Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен. Страница 82

— Не будем увлекаться, старый друг, — ты начинаешь говорить так же грандиозно, как Никанор.

Исидор тихо рассмеялся: — Всю свою жизнь я был не более чем писакой в клетке Муз. Должен признаться, мысль о том, что я могу еще что-то сделать, чтобы изменить мир, немного опьяняет.

— Скорее, как это прекрасное вино. Не допить ли нам его?

— Нет, я уже слишком много выпил. Я иду спать. У нас впереди напряженный день. Ты по-прежнему настроен взять с собой Гордиана?

— Если он узнает, что я был на Фаросе без него, я затрудняюсь объяснить, почему не взял его с собой. Не волнуйся, я прослежу, чтобы он не путался под ногами, пока ты будешь совещаться с Анубионом.  Гордиан молод и его легко отвлечь.

— Ты уверены, что он ничего не подозревает о твоей миссии?

— Ничего. Как Гордиан неоднократно демонстрировал во время наших путешествий, он довольно умен в некоторых отношениях, но ужасно наивен в других. Он умен, но еще не циничен. Он по-мальчишески верит в своего старого наставника; на самом деле это довольно трогательно. Он никогда не спрашивал меня о причинах моего путешествия инкогнито, и я совершенно уверен, что он и понятия не имеет о моей деятельности в каждом городе, который мы посетили - изучении местных настроений, поиске и беседах с теми, кто мог бы быть полезен нашему делу, составлении списка тех, кто представляет для нас опасность.

— Даже в Вавилоне?

— Особенно там! Парфяне с подозрением относятся и к Риму, и к Митридату, но, когда придет время, их нужно убедить встать на нашу сторону. Антипатр вздохнул. — Ну что ж, если больше не будет вина, тогда я тоже иду спать.

Когда они поднялись и направились к своим комнатам, я услышал шепот Исидора: — Рим, это болезнь.

Антипатр прошептал в ответ: — А Митридат, лекарство!

Я молча закрыл дверь и вернулся в свою кровать.

Моя голова была так наполнена болезненными мыслями, что я думал, что она вот-вот взорвется. С самого начала нашего путешествия Антипатр обманывал меня. Каким же я был дураком, не разглядев его насквозь!

Возможно, я не хотел видеть правду.

В Олимпии, в ночь перед убийством Симмия Циника, я подслушал разговор двух мужчин в шатре нашего хозяина. Одним из них был Никанор. Другой говорил таким тихим голосом, что я не мог разобрать, что он сказал, не говоря уже о том, чтобы узнать его голос. Теперь я знал, что этим человеком был Антипатр, и оба они были агентами Митридата.

Оглядываясь назад, я вспомнил все те времена во всех городах, когда Антипатр якобы оставался в своей комнате, пока я уходил куда-то на целый день… или говорил, что встречается с коллегами-учеными, чтобы поговорить о поэзии (зная, что нет ничего более вероятного, чем поразить меня)…  или пошел в какой-то храм без меня, так как я уже посещал это место и не хотел идти туда снова. Сколько раз его фактической целью были встречи с сообщниками для подготовки восстания Митридата и разорения Рима?

Какие планы он вынашивал с Евтропием в Эфесе, и с Посидонием на Родосе, и со всеми остальными, с кем он, должно быть, встречался во время всех наших остановок в Афинах, на Делосе, Лесбосе и в других местах?

В Галикарнасе, в течение всех тех блаженных часов, которые я провел с Битто, я предполагал, что Антипатр погружается в тома ее библиотеки, хотя на самом деле он, должно быть, вел яростную переписку со своими контактерами по всему греческому миру. Я был в неведении. Как Антипатр только что описал меня? — «Молод и его легко отвлечь».

Они с Исидором были давними друзьями - это стало ясно из их разговора, - но из-за  меня они притворились незнакомцами на корабле, который доставил нас в Александрию. Сколько раз подобные шарады разыгрывались прямо у меня на глазах? И теперь, каждый день, когда они вдвоем отправлялись в библиотеку, предположительно, чтобы заняться научными исследованиями среди пыльных свитков, они разрабатывали код, который можно было использовать для отправки секретных сигналов с Фароса.

