Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 149

— В детали не вникал. Или подпоили отравленным вином или прирезали в «случайной» ссоре.

— А товар?

— Товар хранился в порту на складе, который они арендовали. Теперь всё это стало собственностью Пьеретты. Её люди, точнее — люди Жана появились в Марселе поразительно быстро, они, должно быть, уже были там. Товар отправился в Провен, мертвецов отвезли в Сержин. Вдова Жоффруа, едва увидев мужа и сына мёртвыми, решила уйти в монастырь, не интересуясь имущественными вопросами. Это спасло ей жизнь. Жан продал товар, но вырученными деньгами не мог распорядиться, пока не стал мужем Пьеретты.

— Наши люди беседовали с Жаном?

— Конечно. Он говорит, что взял в жёны нищую сироту, а из Марселя привёз только трупы. Сержинцы действительно отправились на Кипр нищими и не очень-то распространялись о своих планах. Кто знал, что на Кипре они закупили товар на тамплиерский кредит и вернулись богачами? Только Пьеретта, получившая письмо отца, а от неё — Жан.

— Ещё слуга Жоффруа, который привёз письмо из Марселя.

— Неудачно упал с лошади и свернул себе шею.

— Но ведь известно же, что товар покойных сержинцев был продан здесь, в Провене.

— Это мне известно. Теперь вам. А на рынке не спрашивают, чей товар продаётся. Жан и Пьеретта за прилавком не стояли.

— Получив товар, Жан мог и её убить.

— Мог. Наверное, не захотел рисковать. Получить состояние в качестве приданного всё же надёжнее. Или… как знать… может быть, в какой-то момент она начала ему нравиться.

— Но ведь он всем говорит, что взял в жёны бесприданницу. И вдруг они — богаты, а ведь провенские тамплиеры требуют вернуть кредит.

— Счастливые молодожёны хотят улизнуть в Италию и открыть там свою банкирскую контору. Но это я знаю. Теперь — вы. А для всех они просто исчезнут.

— Как ты всё это узнал?

— Нищие братья, вроде меня, бродят повсюду, везде проповедуют, говорят с большим количеством людей. Правда, не у всех миноритов есть сеть осведомителей. Они, пожалуй, даже не знают, что это такое.

— Значит, ты только притворяешься миноритом?

— Ни разу в жизни, мессир, мне не доводилось притворяться тем, кем я не являюсь. Начинание брата Франциска — великое. Нищета во имя Христа очищает душу. Я нищенствую и проповедую о Христе. Но разве это мешает искать правду?

— Ты, значит, не тамплиер?

— Всегда буду тамплиером. Покинуть Орден Храма может только тот, кто никогда по-настоящему к нему не принадлежал. Разве минориты и тамплиеры не в равной степени слуги Христовы? У меня свой путь.

— Прости, если чем-то обидел тебя.

— Разве минорит может испытывать обиду?

— Не знаю ничего про миноритов, — неожиданно раздражённо прошептал Эмери.

Нищий брат не изменился в лице:

— Зато теперь вы много знаете про Жана д'Арти.

— При этом ничего не могу доказать.

— Вам виднее, что делать с правдой.

— Вижу только мрак.

— Молитесь. Христос есть Свет. Можно мне заказать ещё хлеба?

— Ешь мой. Ты знаешь, сколько выручил д'Арти за проданный товар?

— Никак не меньше восьми тысяч ливров, — оборванец начал бережно поглощать второй ломоть хлеба, к которому Эмери не притронулся.

— А кредит вместе со штрафом семь с половиной тысяч. Остаётся ещё приличная сумма на похороны Жана.

— Информаторы не дают советов, но брат-минорит говорит тебе, грешный рыцарь — дай место гневу Божьему. Верни деньги и забудь про месть.

— Но правосудие!..

— А ты — судья? Если так, то у тебя нет доказательств. И у меня их нет. Но у д'Арти есть деньги.

— Где он хранит их?

— Не скажу. Вдруг ты его ограбишь?

Жан д'Арти был счастлив. Он стоял на пороге осуществления своей мечты — открыть банкирскую контору. Теперь все эти высокомерные рыцари будут низко кланяться ему, когда придут за кредитами. В Ломбардии у Жана были связи — там помогут встать на ноги, а вскоре он заткнёт за пояс всех ломбардцев и станет самым богатым из них. В этом Жан не сомневался, финансы были его стихией, считая деньги, он испытывал такое наслаждение, какое вряд ли сможет подарить ему самая прекрасная женщина. Он чувствовал деньги, они казались ему живыми, он понимал их язык.

