Вторая кожа - ван Ластбадер Эрик. Страница 14

Каждую пятницу в пять часов Тони де Камилло делали массаж. Даже когда он уезжал из города, все равно в этот день и час работа прекращалась, чтобы он мог расслабиться. Подобная релаксация была для него одной из жизненно необходимых вещей. Он считал, что без этого не сможет заниматься делами. Ясность головы позволяла ему придумывать новые способы того, как с помощью не допускающих двоякого толкования параграфов законов закладывать под своих соперников такие бомбы замедленного действия, которые позволяли впоследствии, спустя один, два или даже пять лет, вязать из них узлы.

Если же, как в настоящий момент, он работал в своем нью-йоркском офисе, то точно в 4.45 удалялся в заднюю комнату, которая сообщалась с гимнастическим залом, построенным во время недавней реконструкции.

Сейчас было ровно 4.30, и Тони говорил по телефону с главой студии «Трайдент» в Лос-Анджелесе.

— Послушай, Стенли, у моего клиента вполне законная жалоба. — Он кивнул своей головой патриция. — Разумеется, я об этом знаю. Я согласовывал этот сволочной контракт с твоим юридическим отделом. Они три месяца портили мне кровь, и поэтому-то я и говорю тебе, что так не пойдет. Почему? Я скажу тебе почему, Стенли. Этот говнюк продюсер берет моего клиента за глотку. Хочет, чтобы тот ушел. Да, да, оттуда. Хорошо, Стенли, можешь кричать сколько угодно, но это дело ты уладишь. Потому что если ты не сделаешь то, о чем просит мой клиент, я позабочусь, чтобы твоя студия закрылась плотнее, чем утиная гузка. Профсоюзы захотят... Угроза, Стенли? Ты шутишь? — Он переложил зубочистку в другой угол рта. — Ты что, меня не знаешь? Меня многие называют метеорологом. Да, да, верно. И начиная с этого момента оттуда, где я сейчас сижу, в твоем направлении двинулся шторм, так что советую тебе сворачивать паруса — все до единого, — пока твой корабль не перевернулся.

— Подонок, — сказал Тони, отшвырнув телефонную трубку. Потом нажал кнопку интеркома: — Мери, если меня будет спрашивать Стенли Фридмен, скажи, что я уехал. И позвони в Лос-Анджелес Мику. Передай ему — три дня на «Трайдент», он поймет, что это значит. — Пора научить уму-разуму мистера Стенли, решил Тони. Во сколько ему обойдется трехдневный простой студии? В кругленькую сумму.

Он взглянул на свои плоские золотые часы. Четыре сорок пять. Тони потянулся, встал с кресла, и скидывая на ходу кожаные туфли ручной работы, направился к двери в задней стене комнаты. Несмотря ни на что, день прошел удачно.

Пройдя через гимнастический зал, он вошел в комнату для массажа и, подойдя к окну, постоял там, глядя на Манхэттен невидящими глазами. Потом задернул тяжелые шторы, разделся, снял с себя ювелирные украшения и лег лицом вниз на обитый мягким материалом стол, прикрыв свежим полотенцем волосатые ягодицы.

Массажистку, которая обслуживала де Камилло вот уже пять лет, секретарь направил в приемную личного офиса Тони, где ее и все оборудование тщательно обыскали два телохранителя. Только после этого женщину проводили в комнату для массажа.

Она вошла, как всегда, молча и вставила кассету в стереомагнитофон. Что это будет сегодня, Китаро или Эниа? Он услышал звук льющейся из крана воды, она мыла руки, а затем почувствовал успокаивающий запах розмарина, когда массажистка, энергично потерев ладонями друг о друга, чтобы разогреть их, откупорила флакон с маслом и приступила к работе. Спокойная музыка обволакивала его, а сильные и искусные руки женщины начали снимать напряжение с шеи и плеч. Как всегда, стоило ему глубже погрузиться в расслабленное состояние, в памяти всплыли воспоминания, как появляются на свет божий давным-давно захороненные вещи при археологических раскопках. Уютный запах домашнего хлеба, который пекла его мать, напевая вполголоса сицилианскую мелодию, ее белые, как у привидения, от муки и сахарной пудры полные руки.

