Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 134

Женщин в крепости не было, никто из встречавших не причитал и не голосил. Командор крепости стоял во дворе без плаща, в одной тунике, широко расставив ноги. Лицо его было совершенно каменным. К нему, не торопясь, подъехал командор почти полностью перебитого отряда, с трудом спешился, сделал несколько коротких пояснений и ответил на несколько столь же коротких вопросов. Эмери стоял в стороне и слов не разобрал, да они для него и не имели значения. Стояла почти абсолютная тишина, во дворе распоряжался брат-начальник лазарета, его короткие команды звучали отрывисто и повелительно.

Двух юных послушников вырвало. Эмери посмотрел на перекошенные ужасом слюнявые лица товарищей с большим сочувствием. Потом опять взглянул на убитых и раненных, на страдающую и отстрадавшую плоть. В его ясных, широко распахнутых глазах в этот момент никто не прочитал был сострадания. В них читалась… молитва. Казалось, юноша сосредоточенно и напряжённо слушает Бога.

Вид крови никогда не пугал Эмери, а сопровождавшие смерть гадкие запахи не вызывали отвращения. Жуткие картины смерти и поражения немощной плоти странным образом вызывали в его душе мистический настрой. Он словно слышал шуршание ангельских крыльев над погибшими в святом бою, а значит победившими тамплиерами. Где была смерть, там отверзались двери рая. Эмери не думал об этом. Он так чувствовал.

Каждый тамплиер умирает в тот момент, когда надевает белый плащ. Смерть в бою не приносит настоящему тамплиеру ничего нового и говорить тут не о чем и ужасаться не чему. Момент смерти — мистическое торжество. Душа отправляется к Богу. Это праздник, и его духовное величие позволяет не обращать внимания на то, как выглядят бренные останки человека. Впервые увидев этот праздник смерти Эмери стал воспринимать великую гармонию тамплиерского служения ещё более глубоко и обострённо. Шелест ангельских крыльев так близко. Разве это не сказка? Нечто, постепенно умиравшее в его душе, тогда окончательно умерло. Он был счастлив.

С отцом в Тортозе они виделись редко и разговаривали не много, но Эмери постоянно ощущал его присутствие рядом, испытывая от этого настоящую радость. Глаза отца тоже светились радостью, когда встречались с глазами сына. Большего им и не надо было. Как-то отец обронил:

— Жаль всё-таки, что род Арвилей прервётся, когда ты станешь тамплиером.

Сын удивлённо на него посмотрел:

— Наш род никогда не прервётся, отец. Наш род теперь — Орден Храма, а Орден будет существовать столько же, сколько и этот мир. Я чувствую всем сердцем — в нашем Ордене есть нечто такое, что гарантирует его от разрушения и погибели. Изгнать тамплиеров с земли — выше сил человеческих. А Орден и в лучшем мире продолжит своё существование. Значит, род Арвилей не исчезнет, а перейдёт в вечность. Благодаря тебе, отец.

Командор д'Арвиль с изумлением смотрел на сына. Он понял, что Эмери уже заметно обогнал его в духовном развитии, и это в таком юном возрасте. «Да есть ли возраст у Эмери?» — спросил он себя. Воистину такой юноша может продолжить свой род только в вечности.

У Эмери был возраст. В 1229 году, когда ему было 17 лет, его приняли в Орден и сразу же посвятили в рыцари. Эмери воспринял ритуал приёма в Орден, как ритуал погребения. Ещё с детства его душа медленно и постепенно умирала для мира, а теперь, надев белый плащ, он почувствовал, что умер абсолютно и совершенно. Да, он принял свою свершившуюся смерть, как проявление высшего совершенства и ещё сильнее возлюбил Орден, который дал ему эту возможность. Эмери любил теперь всех и всё, что видел во круг себя, любовью, очищенной от всего земного. Его братья, рыцари Храма, представлялись ему ангелами, точнее даже не представлялись, а были ими в определённой части своей души, а Эмери видел теперь только эту их часть. Воистину, чтобы возлюбить мир по-настоящему, надо умереть для мира.

После церемонии посвящения отец подошёл к сыну, облачённому в белый плащ, и обнял его со словами:

— Приветствую тебя, мой прекрасный брат. Не знал, что это такое счастье — называть сына братом.

— Ещё большее счастье, отец, когда подчинение сына родителю и подчинение рыцаря командору — это одно и то же. Такая иерархия воистину священна.