Язык оружия был для Жана чужим и страшным. Когда дворянский род д'Арти вконец обнищал, отец Жана возлагал большие надежды на то, что сын восстановит величие рода мечём. Эти надежды не оправдались. Глядя на огромные рыцарские мечи, Жан внутренне содрогался. Обладая очень живым воображением, он слишком ярко представлял себе страшные раны, которые могут нанести ему таким мечём, и невыносимую боль, которая неизбежно с этим связана. Жан решил так: для начала он должен очень выгодно жениться и создать таким образом первоначальный капитал, а потом без труда взлетит до небес на ссудах и кредитах.

Всё получилось не так, как он предполагал. Отец Пьеретты сам ещё только начал подниматься и не смог бы дать ей достаточного для Жана приданного. Можно было подождать другой, более удачной партии, но Жан устал ждать. Пьеретта была рядом, а богатая невеста — в мечтах. И тут влюблённая девушка рассказала ему про то, что отец вернулся с грузом восточных товаров. Живое воображение Жана мигом нарисовало ему сказочные сокровища. Первым делом Жан запретил Пьеретте рассказывать об этом матери. Каким-то тайным нервом он почувствовал, что это его сокровища. Они суждены ему все, целиком, и сержинцы владеют ими не по праву, а это значит, что Жоффруа и сын приговорены, так же, как их слуга, который знал про груз.

Ему было безразлично, что Пьеретта — дурнушка. Все богатые невесты были для него красивы, а нищие красавицы — безобразны. Единственным «физическим недостатком» Пьеретты в его глазах было то, что даже после устранения родственников, богатство нельзя было взять открыто. В этом случае пришлось бы отдавать кредит тамплиерам. Можно было и отдать кредит, но богатство, таким образом, уменьшалось минимум на треть, а это огромная сумма и Жан решил, что пренебрегать ею нельзя. Свадьбу сыграли открыто, а в права наследства Пьеретта вступила тайно.

Марсельский нотариус, оформивший документы, по сути не совершил ничего незаконного. Пьеретта была законной наследницей, и её матушка отказалась от прав на наследство так же в законном порядке, не зная, правда, в чём это наследство заключается, но это уже детали. Единственным сомнительным моментом в действиях нотариуса было то, что теперь он должен молчать об оформлении наследства. За это ему заплатили.

Жану и в голову не приходило, что, устранив отца и брата Пьеретты, он может просто присвоить груз и, наняв корабль, тут же отбыть в Ломбардию, не вспоминая больше про Пьеретту. Конечно, ватага лихих парней обошлась бы не дороже, чем оформление наследства, а при отсутствии живых хозяев груза погони можно было не опасаться. Но если бы Жану предложили такой вариант, он с отвращением ответил бы: «Я что, бандит?». А если бы ему напомнили о том, что на его совести и так уже три трупа, он просто отмахнулся бы от дилетантов: «Это совсем другое». Да, он не хотел говорить на языке кинжалов и наёмных убийц, родным для него был язык договоров и нотариусов, просто некоторые строчки в этих договорах пришлось заполнить кровью, потому что иначе не получилось.

Поэтому же ему не приходило в голову убить Пьеретту. Он стал бы убийцей в собственных глазах, то есть продемонстрировал бы свою финансовую несостоятельность. Только благодаря Пьеретте его схема продолжала являться финансовой. Нотариус, который иногда использует убийц и убийца, который иногда использует нотариусов — это совершенно разные люди.

К тому же без Пьеретты он остался бы совсем один — ни поговорить, ни посоветоваться было бы не с кем. Его супруга не знала всех подробностей его схемы, он не говорил ей, что приказал убить отца, брата и слугу. Она, конечно, догадывалась, но старалась об этом не думать. Думала лишь о том, что её мечта сбылась — она с ним.

Душу Жана глодал маленький червячок — цепочка, которую он выстроил, была сложновата, а потому могла легко оборваться во многих местах. Не было в ней элегантной финансовой простоты. Но червячок понемногу затих — нигде не оборвалось. Он выручил без малого 9 тысяч ливров, через несколько дней они отбывают в Ломбардию. Всё срослось. Несколько раз к нему подходили грубые провенские тамплиеры, требуя отдать долг за покойного тестя, и угрожали судом. Он снисходительно объяснил им, что к кредиту Жоффруа не имеет никакого отношения, и обратное — не доказуемо. Это будет очевидно для любого суда — на момент получения кредита, он не принадлежал к семье сержинцев, с Жоффруа не был даже знаком и не может нести ответственность за его действия. Про тамплиеров Жан уже забыл.