Резкий запах розмарина будил также воспоминания о едком дыме кривых сигар, которые отец сам крутил из листьев кубинского табака в сыром подвале. Когда мальчик однажды спустился вниз, чтобы взглянуть, что там делается, отец избил его до полусмерти. И правильно сделал: подросток поступил глупо, влезая в мужской мир, сам еще не будучи мужчиной. Его молчаливый отец, изредка говоривший на спортивные темы, никогда, однако, не распространялся о своей работе на грязной фабрике в Вихокене по ту сторону реки, где он ежедневно подвергался воздействию химикалий, однажды убивших его в одночасье. Мальчик слышал, как на похоронах сосед сказал матери, что это лучше чем десятилетиями мучаться от эмфиземы или год или два умирать от рака легких. Позднее, уже поступив в Принстон, Тони понял, что отец никогда не говорил о работе, потому что стыдился ее, стыдился, что был недостаточно образован. И когда Тони окончил юридический факультет, он очень горевал о том, что отец не стал свидетелем его триумфа.

Он довольно замычал, когда пальцы массажистки начали разминать нервный узел у основания шеи, дыхание стало еще глубже, а тело расслабилось еще больше.

Запах розмарина напомнил ему также воскресные обеды у брата. Мэри знала толк в готовке, достаточно было взглянуть на нее, чтобы это понять. Она была хорошей женщиной и родила Фрэнку двух крепких сыновей. Больше, чем ему принесла Маргарита. Кроме того, Мэри не умела огрызаться. Она знала свое место, не вмешиваясь в мужские дела, предоставляя Фрэнку добиваться успеха в жизни. Тогда как он сам был всего лишь высокопоставленным мальчиком на посылках, марионеткой в руках жены, ее прикрытием. Черт бы побрал Доминика и его приверженность к женщинам!

— Расслабьтесь, мистер де Камилло, — прошептала массажистка. — Вы снова напряглись.

Конечно, а кто бы не напрягся, подумал Тони, чувствуя, как ее пальцы все глубже погружаются в его тело. Боже всемогущий, все эти унижения, которые он должен терпеть. Властная жена, которая ведет себя как мужчина, которая не смогла — или, что еще хуже, не хочет — родить ему сына. Дочь, которая чувствует себя более счастливой вдали от дома, где-то в Коннектикуте, куда ее, даже не сказав ему адреса, услала Маргарита. И, помимо всего прочего, ее отношения с этим засранцем, бывшим фараоном Лью Кроукером. Вполне достаточно для того, чтобы вывести из себя любого.

Но Тони де Камилло знал, что ему необходимо соблюдать хладнокровие. От него требовалось только терпение, избытком которого, правда, он никогда не обладал. Но если он будет так же терпелив с Маргаритой и Фрэнси, как при заключении контрактов, все образуется. В конце концов эти суки вынуждены будут уважать его. Наступит время примирения. Маргарита поймет, какой глупостью была эта интрижка с Кроукером, и он снова заполучит ее в свою постель и, может быть, даже сможет сделать ей сына, которого так страстно желает. «Пока у тебя нет сына, ты не мужчина» — так говорил ему отец с почерневшими от химикалий руками, и он был прав.

У Тони затекла шея, он повернулся лицом в другую сторону и именно в этот момент заметил, что тяжелые шторы шелохнулись. Он остался совершенно неподвижен, сердце билось тяжело и замедленно, потом сморгнул и присмотрелся пристальнее. Занавеси по-прежнему колыхались. Но этого не могло быть. Здание ничем не отличалось от всех современных небоскребов — окна в нем не открывались. Но он ясно почувствовал дуновение прохладного воздуха, запахло копотью и автомобильными выхлопами. Тони протянул руку, так медленно, что массажистка ничего не заметила.

— Дорис, — тихо сказал он, — мне кажется, что я предпочел бы лаванду.

— Конечно, мистер де Камилло, — ответила массажистка и молча подошла к сумке, где стояли перетянутые толстой лентой флаконы с различными маслами.

Когда женщина наклонилась над сумкой, занавеси распахнулись, обнажив большую круглую дыру в оконном стекле.

Аккуратно вырезанное стекло, как огромная линза, лежало на деревянной люльке, которой обычно пользуются мойщики стекол. Мужчина, который его вырезал, шагнул в комнату. Он был одет в форму мойщика стекол без фирменных знаков. В правой руке у него был пистолет тридцать восьмого калибра, снабженный глушителем. При виде голого Тони он улыбнулся, показав кривые желтые зубы.