Внезапная мысль пробрала меня до костей: какова была во всем этом роль моего отца? Он, несомненно, способствовал инсценировке смерти Антипатра и его исчезновению из Рима. Сделал ли он это, зная о миссии Антипатра? Был ли он тоже агентом Митридата и, следовательно, предателем Рима? Намеренно ли он держал меня в неведении, обманывая точно так же, как это делал Антипатр?

Почти столь же тревожной была и другая возможность: что Антипатр одурачил его так же, как и меня. Что можно было в таком случае сказать о мудрости моего отца, так называемого Искателя?

Мне захотелось разбудить Антипатра и потребовать правды. Я встал с кровати, вышел из комнаты и подошел к его двери. Я долго стоял в темноте, но не мог заставить себя постучать. Я еще не был готов противостоять ему. Затем я вернулся в свою кровать. «Выждать время было бы разумнее», -сказал я сам себе.

Могло бы все сложиться иначе, если бы я последовал своему первому порыву?

Я думал, что никогда не засну, но вскоре Сомнус положил на меня руку, и Морфей наполнил мою голову ужасными снами. Кругом был шум, хаос и ужас. Мой отец и Антипатр находились в эпицентре кровавого бунта. Скрывавшийся на окраине безумный Никанор внезапно бросился вперед и запустил в воздух шипящую змею. Затем массивный каменный палец вырвался из земли и взмыл ввысь, белым шпилем среди огненной тьмы. Маяк на вершине был невероятно ярким. Луч света обжег мои глаза и прожег мой мозг, обнажив мои глубочайшие страхи и лишив меня всех секретов.

* * *

На следующее утро, за завтраком, я попытался выглядеть приятно удивленным, когда Антипатр сделал свое заявление. Вместо этого я, должно быть, выглядел ошеломленным. Из меня никогда не получился бы хороший шпион.

— Гордиан, я начинаю думать, что ты не здоров, — сказал Антипатр. — Разве ты меня не слышал? Исидор устроил нам обоим сегодня поездку на Фарос. Это достаточно редкая возможность. Знаешь, маяк открыт не для всех. Мы увидим его изнутри и снаружи и поднимемся на самый верх, если наши ноги выдержат.

— Замечательно, — удалось мне выдавить из себя.

Антипатр нахмурился и покачал головой из-за моего необъяснимого отсутствия энтузиазма: — Не сиди так, разинув рот. Ешь свой завтрак и готовься к выходу.

Мы направились к пристани, где паром перевозил рабочих на Фарос. В то утро дежурил другой, более внимательный охранник; он потребовал показать наш пропуск, который Исидор должным образом предъявил. Нас проводили в начало очереди и разрешили сесть на следующую лодку.

Даже в моем мрачном, тревожном настроении поездка через гавань не могла не взбодрить меня. Воздух был прохладным и освежающим. Утреннее солнце поблескивало на воде. Храмы и обелиски царских островов на востоке были очерчены силуэтами, мерцающими огненными очертаниями, но впереди нас Фарос был освещен снизу доверху мягким желтым светом. Издалека он выглядел слишком изящным, чтобы быть созданным из камня - казалось, что он сделан из масла или козьего сыра. Но по мере того, как мы приближались, иллюзия мягкости исчезала, как будто само теплое солнце обжигало и закаляло массивные блоки, превращая их в камень с острыми краями.

— Фарос был построен особым видом каменной кладки, — сказал Исидор, как бы прочитав мои мысли, — нечто среднее между известняком и мрамором. Говорят, что он становится тверже, когда подвергается воздействию влажного морского воздуха. Фарос простоял почти двести лет, и эксперты говорят, что он может простоять еще и тысячу.

Когда мы приближались к Фаросу, я, несмотря на свое настроение, ощутил благоговение и волнение.

На выъоде, нас встретил охранник. Посмотрев на наш пропуск, он подвел нас к скамейке, затененной навесом из соломенного тростника. Повсюду были солдаты и одетые в зеленую одежду рабочие. Мы втроем выглядели среди них довольно заметно в наших обычных туниках.

После недолгого ожидания нас встретила внушительная фигура в зеленом одеянии и высоком головном уборе -  Анубион, человек, с которым накануне разговаривал Никанор.