Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович. Страница 13

Прочитав это, Тарик заключил: что-то не похожи выходки бабки Тамаж на безобидные проказы и недобрые шутки. Орешник, безусловно, она загубила. И кажется, Тарик теперь знал причину: Огге Галадар писал, что порой черных буквально переполняет бурлящая в них злая сила, отчего с ними могут происходить

всякие душевредные приступы, и они не ради злого умысла, а чтобы уберечься от этих необычных, ничего общего не имеющих с привычными людскими хворей, сбрасывают чары куда попало, и тогда гибнут не только огороды, но и могучие деревья, рушатся мостики, вылетают кирпичи из печных труб, падают заборы, теряют колеса телеги и кареты... Может, и с орешником случилось так же? И с голубями дядюшки Ратима? Над погибшим орешником не было цветка баралейника, а над птичником как раз был. Как это истолковать? Непонятно...

Вот, кстати! Есть и о цветке баралейника. «Нам так и не дано знать до сей поры, есть ли появление цветка баралейника над отмеченным проявлением черного ведовства местом задумкой Создателя, дабы знающие люди безошибочно определяли присутствие сил зла, — или это особое свойство, присущее черной магии так же, как прояснившемуся после ливня небу сопутствует радуга. До сих пор никто не отыскал истину. Что же, в конце концов люди принимают к сведению многое, что неспособны объяснить. Я думаю, что цветок баралейника часто служит добру, выявляя — увы, видимое немногими — до поры до времени затаившееся под безобидной, а то и благообразной личиной зло, пусть это и происходит реже, чем хотелось бы борцам с нечистой силой».

Прочитав это, Тарик разочарованно вздохнул: и здесь нет полной ясности — что ж, говорил кто-то из студиозусов, что нет умной ученой книги, дававшей бы ответ на все вопросы и загадки жизни на грешной земле...

Как ни увлекательны были страницы, повествующие о «морских» ведьмах, Тарик их пролистал, оставив на потом, — речь там шла о своеобразном, связанном исключительно с морем, черном чародействе, а тут были чисто сухопутные дела...

Стоп, стоп! Не все принадлежности для своих колдовских, вре-дительных зелий ведьмы могут раздобыть там, где обитают. Иные растения — цветы и плоды — произрастают в других землях, иногда очень отдаленных, и ведьмы либо сами отправляются за ними, порой на край света, либо обретают их трудами сообщников, привозящих

таковые — разумеется, за солидную плату, ибо в этой роли выступают самые обычные люди, охваченные желанием заработать деньги даже столь богомерзкими способами. Вот примеры...

А если предположить, что в порту Тарик как раз и оказался невольным очевидцем именно такой негоции? Та же потаенка, только особенная. Матрос с приплывшей издалека «Яганы» привез бабке Тамаж нечто способное послужить основой ведьминского зелья, но произрастающее лишь на далеких островах, как тянучка или горькие бобы, — несомненно, по предварительной договоренности. Понятно, почему грузали тогда ничего не увидели: пишется же в трактате (и в жутиках, не только канговских), что ведьмы обладают порой и умением отводить людям глаза, становиться невидимыми... Почему бы и нет? Зачем-то же бабку понесло в порт. Полученный от матроса сверточек совсем небольшой, но нигде не сказано, что для черных зелий нужны целые мешки трав и тому подобного... Посмотреть бы...

«Дур-рак!» — мысленно воскликнул Тарик в свой собственный адрес и даже от полноты чувств легонько припечатал себя кулаком по лбу. Дурак, бестолочь! Совсем забыл, что есть надежный способ посмотреть, что делается у бабки дома. Неизвестно еще, сработает ли, но попробовать, безусловно, стоит...

Что еще? Ведьмы сторонятся текучей воды, порой охотятся за кладами, часто держат при себе черных кошек, помогающих им в том и в этом, не любят детского смеха и веселых плясок... Ну, вот и все о них, дальше идет рассказ о «ведовских мужиках», возможно сейчас и ненужный, потому что ни единого такого поблизости нет...

Стемнело, Тарик уже плохо различал строчки. Давно следовало завалиться спать, но охотничий азарт не проходил. Засыпав в лампу достаточно «огневика», чтобы хватило до утра, Тарик достал мешочек из шкафчика и высыпал на ладонь несколько «бодрящих орехов», круглых, коричневых. Разжевал и проглотил без труда — почти безвкусные, сухие, так что пришлось запить фруктовой водой.

