MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович. Страница 9

ГЛАДИАТОР НЕПОБЕДИМЫЙ

Во имя богов, сильнейшие.

Слабые, трепещите.

Мир здесь обрел Укс, гладиатор великий.

Мал ростом, видом тщедушен,

но с бычьею шеей,

Марса избранником стал.

Молнией над ареной взлетая,

разил пятерых одновременно и более,

тысячу сто соперников Риму во славу поверг,

львов разрывал на куски нагими руками.

Сам же, себя не щадя,

совершенствовался неустанно,

мышцу и кость истязал, на дротиках спал.

Девственник был.

Венера возревновала, ночью сгубила его

зельем любовным.

Умер с подъятой стрелой и пеною на устах.

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ

Говорю тебе, смертный:

не существует вины и виноватых нет.

Боги играют нами, как дети игрушками.

Вот и меня однажды Меркурий послал

Фортуне подарок отдать,

давно заготовленный.

На беду ждал возле жертвенника

посланец Беллоны,

Марса сестры коварной и кровожадной.

Обещала она ему

исцеление от смертельной болезни в награду

за жизнь первого встречного.

Обманула несчастного и меня погубила.

Совет мой тебе:

одному доверяя богу, проси о том же другого.

ПРОВИДЕЦ

Снов продавец

вольноотпущенник Павий

приветствует вас, живые.

Первый в Риме дурак,

ничего не знал,

не умел, не делал.

Вещие сны мои кормили меня.

Шли ко мне бедный патриций,

богатый плебей и раб,

вызывали сенаторы,

принимал император.

Я продавал свои сны

сперва за вино,

потом подороже,

стало хватать на хлеб.

В самом последнем увидел: конец.

Всем и всему конец.

Никто не купил.

Пришлось заснуть навсегда.

ПРОЗРЕВШИЙ

Кем бы ты ни был здесь,

там станешь иным.

Верящий в исчезновение

слепому подобен червю,

знающему лишь темноту.

Слеп был и я.

Исцелил меня мой Учитель,

и отворились глаза.

Я увидел обитель,

где собираются освобожденные,

плен земной претерпевшие,

и над страхом своим

стал смеяться.

Путник! Присядь, отдохни.

Если вздумаешь

могилу разрыть,

кучку костей откопаешь.

Это остатки цепей моих.

Я улетел туда,

где с тобою встречусь

IV. Сомнительная самоволка

О тех, кто, не достигнув естественной черты Перехода, расстается с земной жизнью досрочно. Не ведя речь о случаях криминально-сомнительных, постоянный вопрос: по своей воле? Действительно по своей, или по принимаемой за свою?

Солнце скрылось за тучей или туча закрыла солнце?

Жизнь как песочные часы

Прежде, чем говорить о самой горячей и сложной из подтем этой книги, а говорить будем много, долго и не раз, придется еще разок вспомнить, что такое жизнь.

Уточняем: не жизнь вообще, не жизнь рода, человечества, а жизнь каждого существа самого по себе, каждого из нас в отдельности.

Ну конечно, сразу и вспомнилось. Олеша: «Жизнь вредна, от нее умирают».

Жизнь каждого существа есть самоубийство путем жизни. Более или менее (относительно) медленное.

Заложенная в каждом рождающемся программа развития, заканчивающаяся самоликвидацией.

Сначала по восходящей – к расцвету, который продолжается некое время, потом увядание – по нисходящей, потом…

Потом финишная черта, за которой биомашинка тела, выработавшая за срок годности свой ресурс, останавливается и перестает быть собой, распадается, а жившая в теле душа – можно верить, можно не верить, но лучше верить – переходит в таинственное инобытие, в запределье, в вечность, откуда пришла.

Теперь внимание: время.

Валюта жизни. Единственная абсолютная здешняя ценность.

Время – его на жизнь тела, этой машинки с ее родовой программой, дается энное количество, достаточное, чтобы программу выполнить, быть может, даже перевыполнить – и самоликвидироваться. Время ограниченное. С изрядным вероятностным допуском, гибким, с люфтом «от – до», но ограниченное.

Ограниченное – но скупо достаточное, чтобы передать эстафету родовой жизни следующим поколениям. Щедро достаточное, чтобы изнутри живущего оно казалось безграничным – или ограниченным, но с вероятностью безграничности, достаточной, чтобы продолжать жить до упора, надеясь… Чтобы долго не замечалось, что его все меньше и меньше…

Песочные часы. Наблюдатель извне видит, с какой скоростью перетекает песок из верхней чаши через горлышко в нижнюю. Может легко высчитать, сколько времени остается до полного перетекания. А наблюдатель, сидящий внутри, в песке – который сам есть какая-то из песчинок – может только чувствовать некое движение, свое и вокруг.

Если наблюдатель не знает, что есть другая чаша этих часов, куда его и всех остальных тащит неодолимая сила гравитации, – то он не понимает, куда и почему проваливаются одна за другой соседние песчинки, куда и его что-то тянет, и момент перехода через горлышко в нижнюю чашу предвидеть не может. Долго кажется, что остается на месте или почти – только уже вблизи горлышка, в воронке вдруг начинает все быстрее, быстрее проваливаться куда-то вниз, вниз… И вот наблюдатель наш уже в другой чаше – и…

Не правда ли, жизнь чем-то напоминает песочные часы? Если на место гравитации подставить другую постоянную и неотвратимую силу – время, то аналогия вполне ясная. Но с существенной разницей: песчинки в песочных часах не имеют своей воли, нисколечко. А мы, песчинки в часах судьбы, располагаем изрядной долей действенного своеволия. Можем сами свое движение в другую чашу замедлять или ускорять.

Нет, время не лекарь,

не грозный наставник,

не дворник с метлой, не судья,

а ветер – а ветер, срывающий ставни

с окон бытия.

И снова, смеясь, посылает случайность

иачальник случайности – Бог –

и чудом выводит свою изначальность

на новый виток.

А ветер – а ветер спокоен, спокоен,

и вечность – пространство любви.

Твой дом, Человечек, построен – построен:

не бойся – живи.