Гибель титанов. Часть 1 (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 5

Дом этот отличался от других тем, что дверь его, сделанная из мореного дуба и украшенная затейливой резьбой, вмазана в каменные пазы так, что выбить ее будет трудно даже штатным легионным тараном. В случае опасности сзади поставят аж два толстенных бруса, которые держатся на железных скобах и каменной кладке. Десяток топоров сломаешь, пока попадешь в дом Головы Тайной полиции государства Словенского. Слишком много у него врагов скрытых, что притворяются друзьями, и слишком много врагов явных, которые спят и видят, как бы половчее его на корм рыбам пустить. Спит боярин Ворон вполуха, как сторожевая собака, а тяжелый сакс всегда лежит не дальше вытянутой руки. И вроде нет сейчас особой нужды беречься, ведь под присмотром и враги, и друзья. Особенно друзья! Но… Привык он так. Дом был основателен и крепок, как и его хозяин, к имени которого теперь частенько прибавляли отчество. Ворон Горанович впервые за несколько месяцев увидел старшего сына, которого отпустили из Сотни.

Крепкий мальчишка лет десяти стоял перед отцом, имени которого страшились люди от Пиренеев до болгарских степей. Ворон-младший, которого дома называли Вороненком, а в Сотне — Дроздом, прибыл в первую свою увольнительную.

— Как ты, сын? — внимательно посмотрел на него боярин.

— Хорошо, батюшка, — кивнул мальчишка. — Сначала тяжко было, а сейчас ничего, привык. Товарищей нашел. Они помогли справиться с теми, кто меня обидеть хотел.

— Тебя обидеть хотели? — напрягся Ворон. — Кто такие и почему?

— Да я и сам не знаю, — развел руками мальчишка. — Там же не поймешь, кто есть кто. У нас знатным отцом хвалиться — позор великий. До выпуска не отмоешься. Ведь сам княжич Святослав лямку тянул как все, чего уж об остальных говорить. А вот почему обижали, никак не пойму. Вроде я ничего тем парням не делал. Только колотили они меня, почитай, каждый день. Аж мочи не было.

— И что потом случилось? — напрягся Ворон, которому такой поворот дел решительно не понравился. Пора надзор в Сотне учреждать, иначе не оберешься беды. Ведь княжичи там учатся. Не приведи боги…

— А потом меня два парня постарше отбили, — охотно пояснил сын. — Я теперь с ними. Меня сейчас никто не трогает.

— Что за парни? — Ворон сидел мрачнее тучи. Кто-то явно вел игру с его сыном. Но кто и зачем? И с сыном ли? А может, это играют с ним самим? Что-то обозначить пытаются? Знак ему подать, что и с той стороны достанут?

— Влад и Шишка, — пояснил Вороненок. — Шишка навроде слуги у Влада. Тот —серьезный парень. К нему и старшие не лезут. Он как-то договаривается с ними. И уважают его. Он сильный и не трус. Дерется с любым, пока на землю не упадет.

— Влад, значит, — боярин мрачнел еще больше. — Понятно… Вот тебе мое слово, сын. Ты с теми парнями водись, но, если они тебе побратимство предложат, без моего ведома не соглашайся. Многое может случиться. Как бы тебя новые друзья под корягу не затянули.

— Да они хорошие ребята, — во взгляде мальчишки появилось непонимание и обида. — И помогли мне.

— Я сказал, а ты услышал, — грозно зыркнул на сына Ворон. — К матери и сестрам иди. Заждались они, пирогов с визигой тебе напекли.

— Владом назвался, — пробурчал боярин, глядя в спину удаляющему сыну. — Получается, не в отца, в мать пошел, волчонок. Уже начал коготки оттачивать. Ну, хоть не с Кием мой сын повелся. Этот берсерк совсем на голову скорбный растет. Пропадешь рядом с ним, сгоришь, как лучина. Ох, и княжич Владимир! Пацан пацаном, а какие коленца выкидывает. Надо бы государю доложить… Я давно хотел в Сотне первый отдел создать, как в Университете, да все руки не доходили. Пожалуй, пора.

— Забава! — рявкнул боярин, выйдя из своих покоев. А когда дородная баба, увешанная золотом, выплыла к нему, уставился на нее, наливаясь черной злобой.

— Княгиня Людмила больничку для баб построила. Мы на открытие приглашены. Забыла небось?