Очень полезная штука, не имеющая ни малейшего отношения к чародейским зельям. В Арелате они не произрастают, но их часто привозят мешками бадахарские торговцы, и товар это ходкий. Достаточно сгрызть полдюжины — и на несколько часов тело наливается бодростью, а сон отлетает до утра. Дурманом они не считаются, и после них не бывает ничего напоминающего похмелье или иные вредные последствия. А потому они в большом употреблении у караульных солдат, ночных извозчиков и стражников — словом, у всех, кому приходится работать ночью (еще их едят перед ночью любви, но об этом Тарик пока что знал исключительно из книжек). Зато два раза их лопал, когда выходил с грузалями на ночную работу, — бывает, приходят пироскафы с трюмами, требующими срочной ночной разгрузки (например, редкостные заморские фрукты, которые очень быстро портятся). Все этот труд очень любят: за ночную работу платят втройне, а иногда и вчетверо.

Поставив лампу в изголовье, Тарик удобно устроился на постели и вновь принялся за книгу. На сей раз читал быстро, скользя по страницам взглядом наискосок, стараясь ухватить глазами нужное, — искусство, знакомое всякому прилежному Школяру, коему часто приходится быстренько прочитать толстые учебники...

Этаким галопом он одолел добрую половину книги — и почувствовал нечто вроде сердитого разочарования, не найдя того, что искал. Много было интересного и полезного о разнообразной нечистой силе, но ни словечка о том, как с ней бороться, чего она больше всего боится, кроме серебра, — одним словом, как ее победить так, чтобы если и не совсем рассыпалась прахом, то убежала за шестью шесть земель. Это у Канга удалось заманить чудище на дроболитную башню, но разве у него получится? Ведь...

Он вдруг обнаружил, что в комнате определенно что-то изменилось. К яркому свету лампы примешался другой, словно ведро зеленой краски опрокинули в чан со светло-золотистой. Он уже видел такой свет — зеленовато, гнилушечьи мерцавший, зыбкий. Прошлой ночью... Тарик уронил книгу на постель, рывком поднял голову. В приоткрытую дверь просунулась пантерка — только

голова и передние лапы. Вместо левого уха как-то жалко торчал косой невеликий распухший обрубок.

Занятно, но он не испытал и капелюшечки страха, не то что в прошлый раз, скорее уж досаду: опять приперлась, тварь корноухая, влезла в чужой дом, как к себе в берлогу...

— Тарик, давай поговорим, — сказала пантерка тем же хрипловатым голосом, ничуть не похожим на ее голос в людском обличье. — Я с миром пришла...

— Как пришла, так и проваливай! — рявкнул Тарик, кубарем скатился с постели, мигом выхватил кинжал и стряхнул на пол ножны. — Одного раза тебе мало? Смотри, добавлю!

Пантерка отодвинулась так, что из коридора торчала только голова с отрубленным ухом. Казалось, она пытается придать морде самое доброжелательное выражение. Тарик присел на кровать — не та это гостья, чтобы политесно встречать ее стоя, — готовый в любой миг вскочить. Кинжал он осторожно держал острием к двери.

— Ну, зачем ты так, Тарик? — сказала пантерка. — Ухо отхватил...

— А ты новое прирасти, — злорадно посоветовал Тарик.

— Не умею, — призналась пантерка вроде бы грустно.

— Что ж ты так? — усмехнулся Тарик, уже чувствуя себя совершенно спокойно, словно сто раз беседовал с ведьмами-оборотнями. — Я вот читал одну голую книжку, так там колдуна на кусочки изрубили, а они обратно сползлись. Хорошо хоть догадались огнем спалить, тут уж он издох.

— Так то в книжках, там чего только ни понапишут...

— Книги порой отражают жизнь, — наставительно сказал Тарик, щегольнув запомнившейся фразой кого-то из студиозусов. — Какого тебе рожна нужно?

— Бляшку... — раскрыв глаза на всю дозволенную природой ширину и оскалясь, сказала пантерка. — Отдай бляшку, а я тебе дам золота, много! Настоящее золото — не обратится потом ни в черепки, ни в конские катыши. Ну зачем тебе бляшка? А с золотом ты не то что в матросы пойдешь — корабль купишь, если захочешь, даже