто человеческий голос вырвался из нечеловеческой глотки. Где-то в этом далеком мире остывало его тело... он соскальзывал вниз, в этот далекий нездешний мир...

Он заставил себя заглянуть в эту холодную оранжевую бесконечность, где вращались черные обсидиановые зрачки, огромные, как две планеты. Жуткий смех.

Ронин в отчаянии замахнулся и вложил в удар все оставшиеся силы. Что-то случилось со зрением. Ему вдруг показалось, что чья-то призрачная бледная рука как бы сливается с его рукой... кинжал вошел прямо в зияющую пасть.

Его едва не стошнило от новой порции зловония, ударившей ему в ноздри. Раздался какой-то непонятный звук, похожий на звон туго натянутого провода. Ронин пытался всадить кинжал глубже. Он давил обеими руками, одновременно проворачивая клинок.

Тварь забилась в конвульсиях. Пронзительный вой огласил город. Что было дальше, Ронин уже не видел. Он стремительно погружался в бархатную темноту, поначалу еще пытаясь сопротивляться ее мягким объятиям. Но вскоре его охватила смертельная усталость. Ему уже ничего не хотелось — даже возвращаться.

Он пришел в себя как-то вдруг, как будто что-то вырвало его из забытья. Омерзительное зловоние, исходящее от омерзительной твари, по-прежнему било в ноздри. Он откашлялся и вытер рот. Вся мостовая была мокрой и скользкой от густой черной крови. Ронин огляделся. Чудище куда-то делось. Г'фанд лежал в нескольких метрах от него, не подавая признаков жизни. Ронин с трудом поднялся, подошел к ученому и опустился перед ним на колени. Вид у ученого был неважнецкий. Выпученные глаза. Язык, прикушенный посиневшими губами. На подбородке — следы засохшей розовой пены. Кожа как будто просвечивает. Шея неестественно вывернута. На изодранном горле — сплошное кровавое месиво.

Бесцветные глаза Ронина потемнели от ярости. Он осторожно закрыл ученому глаза. Еще долго сидел он посреди останков этой ужасной бойни, глядя на Г'фанда. Множество мыслей роилось у него в голове, но все они были какими-то смутными, неуловимыми, точно стайка рыбешек в глубокой воде.

Тени стали еще длиннее. Они обволакивали странные сооружения и темными полосами ложились на мостовую. Вдалеке раздавался какой-то лай, отрывистый и резкий. Слабо попискивали маленькие зверюшки, привлеченные, наверное, запахом свежей крови. Было так тихо, что слышался даже топот их крошечных лапок.

Ронин не обращал внимания на все эти звуки. Как завороженный он смотрел на изуродованный окровавленный труп своего товарища — смотрел, не в силах оторвать глаз.

Наконец он заставил себя подняться. Все тело ломило, но боль казалась сейчас далекой и нереальной. Он бережно поднял тело и перекинул его через плечо. Г'фанд был легким как перышко. Ронин подобрал меч. Он что-то задел сапогом. Непонятный предмет с грохотом покатился по камням. Оказалось, что это была рукоятка его кинжала, отломившаяся от лезвия.

Ронин убрал меч в ножны.

В угасающем свете камни на площади еле-еле мерцали. Трупы животных, которых они с Г'фандом убили, были уже наполовину объедены. Ронин огляделся. Никого.

Он подошел к колодцу и, не дав себе даже мгновения на колебания, бросил туда труп Г'фанда. Спустя какое-то время раздался слабый всплеск — не громче, чем всплеск от камня, который Г'фанд недавно тоже бросил в колодец...

Сумрак сгущался, поглощая последние янтарные лучи. Тени расползлись по улицам. Наконец Ронин оказался перед обшарпанной дверью дома Боннедюка Последнего и устало привалился к ней. Он не помнил, как добрался сюда. За спиной, совсем-совсем рядом, послышалось чье-то сопение. Звук показался Ронину знакомым. Да, именно этот звук какое-то время преследовал его на обратном пути, но он был слишком измучен, чтобы оглянуться и посмотреть, кто это.

За дверью раздалось глухое ворчание Хинда. Дверь открылась, и Ронин рухнул без сил к ногам Боннедюка Последнего.

Боннедюк Последний как раз спускался по лестнице, когда Хинд вдруг заворчал. В руках у карлика был старый кожаный рюкзак. Со словами «уже пора» он уложил в рюкзак кое-какие вещи, потом бросил рюкзак на стул, прошел через комнату с удивительной резвостью, хотя и заметно прихрамывая, и открыл входную дверь.

Хинд с рычанием выбежал на улицу. Он тут же поймал какую-то зверюшку и вырвал зубами приличный кусок трепыхающейся плоти. Втаскивая Ронина в дом и устраивая его в большом удобном кресле, Боннедюк Последний не переставал улыбаться. Хинд вернулся, облизывая губы. Он сам закрыл дверь, подтолкнув ее длинной мордой, лег на пол и принялся наблюдать за тем, как его хозяин возится с гостем.

Боннедюк Последний расстегнул на Ронине кольчугу, потемневшую и поцарапанную. Потом осторожно снял с него изодранные лохмотья, которые уже никак нельзя было назвать рубашкой. Глаза карлика потемнели. Морщины на лице обозначились еще резче.

— Значит, Макконы вырвались на волю, — задумчиво пробормотал он. — Они уже и сюда добрались.

Хинд поднял голову, встал, подошел к двери и замер там, как часовой на посту. Карлик порылся в кожаном рюкзаке, достал баночку с мазью и принялся растирать Ронину грудь и руки.

— Так мне сказали кости, — доверительно сообщил он Хинду. — Что тот, молодой, не вернется назад.

Руки его работали ловко и уверенно.

— Я уже ничего не чувствую. Кости научили меня быть беспристрастным. Иначе я бы просто сошел с ума. Я делаю то, что должен.

Боннедюк Последний прошел в глубь дома и вернулся с графином воды. Бросил в воду пригоршню какого-то коричневого порошка и влил эту смесь Ронину в рот. Половина попала в горло, половина стекла по подбородку.

— Он сейчас будет спать, пока его тело не отдохнет и не восстановит силы, — продолжал объяснять карлик Хинду.

Он вылил остатки воды на золу в камине.

— Он столько всего пережил. Столько выстрадал. И ему еще предстоит страдать. Но так и должно быть. Боль закалит его.

Он снова ушел в глубь дома, принес какую-то маленькую штучку из коричневого оникса и красного гагата и положил ее себе в рюкзак.

— Нам пора уходить из города. Все, что надо, я сделал. Осталось только одно. — Карлик достал из рюкзака какой-то загадочный предмет, повертел его в пальцах и положил на стол рядом со спящим Ронином. — Да. Мало-помалу все проясняется.

Когда Ронин проснулся, в доме было тихо. У него вдруг возникло какое-то странное ощущение пустоты, и он долго не мог понять — почему. И только потом он сообразил: не хватало привычного размеренного тиканья.

Ронин встал и позвал Боннедюка Последнего. Ему никто не ответил. Он прошел через комнату, поднялся наверх. Он почти не чувствовал боли. На втором этаже комнаты были пусты. Внизу тоже не было никого. Складывалось впечатление, что в доме вообще не осталось следов пребывания Боннедюка Последнего и его верного Хинда.