Гибель титанов. Часть 1 (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 16

Владимир вздохнул горестно: он сегодня пахал, как вол. По этой причине жрать ему хотелось просто невыносимо, а до ужина было еще далеко. Сначала воины пройдут, а потом только к котлу пустят отроков. Таков издавна заведенный порядок. Он подобрался, как волк в засаде, выглядывая, когда кашевар с говорящим именем Злоба отлучится отлить, оставив кухню на попечение своего помощника. Тогда Владимир со скоростью бешеного тарпана успеет добежать до котла и выпросить у того помощника еды. С ним-то Владимир договорится легко, и тот плеснет ему лишний черпак похлебки. Мальчишка подошел ближе, медленно раскладывая в кучу принесенные дрова. Из котла тянуло таким запахом, что Владимир чуть не застонал. Уха! Уха сегодня! Мальчишки выловили вершами двух здоровых судаков и несколько стерлядок. Навар будет такой, что котел час скоблить придется. Да и просо кашевар уже в уху забросил. Владимир издалека видел, как он целый туес туда опорожнил. А в таком пшено хранят, это Владимир знал точно.

— Да ты железный, что ли? — размышлял мальчишка, втягивая носом умопомрачительный запах. Дошла ущица. Он это печенкой чуял. — Уйдешь ты когда-нибудь от котла, злыдень окаянный? Жадина проклятая! Брюхо уже к хребту прилипло!

Кашевар всё не уходил, и Владимир решился на отчаянно смелый поступок.

— Дядька Злоба, — сказал он, состроив самую невинную рожу, на какую только был способен. — А, дядька Злоба!

— Чего тебе, пострел? — недовольно глянул на него кашевар. — Еды не дам, жди всех.

— Да я не о том! — махнул рукой Владимир. — А правду говорят, что кашеварам теперь на рубль больше платить будут?

— Ты где это слышал? — принял охотничью стойку Злоба.

— Да воины у палатки маршала трепались, — махнул рукой Владимир туда, где в полумиле от этого места стоял шатер Деметрия. — Я вот им не поверил. Брешут, зуб даю!

— Да брешут, — убежденно ответил кашевар, но лицо его приняло на редкость задумчивое выражение. Да и черпаком в котле увечный воин двигал теперь с какой-то остервенелостью, как будто пока он торчал тут, где-то неподалеку всем остальным кашеварам раздавали по серебряному рублю.

— Вот и я не верю. Они там на посту от безделья дуреют уже. Плетут невесть чего, лишь бы время скоротать, — заявил как бы невзначай Владимир, и это стало последней каплей.

— Я на склад, — кашевар снял нечистый передник и бросил его помощнику. — Надо соль к походу пересчитать. Не приведи боги, не хватит. Ротный с дерьмом съест!

Воин, который слегка подволакивал ногу, с немыслимой для себя скоростью удалялся в направлении, строго противоположном тому, где стоял склад, а его помощник одобрительно покачал головой.

— А ты молодец, пацан! Заслужил. Тащи миску побыстрее, пока этот леший не вернулся. Тогда я, боюсь, ты и положенного не получишь.

— А вот она! — Владимир миску припрятал загодя и теперь стоял перед кашеваром, держа ее на вытянутых руках. — Стерлядки зацепи, дядька, будь человеком. Ведь на цельный час тебя от этого аспида избавил.

— Далеко пойдешь! — хмыкнул воин, но кусок рыбы в его чашку положил отменный.

— Далеко пойду? — прошамкал Владимир, обжигаясь огненной вкуснятиной. — Да ты еще удивишься насколько! Сказал бы, да боюсь, тебя удар хватит.

— Чего ты там бубнишь, малец? — повернулся к нему кашевар.

— Благодарствую, говорю, дядька! — умильно улыбнулся ему Владимир. — Давай я и завтра буду дрова таскать!

В то же самое время. Константинополь.

Солнышко уже грело почти по-летнему, а в столице мира все шло как всегда. И нового ничего не происходило, что не могло не радовать. Купцы торговали, мастера работали, а сенаторы прожигали жизнь в погоне за все новыми и новыми удовольствиями. Война шла где-то очень далеко отсюда, и тут о ней знали только от немногочисленных беженцев и купцов. Императрица Мартина металась от одной группировки аристократов к другой в надежде укрепить свою шатающуюся власть. Император Константин задыхался от кашля и харкал кровью, как и все последние лет семь. А молодой август Ираклий как был пустым местом, которым крутила как хотела многоопытная мать, так им и оставался. Все шло без особенных треволнений, а Коста с годами начинал ценить стабильность. И ему даже грустно порой становилось от того, что эта самая стабильность очень скоро полетит ко всем чертям. И не только он станет тому виной. Такова суровая судьба, которая карает народ ромеев за его неверие и грехи. Так говорили святые отцы, и у пана майора не находилось аргументов против. Он смотрел вокруг и соглашался с тем, что слышал с амвона. Грешников в Константинополе было, пожалуй, больше, чем людей. Такая уж в столице жизнь, она полна соблазнов.

