Один и ОК. Как мы учимся быть сами по себе - Шрайбер Даниэль. Страница 6

Правда в том, что даже те отношения, которые мы поначалу не назвали бы близкими или тесными, очень важны для нашего внутреннего равновесия. Мы живем не только в узком кругу друзей, партнеров и членов семьи, но и вращаемся в гораздо более широких социальных кругах. Эти «сети», если можно так выразиться, часто бывают запутанными, но, как правило, оказывают на нашу повседневную жизнь больше влияния, чем мы думаем [31].

Первым этот феномен исследовал социолог Марк Грановеттер. В начале 1970-х годов он сформулировал то, что раньше понималось в лучшем случае интуитивно. Будь то знакомые, соседи, коллеги, друзья друзей или люди, с которыми мы встречаемся лишь случайно или по редким поводам, все эти «слабые социальные связи» обладают большой силой. По мнению Грановеттера, такие отношения наделены определенной связующей функцией – «функцией моста» – и предназначены для передачи информации, которой нельзя поделиться другим способом [32]. Другие социологи продолжили его изыскания и показали, как сильно – без нашего ведома – нас формируют эти сети, в которых легко распространяются идеи, установки, менталитет, мода, чувства и аффекты, такие как уверенность и страх [33].

Одной из особенностей новой «сети», благотворно на меня повлиявшей на Люцернском озере, была принципиальная, сдержанная доброжелательность, которой мне часто не хватает в Берлине. Иногда в ней усматривают рутину и фальшь. Кажется, будто сама ее идея отдает чем-то антикварным и чопорным, будто сегодня она совершенно не к месту и противоречит неолиберальному духу наших дней. Возможно, если общество воспринимает как само собой разумеющееся деление людей на победивших и проигравших, добра неизбежно желают лишь те, кто в нем нуждается.

Психоаналитик Адам Филлипс и историк культуры Барбара Тейлор в книге «О доброте» делают справедливое замечание: без доброты – пусть она и приобрела за последние десятки лет статус «запретного удовольствия» – «немыслимо наше эмоциональное и ментальное здоровье». Имеется в виду и то, каково это – испытывать доброту других людей, и то, каково самому быть добрым к ним. Филлипс и Тейлор говорят об обычной доброте в повседневной жизни. Мы избегаем проявлять доброту и радушие и находим для этого всевозможные оправдания, потому что именно такое отношение то и дело определяют как признак слабости [34].

Бывает, едешь в автобусе или поезде, и кажется, что поток исполненных ненависти комментариев без признаков саморефлексии выплеснулся из интернета в реальный мир. Большинство из нас знает, какую боль могут причинить неосторожное суждение, невнимательность и микроагрессия. И все же, такое впечатление, что для многих проявление доброты – непосильный вызов. Отчасти такое поведение объясняется определенной культурной обусловленностью. Нередко хорошим тоном считается быть «прямым» и проговаривать «неудобные» истины. Можно задаться вопросом, настолько ли важна собственная оценка, чтобы позволить себе кого-то ранить. Иногда под склонностью высказывать так называемые неудобные истины скрывается неготовность проявить хотя бы минимальную эмпатию.

Быть добрым несложно. Обычно это одна из первых интуитивных реакций, которую испытываешь при встрече с кем-то. Совсем нетрудно проявить интерес к собеседнику и выслушать его, нетрудно понять, что все мы уязвимы, а наши слова имеют последствия, и что чем больше мы убеждены в своей правоте, тем чаще оказываемся неправы [35].

За свою жизнь я успел ранить многих людей, как сознательно, так и невольно, по недостатку благоразумия. И, конечно, много таких ран я познал на себе. Не уверен, всегда ли мне удается быть добрым, но я хотя бы стараюсь. Никогда не знаешь, что творится за фасадом другого человека, какая у него жизнь, с чем он каждый день сталкивается. Со стороны люди почти всегда кажутся сильнее, чем они чувствуют себя на самом деле.

