Параллельный вираж. Следствие ведёт Рязанцева - Касаткина Елена. Страница 9

— Ого, ты сломала карбоновую палку! Я думала, они не ломаются.

— В хороших руках и не такое ломалось, — Лена стянула с ноги висящую лыжу. — Крепление тоже можно выбросить.

— А в прокате говорили, что надёжнее этой фирмы…

— Блин! — Лена покрутила крепление. — Может, ещё можно починить? — вопросительно посмотрела на Гулю.

— Не знаю.

— Вот и я не уверена, — опираясь на руки, встала. Потёрла ушибленное плечо.

— В прокате скажут…

— Ага, я даже знаю, что именно. Ладно, — Лена открепила вторую лыжу, сгребла палки. — Пойду на оглашение приговора.

— Пошли, — Гуля вынула из петли руку.

— Э, нет, ты езжай. Я виновата, мне и отвечать. Знала же, что никудышный из меня лыжник, вот и нечего было соваться. Хотела реабилитироваться в собственных глазах после вчерашнего фиаско. Не хватало ещё тебе испортить прогулку.

— А ты не обидишься?

— Ещё чего! — Лена посмотрела на исчезающие в гуще деревьев фигуры лыжников. — Догоняй вон тех!

Мужичок в летах, в синей советской мастерке и оранжевым галстуком в разрезе короткой молнии отчеканил безапелляционное:

— Четыре тысячи!

— Ого! — Лена нахмурилась. — Столько стоит новый комплект.

— Вот именно!

— Чёрт! — Лена сжала губы в комок. Отдавать четыре тысячи за лыжи, на которых она даже не каталась, было жалко.

— Плати, Рязанцева! У тебя зарплата большая! — издевательски прозвучало за спиной.

Она не поверила своим ушам, а когда оглянулась — не поверила глазам.

— Волков?! Ну нет! Не может быть! Нет! Откуда ты взялся?

— Что за вопрос, Рязанцева? Оттуда, откуда и ты. И да, я тоже рад тебя видеть. — Волков подошёл к стойке и протянул мужику паспорт. — Один комплект лыж, пожалуйста… Если ещё остались целые, — добавил, выразительно глядя на Рязанцеву и растягивая в кривую ухмылку шлёпанцы губ.

— Только тебя мне здесь не хватало! — Лена повернулась к оранжевому галстуку. — У меня с собой столько нет, мне надо вернуться в санаторий.

— Возвращайтесь, — прогундосил мужичок, хлопая ссохшейся ладошкой по синей обложке документа. — А паспорт пока здесь полежит.

— Чёрт! — Идти в санаторий, всё объяснять Вадиму, выслушивать его насмешки, потом снова сюда, в пункт проката, платить и опять возвращаться в санаторий совсем не хотелось. Ныло ушибленное плечо, к тому же с запозданием разболелось бедро и отчего-то засверлило в ухе. Хотелось в тепло, в уют, в кресло, в плед, хотелось книжку и горячего чая и хрустеть какой-нибудь вкусняшкой, рассыпая вокруг себя хлопья слоёного теста. — Волков, одолжи четыре тысячи!

— Фьюить! — «Шлёпанцы» свернулись в трубочку. — Ну, Рязанцева, ты и наглая тётка!

— Тётки на рынке, а мы с тобой коллеги, как-никак. И зарплата у тебя не меньше. Так что раскошеливайся.

— Откуда ты знаешь, какая у меня зарплата? — Волков напрягся, словно его включили в розетку.

— Я же следователь, Волков, сыщик, я всё про всех знаю, а что не знаю, то обязательно найду. Вот там… во внутреннем кармане, — Лена похлопала Волкова по груди. — Не боись, вечером отдам. В крайнем случае, завтра утром.

— Вечером, — Волков расстегнул комбинезон и запустил костлявую руку внутрь. — А то счётчик включу. — Выудил потёртый бумажник, раскрыл. — У меня только три, остальные на карточке.

— Хватит! — взвизгнул мужичок и расплылся в угодливой улыбке. — Трёх вполне хватит. Вот, пожалуйста, возьмите свой документ. Он в целости и сохранности.

Они вышли вместе, долговязый глист в комбинезоне Волков и похожая на дюймовочку в коконе Рязанцева. Остановились.

Стянутое облачностью небо просело. Снег выдохся и, устав кружиться, стал оседать на землю редкими ленивыми снежинками. Тропинки застыли. Пустынно. Безлюдно. Тихо.

— И как это у тебя получается, Рязанцева? — Волков прислонил лыжи к ограждению веранды. Полез в карман за сигаретами.

— Что именно? — Лена втянула морозный воздух, задержала, выдохнула облачком пара.

