Жизнь и смерть Кришнамурти - Латьенс Мери. Страница 40

К этому времени было принято решение, что Мери продаст свой дом в Малибу и построит новый рядом с Сосновым коттеджем, причем новый дом отойдет к американскому фонду после ее смерти. Живя в Сосновом Коттедже, К. будет находиться поблизости от школы, в то время как дом в Малибу расположен в 60 милях от Охая.

9 мая К. прооперировали простату в медицинском центре Седерс-Синай в Лос-Анджелесе. Он заранее предупредил Мери, что она должна быть начеку, не позволяя ему «ускользнуть», напоминая ему о том, что и сам он должен быть бдителен, а то после «52 лет публичных выступлений он может почувствовать, что выступал достаточно». Он сообщил Мери, что «всегда жил на грани жизни и смерти». Ему казалось, что умереть легче, чем жить. За две недели до операции он ездил в больницу, чтобы сдать анализ крови, если вдруг потребуется переливание. Он отказался от общего наркоза, убежденный, что тело этого не вынесет. Даже местная анестезия, блокирующая спинномозговой канал, могла стать слишком большим испытанием для тела. У К. всегда было чувство непривязанности к своему телу.

Когда настал день ложиться в больницу, Мери поехала с ним, заняв соседнюю комнату. К. осмотрел обе комнаты, дотронувшись до стен, — так он поступал в любой новой комнате, где останавливался, очевидно делая это и для Мери. Почему такое было необходимо, неизвестно. Возможно, таково было средство очищения, удаления всего инородного, хотя и не обязательно злого, наполнение комнаты своим собственным влиянием. Мери попросила анестезиолога разрешить ей разговаривать с К., чтобы поддерживать его бодрствование и сделать так, чтобы он не «ускользнул». Через два часа его привезли обратно в комнату; он выглядел веселым и попросил почитать детектив, но к вечеру пришла сильная боль. Ему ввели детскую дозу сильного обезболивающего средства, которое нельзя было вводить больше, поскольку оно вызывало головокружение и тошноту. Он «ушел» примерно на час, разговаривая с Нитьей, а потом у него состоялся «разговор со смертью», как позднее говорил К. На следующий день Мери записала под диктовку:

К. предупреждал еще до того, как лечь в больницу, что возможно отделение тела, когда вмешается смерть. Хотя человек (Мери) сидел рядом, а медсестра входила и выходила, это не было самообманом или галлюцинацией. Лежа в постели, он видел, как облако наполнилось дождем, окно осветилось, а внизу на мили простерся город. В оконную раму стучал дождь, и он ясно видел как капал питательный раствор, капля за каплей к нему в организм. С огромной силой чувствовалось, что если бы другой не вмешался, то смерть бы победила.

Упомянутый диалог начался словами, мысль работала ясно. Гремел гром и сверкала молния, а разговор продолжался. Страха не было — ни со стороны тела, ни со стороны другого — совсем никакого страха — можно было говорить свободно и обстоятельно. Всегда трудно передать словами подобный разговор. Странно, поскольку страха не было, смерть не сковывала ум воспоминаниями о прошлом. Результат разговора предельно ясен. Тело сильно страдало, не в состоянии испытывать тревогу или страшиться, в то время как другой был ощутимо вне тела и смерти. Он будто выступал в роли третейского судьи в опасной игре, о которой тело не имело достаточного представления.

Казалось, смерть присутствует всегда, но ее нельзя пригласить. Это равносильно самоубийству, что совершенно глупо.

Во время разговора не было чувства времени. Вероятно, весь диалог продолжался около часа, а время, которое показывали часы, не существовало. И слова перестали существовать, поскольку смысл этих слов схватывался мгновенно. Разумеется, когда человек к чему-то привязан — идеям, вере, собственности, личности — смерть не придет к нему побеседовать. В смысле конца смерть определяется как абсолютная свобода.

Разговор велся учтиво. Не было ничего похожего на сентиментальность, преувеличенность чувств, искажения абсолютного конца времени, безбрежной огромности, когда смерть ежедневно рядом. Было чувство, что тело проживет много лет, но смерть и тот, другой всегда будут вместе до тех пор, пока организм не перестанет существовать. Всех троих объединяло большое чувство юмора; можно было даже услышать смех, красота которого равносильна облакам и дождю.