Прошло некоторое время, пока мне не стало действительно лучше, пока я не перестал так остро ощущать жестокость своих обнадеживающих фантазий о хорошей жизни, пока то, о чем я не хотел знать, не превратилось в то, о чем я снова ничего или, по крайней мере, не так много знал, пока необходимый самообман, на котором зиждилась моя жизнь, вновь не заработал. Впервые за долгое время январь обещал стать началом года, когда мне не нужно будет бороться с депрессией. В какой-то момент одиночество перестало причинять боль, и я больше не чувствовал себя настолько одиноким.

Под конец пребывания здесь, после очередной вылазки в горы, я занял одно из внешних сидений на пароме до Люцерна. Холод был жуткий, но я закутался в большой шарф и смотрел, как играют волны, как скользят по воде лебеди-шипуны, чомги и красноносые нырки, а мимо проплывают горы и деревни с живописными церквями, элегантными домиками и великолепными отелями XIX века, в которых, казалось, продолжалась другая эпоха. Вдруг на одной из этих великолепных построек я увидел надпись «Отель “У озера”». У меня екнуло сердце. Я сделал снимок и отправил его другу, с которым обсуждал роман Аниты Брукнер. Я знал: мой друг улыбнется, увидев фотографию. Эдит Хоуп, кстати, в конце книги прекращает отношения с мужчиной, с которым у нее был роман и которого она, вероятно, любила. Она расстается и с мужчиной, предложившим ей замужество, не имея особых чувств – сугубо ради социальной интеграции и признания. Она принимает решение жить одна.

Жизнь-одному сопряжена с вызовами, которые непонятны людям, имеющим партнера, супруга, семью. Да, в отношениях тоже можно почувствовать себя одиноким, но если живешь один и тебе одиноко, то и в обозримом будущем это не изменится. Чувство одиночества накатывает и снова спадает; иногда оно колет тебя в самое сердце, а потом забывается; его бывает легко отодвинуть на второй план, пока оно внезапно не настигнет вновь. Неважно, живешь ты один по своей воле или нет, как много у тебя друзей, насколько правильно ты обустроил свою повседневность: одиночество всегда сопутствует жизни-одному. С этим так тяжело смириться.

Всегда легче убедить себя в том, что совсем не чувствуешь боли, которую из гордости не показываешь миру, чем признать ее и постараться с ней справиться. Но все чувства, хорошие и плохие, надо прочувствовать, принять и пережить. Иногда жизнь-одному причиняет боль, иногда нет. Иногда приходится искать новые тропы (или, по крайней мере, быть открытым к ним), чтобы со всем этим справиться. Иногда нужно найти в себе смелость пойти на озеро или в горы, подставить лицо зимнему солнцу и держаться за всех тех радушных и добрых людей, которые встретятся тебе на пути. И помнить, что есть не только разные виды гордости, но и разные виды жизни-одному. Разные виды одиночества.

Дружеские разговоры

Возвращаясь в Берлин, я еще не знал, что началось время, которое многие будут воспринимать как конец нормальности. На самом деле этот конец наметился еще за несколько лет до этого. Процесс шел уже давно, но люди настолько к нему привыкли, что почти не замечали его динамики. Вирус, вызвавший у меня такой страх в Люцерне, неумолимо расползался по миру. И всех удивляло то, что удивлять не должно, если посмотреть на инфекционную активность, частоту заражения и течение болезни в Китае. Произошло то, о чем давно предупреждали ученые в связи с разрушением естественной среды обитания, промышленным содержанием животных, глобальной мобильностью населения и – как следствие – ростом зоонозных вирусных заболеваний.

Через несколько дней после возвращения из Швейцарии я заболел. То, что казалось обычным гриппом или простудой и почти целый месяц сопровождало меня после острой вспышки, скорее всего, и было обычным гриппом или простудой. Зимой я часто подхватывал подобные инфекции, но всеобщая растерянность и невозможность сделать тест на новый вирус побудили меня тогда стать очень осторожным: я по большей части сидел дома, почти ни с кем не виделся, разве что выходил на короткие прогулки. С большинством людей общался виртуально или по телефону. Если я не работал, то читал.