Он остался один. Миха на быстроходном дромоне, на котором имелось две мачты с кучей парусов, поставленных по словенскому обычаю, умчал в Италию. Он привезет оттуда главное действующее лицо предстоящего мероприятия. Они вот-вот должны вернуться, потому как остальные актеры уже находились здесь, работая грузчиками в порту, притворяясь матросами из Александрии и Далмации, или просто купцами из земель франков. В Константинополе сейчас сложно отличить человека приличного от подозрительного жулика. Уж больно много всего изменилось. Арабы стали великими воинами, а лесовики-склавины — моряками. Каких только чудес не случается. Потому-то и не обращают внимания на пришлых в великом городе. Ведь их тут всегда было без счета. Просто плати вовремя подати и веди себя тихо. Тогда к тебе и вопросов не будет. А уж если местному стражнику-равдуху к воскресному дню в потную ладонь пару кератиев сунешь, или гривенник словенский с дыркой, так и вовсе отлично.

Коста уже переговорил с парой жилистых мужиков, которые притворялись словенами из Коринфа, пришедшими на заработки… Тьфу ты! Такую дичь язык Косты даже выговаривать отказывался. Но факт оставался фактом. Окрестности всех крупных городов Греции плотно обняли мелкие княжества-склавинии, а константинопольские императоры смотрели на всё это безобразие с полнейшим равнодушием. Раз уж великий Ираклий, разбивший персов, не сумел выгнать дикарей со своих земель, то его никчемным потомкам это и вовсе было не по плечу. Да они и не пытались, ведь у них полыхала огнем войны вся южная граница. Склавины пахали землю, растили виноград и оливу, поставляли наемников и даже пытались торговать. Они начинали вести себя как почти приличные люди, деды которых пришли на эту землю с оружием в руках, а отцы уже родились здесь. Они бойко лопотали по-гречески, иногда и вовсе без малейшего акцента. А жаркое местное солнышко делало их порой неотличимыми от ромеев откуда-нибудь с севера. Две сотни человек на четыреста тысяч горожан — это же капля в море, а потому Коста оставался спокоен. Его знали в лицо лишь те двое.

— Хозяин! — счастливый Миха, который за время путешествия малость потерял свой сытый лоск, бросился к столику в их любимой таверне и потянул на себя блюдо с жареными дроздами, фаршированными грушами и инжиром. Кувшин с охлажденным хиосским он тоже не оставил без внимания, а поскольку кубок на столе был всего лишь один, то он воспользовался именно им.

Коста поморщился и приглашающе махнул рукой своему другу и человеку, которого ждал весь последний месяц. Легендарный Волк, гроза мелких склавинских архонтов. Каратель, пустивший под нож не один десяток разбойных родов. Пес государев, спаливший столько деревень, что аварский каган на том свете только завистливо вздыхал, восхищаясь его свирепым нравом. В общем, на Косту через стол смотрела сама воплощенная смерть, которая в этот раз почему-то решила проявить несвойственное ей дружелюбие и приветливо скалила свой щербатый рот. Пан майор слегка поежился, чуя на себе пытливый взор одного из самых опасных людей в этой части мира. Даже Вацлав Драгомирович выглядел малость поприветливей.

— Эй! — крикнул Коста. — Еще два кубка и кувшин вина. И пирог с рыбой! И свежие лепешки! Короче, неси все, что есть! Люди с дороги.

Хозяин, который знал аппетит своего клиента, расцвел от несказанного счастья, вмиг забросав стол зеленью, рыбой и жареной птицей. Он наготовил впрок, ведь рядом рынок, а время наступает обеденное. Вот-вот пойдут оголодавшие торговцы, а у него как раз все готово. Коста, который уже поел, с интересом наблюдал, как его гость с утробным урчанием бросал в себя один кусок за другим. Он и впрямь изголодался за время пути. Две недели в море с ночевками на немирном берегу. Тут поневоле оголодаешь. Только черствый хлеб, каша по вечерам да рыба, если удастся купить ее у пугливых крестьян.