Звук этой беседы расширялся бесконечно, и этот звук был таким же вначале, но в нем не было конца. Жизнь и смерть всегда рядом, подобно любви и смерти. Поскольку любовь — не воспоминание, смерть — не прошлое. Не было и тени страха во время разговора, потому что страх подобен темноте, а смерть свету.

Диалог не был иллюзией или плодом фантазии. Он напоминал шепот ветра, но шепот очень ясный — прислушавшись, можно было услышать его; тогда можно стать частью этого шепота. Тогда мы смогли бы вместе разделить его. Но ты не захотел услышать. Ведь ты слишком отождествлен с собственным телом, собственными мыслями и собственным путем. Все это нужно отбросить, чтобы вобрать в себя свет и любовь к смерти.

Единственное, что добавилось к программе К. этим летом, была поездка с Мери в Бонн на три дня в клинику Янкера для консультации с доктором Шифом, после чего К. один должен был в ноябре вылететь в Индию. Результаты различных анализов показали, как выразился врач, что К. поразительно сохранился для своего возраста.

Некоторые из попечителей английского и американского фондов присоединились к К. в Мадрасе в начале 1978 года, отправившись вместе с ним в Долину Риши, где были большие изменения в школе. Г. Нараян, старший сын старшего брата К. стал директором школы после отставки доктора Баласундарама. Нараян учительствовал в течение 25 лет, сначала в Долине Риши, а затем в школе Рудольфа Штайнера в Англии. Почти с первого дня его жена преподавала в Броквуде, а их единственная дочь Наташа училась теперь там. К. не придавал значения своему кровному родству с Нараяном, и казалось, что его интерес к Наташе был ни больше ни меньше, чем к любой другой способной девочке. Он любил детей и молодежь. Учеников из Долины Риши убедили в необходимости отправиться на время в Броквуд; теперь К. спрашивал есть ли в этом необходимость? Ведь так легко поддаться растлевающему влиянию Запада. Молодые в Индии по-прежнему чтили старших, жаждали знаний, относясь к образованию как к привилегии.

Когда К. вернулся в Охай, Сосновый Коттедж расширили, и Мери переехала туда. Для Мери оказалось нелегко расстаться со своим красивым домом в Малибу, о котором также скучал и К., но ей удалось превратить Сосновый Коттедж в точно такой же прелестный дом, оставив без изменений коттедж, в котором спал К., соединив эту часть дома с новой постройкой переходом. И К., и Мери полюбили новый дом. К. доставляло удовольствие начищать электрический чайник и другую утварь на кухне, как он это делал в Западном крыле Броквуда, а также ухаживать за новым садом. Ему всегда нравилось поливать растения, он старался помочь по дому, относя использованный за завтраком поднос на кухню, помогая загружать и разгружать посудомоечную машину. Он боялся, что Мери устает от своих обязанностей в Охай и Броквуде. Она была одновременно секретарем и шофером, делала покупки, стирала и гладила его одежду. Когда она возвращалась с сумками из продуктовых магазинов, он всегда с удовольствием смотрел что она купила. Тем не менее, он никому не позволял упаковывать свои вещи для поездок, поскольку с гордостью считал это своей прерогативой. В те годы, когда Мери не сопровождала его в Индию, она имела трехмесячный отдых в Калифорнии. По пути в Гштаад в июне К. и Мери снова заехали в клинику Янкера, где все взятые анализы оказались удовлетворительными. Вернувшись в сентябре в Броквуд после встречи в Саанене раз в две недели К. стал диктовать Мери письма к школам, продолжая эту работу вплоть до марта 1980 года; всего было продиктовано 37 писем, каждое объемом в 3 страницы. Диктуемые главным образом друг за другом, но отсылаемые раз в две недели, письма датируются днем их отправки, а не написания. Таким образом он поддерживал связь со всеми школами. Уже в первом письме К. четко определил свое виденье школ: «Они должны заботиться о создании цельного человека. Подобные центры образования должны помочь учителю и ученику естественно расцвести». В следующем письме он добавил: «Задача школ подобного рода — воспитать новое поколение людей, свободных от эгоистической деятельности. Ни одно другое учебное заведение не ставит подобной цели; наша обязанность как учителей — воспитать разум, свободный от внутренних противоречий».