— Добротой моей пользоваться. — Волков затянулся, задержал едкий дым, выдохнул сизую струю. — Верёвки из меня вьёшь.

— Ну да, из тебя совьёшь, пожалуй, — Лена поморщилась и дунула в сторону сигаретной взвеси. — Ты чего в горы припёрся? Воздух мне портить?

— А воздух тоже для твоего личного употребления, да?

— Нет, но всё-таки, как ты здесь оказался? Почему именно там, где я?

— А потому что ты, Рязанцева, умная!

Сведя брови к переносице, Лена изобразила на лице насмешливо-недоверчивое выражение.

— Чего?

— Того. Я хоть тебя и не люблю, но признаю твой ум и хитрость.

— Ааа… Ну хоть это признаешь. — Лена удовлетворённо кивнула. — Ну, ум понятно, а хитрость-то в чём?

— А в том, что умеешь ты из всего выгоду для себя извлечь. — Волков снова затянулся. — Даже тут.

— Где это тут? — брови съёжились сильнее.

— В горах. Вот мы, люди простые…

Лена многозначительно кашлянула.

— В смысле обычные, бесхитростные работники Следственного отдела в зимнее время что делаем?

— Что?

— Му-ча-ем-ся!

— Да ты что?!

— А то ты не знаешь. Зима — это тебе не лето!

— Неужели?!

— Оставь свой сарказм, Рязанцева! Я зиму ненавижу!

— Эт за что?

— А за то! Полметра снега… Полметра грёбанного снега за ночь, — Волков в сердцах плюнул сквозь прореху передних зубов. — Я, пля, трактор что ли, мм? Утром перед гаражом чистил-чистил… чистил-чистил, а его уже опять под самое не балуй. Кошки на улицу не ходят… Разочек выбежали и тут же стремглав обратно, и глаза такие офигевшие, мол «папа, там капец». — Волков выпучил глаза, изображая офигевших кошек.

— Ты что, кошек завёл? — Лена еле сдерживала смех.

— Пришлось, мыши достали, суки. У меня ж в подвале урожай, сама понимаешь.

— А то!

— Так ещё и собаки приблудные прижились, фиг выгонишь. Ну большая ещё по сугробам бегает, а маленькая из дома выбежала и в сугробе увязла, одни уши и глаза из снега торчат… Барахтается… Лазил, спасал, а оно мне надо? Матерился! Вот потому и ненавижу её.

— Ну, а я-то тут при чём?

— Орешкин, когда сказал, что ты в отпуск в горы умотала, я и смекнул. Ты ж ничего просто так не делаешь, свалила, чтоб в горах пересидеть, а я что, дурак, что ли? Кошаков своих пристроил и тоже сюда рванул.

— Но почему сюда, что в России гор мало или тебе принципиально ко мне поближе, чтоб отпуск испортить?

— Нужна ты мне, Рязанцева… Выражаясь языком Орешкина… как редьке пятая нога. Ты мне и на службе надоела до чёртиков. У меня тут однокурсник, давно звал, ну вот и пришлось совместить приятное с противной, — хохотнул Волков, стрельнув с крыльца бычок.

— А с чего ты решил, что я зиму не люблю?

— Так а чо, любишь, что ли?

— Да нормально отношусь.

— Чо-чо?! Нормально? Зима — нормально? Я так понимаю, хоть ты лыжи и сломала, но попу себе ещё не отморозила.

— Нет, Волков, зиму я люблю. И мороз люблю, и холодное солнце, и всё вот это, — Лена развела руками.

— Ага, и сопли в носу ледышками…

— Ну и что, в тепло зайдёшь, растают…

— Ага, через нос втянуть их в горло и проглотить… — Волков втянул воздух длинным острым носом, кончик которого уже начал краснеть. — Солёный зимний коктейльчик!

— Фу! Волков, — Лена поморщилась. — Какой же ты гадкий! А ещё поэтом себя мнишь. Пиитом! Лучше бы стихи сочинял.

— А, видишь, захотела стихов моих, а раньше критиковала.

— Да я вроде не критиковала.

— Ну не ты, а твой друг Котов, а ты поддакивала.

— И ты решил перейти на прозу?

— А я по-всякому могу, могу и в стихах. Хочешь про коктейль?

— О нет.

— Ну а чо тебе тогда?

— Что-нибудь лирическое, нежное, то, что тебя волнует на данный момент.

— Да запросто. — Его лицо стало серьёзным. — Вот тебе экспромтик. — Волков сунул руки в карманы, дважды перекатился с пятки на носок и загундосил нараспев не своим голосом.

О ты попа… Твоя попа…

Взглянешь, глаз, как у циклопа,

Шлёпну я ладошечкой,