Через месяц после того, как Эмери посвятили в рыцари, крестоносцы вошли в Иерусалим под знамёнами безбожного императора Фридриха. На тамплиеров в те дни было жалко смотреть. Потерю Святого Града при Саладине они перенесли стоически, не сомневаясь, что ещё вернутся в Иерусалим победителями и вновь взметнут в небо Босеан на Храмовой горе, в сердце их Ордена. И вот Иерусалим возвращён христианам. Всем христианам, но только не тамплиерам. Договором между императором и султаном передача Храмовой горы вообще не была предусмотрена. Храмовники выразили по этому поводу своё возмущение, император — своё презрение. И теперь тамплиеров при попытке приблизиться к Святому Граду добросовестно обстреливали арбалетчики императора. Дело балансировало на грани открытого вооружённого столкновения между Орденом и Фридрихом. Столь абсурдной и пакостной ситуации раньше не мог представить себе ни один сумасшедший.

Впрочем, Эмери, всегда склонный гармонизировать и уравновешивать факты, отнюдь не считал, что в конфликте Ордена и императора есть некое трагическое и неустранимое противоречие. Ему, напротив, представлялось, что всё очень просто. Фридрих — живое воплощение безбожной лжи, и его личное соглашение с султаном, который был так же безразличен к исламу, как и Фридрих к христианству, не могло иметь никаких последствий для Ордена. Орден Храма по самой своей природе на лжи ничего созидать не мог и не был в принципе неспособен извлечь выгоду из того обстоятельства, что двум монархам нет дела до Божьей правды. Обсуждать эти вопросы — всё равно что спорить, стоит ли строить замок посреди моря на глади вод.

Не все тамплиеры считали так же, некоторые полагали, что в Иерусалим надо вернуться любой ценой, а там видно будет. Эмери охотно излагал своё видение ситуации, но ни с кем не спорил. Как можно спорить со священным порывом братьев? Они были правы даже в своей неправоте.

Фридрих тоже отнюдь не был для Эмери загадкой. Казалось бы, появление в недрах христианского мира зловеще-опустошенного монарха должно было приводить в содрогание душу любого христианина, но Эмери по этому поводу лишь печально улыбался. Возможность появления императора, подобного Фридриху, он мог бы доказать алгебраически, даже если бы Фридрих и на свет не родился. А всё, что может произойти, рано или поздно произойдёт.

В самом деле, существование сатаны и демонов не является для христиан открытием, отчего же тогда максимальное проявление их влияния на некоторых людей надо считать чем-то из ряда вон выходящим? Это всего лишь проявление крайних величин того ряда, о существовании которого хорошо известно.

Возможность войны между Орденом и Фридрихом Эмери полностью исключал. Ведь ни один рыцарь не станет тратить силы на то, чтобы рубить в куски пустоту, а Фридрих был именно пустотой. Ведение с ним войны было столь же невозможно для Ордена, как и заключение мира. И никакой диалог с ним так же не был возможен. Орден сражается с шахидами. Орден может держать с ними мир. С шахидами возможен диалог, как при помощи мечей, так и при помощи слов во время переговоров. А Фридриха просто не существует в мистическом пространстве священной войны. В этом смысле его и убить-то невозможно. Он сам исчезнет просто потому, что природа не терпит пустоты.

Разумеется, Орден Храма увяз в ситуации с Фридрихом куда больше, чем если бы следовал этой идеальной схеме, но в конечном итоге всё шло к тому, к чему и должно было идти согласно представлениям Эмери.

Погиб отец. Старый командор д'Арвиль покинул этот мир. Он ушёл из жизни так, как и надлежало настоящему тамплиеру. Солдаты Фридриха устроили засаду на тамплиерский разъезд, который возглавлял командор д'Арвиль. Храмовники могли бы разметать убогую шайку солдатни вообще не напрягаясь, но командор приказал своим рыцарям держать мечи в ножнах и читать молитвы, не вступая ни в бой, ни в переговоры. Солдатня начала расстреливать рыцарей с расстояния из арбалетов. Нападающие надеялись, что храмовники, лишённые права вступать в бой с христианами, побегут, но командор не отдал приказа отступать. Рыцари не дрогнули под градом болтов и, не приняв бой, отвергли возможность спасения бегством. Они погибли как настоящие христианские мученики от рук наёмников безбожного ничтожества.