— Готово все, — спокойно ответила супруга, которая приходилась дочерью боярину Люту. — И выезд готов, и одежда твоя, и шапка новая. Старую я распороть велела и перешить. Там соболя кое-где моль поела. Стыд, да и только.

— Ясно, — рыкнул Ворон, у которого сорвать злость не вышло никак.

— Ты чего сегодня суровый такой, боярин? — кротко спросила жена, которая за годы супружества вспышки гнева у своего мужа научилась обходить, как умелый егерь ляшскую засаду.

— Да так! — шумно выдохнул Ворон. — Накопилось что-то…

— Испей вот, — Забава открыла резные дверцы поставца и достала оттуда бутыль. — Гляжу я, надо тебе сейчас. От самого владыки. По великому блату урвала.

— По великому чему ты урвала? — недоуменно уставился на нее боярин, который уже устал от новых понятий, что появлялись в языке чуть не каждый день. То ромейское слово приживется, то персидское, то от степняков по конской части чего придет, а то и сам князь такое иногда скажет, что все только диву даются.

— Блат, — терпеливо ответил жена. — Это вроде как знакомство, по которому ты что-то такое взять можешь, чего другие нипочем не могут. Потому как у них блата нет. Ну вот как коньяк этот. Чтобы его получить, надо к самому владыке Григорию вхожим быть. А так — шиш с маслом! Глотай слюни и завидуй молча, голодранец!

— Ишь ты! — только и смог вымолвить Ворон, осторожно обнюхивая золотистую жидкость. — Ну здравы будем, боярыня! — и он забросил в глотку половину кубка, словно водицу.

— У-ух! — только и смог сказать Ворон. — Какая хорошая штука этот твой блат! Сама-то пробовала?

— Не посмела без тебя, — еще более кротко ответила жена, которая настроение собственного мужа чуяла очень тонко. На сегодня гроза миновала.

— Неси еще кубок, — подмигнул ей боярин, на которого вдруг нашел игривый настрой. Он шлепнул жену по крепкой заднице, что в его исполнении означало знак величайшего расположения и даже некоторой нежности. — Остальное на вечер оставь, в опочивальне выпьем. И поехали уже, негоже опаздывать.

Университетский квартал, который по большей части пребывал еще в состоянии огромного пустыря внутри города, понемногу застраивался. Почтенный ректор Леонтий, который от счастья слова вымолвить не мог, только издавал нечто восторженно-невразумительное и бросал жадные взгляды в сторону таверны, что притулилась прямо около храма науки. По какой-то непонятной причине, кабак, стоявший в стороне от мест, где кучковались военные, купцы и мастеровые, процветал и даже собирался расширяться.

А повод для радости у почтенного ректора был, и немалый. Очередная заморочь, связанная со стройкой, закончена. Ушли проклятые каменщики, кровельщики и печники. Не нужно больше считать лес и известку. Не нужно ругаться до хрипоты с артельными головами, которые арифметику не постигли, но ни разу по объему работ в сторону заказчика не ошиблись. А еще в Университете появился проректор по хозчасти, и это вознесло ученого мужа на вершину блаженства. Корпус для рожениц и малых детишек был закончен, а ее светлость Людмила лично прибыла на открытие, сопровождаемая полусотней хорутанской гвардии.

Толпа у входа почтительно ждала. Не все понимали смысла происходящего, почитая роды делом обыденным, а смерть новорожденного — делом еще более обыденным. Но спорить никто не осмеливался. Матери в родах умирали сейчас куда реже, чем раньше, а горячка родильная стала делом исключительно редким. Может быть потому, что после тщательного разбирательства таких повитух в ближайшем пруду топили. Все по справедливости — смерть за смерть. Ибо руки спиртом обрабатывать нужно.

— Князь! Князь! — понеслось по толпе, и головы бояр и нобилей склонились к земле.

Самослав приехал со стороны городских ворот, не заезжая домой, и Людмила даже зажмурилась от удовольствия. Впрочем, по усвоенной давным-давно привычке, чувств своих она не показывала, оставаясь невозмутимой и отстраненной. Княгиня, взяв на себя бремя забот по медицинской части, помощь мужу оказала огромную. А потому он сам приехал на открытие, чтобы еще более придать веса этому мероприятию. По словам знающих людей, такого заведения не то, что в Константинополе не было, такого не было вообще нигде.