Дело о лазоревом письме - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 34
Как-то незаметно перешли на новые станки; Амадия похвастался, что усовершенствованный им челнок позволяет ткать впятеро быстрее; к сожалению, новшество это вызывает гнев цехов, а с ними и советника Нарая.
– Если не наладить такие станки в империи, вся наша шерсть будет перерабатываться в Осуе, – пожаловался домоправитель. – В прошлом году, когда я был в Хабарте, уже половина ее сидела на новых станках, но кто знает, к чему приведут требования Нарая?
– Кстати, о провинции Хабарта, – спросил молодой судья, – а почему в этот год туда поехал Иммани? Господин Шан’гар уроженец тамошних мест, а у вас там торговые дела. Разумнее было б послать вас.
Домоправитель Амадия несколько нахмурился и пробормотал, что такова была воля хозяина.
– Я слыхал, – спросил судья Нан, – что между вами и секретарем Иммани была немалая распря: в прошлом году он обвинил вас в хищениях?
– Иммани, – вздорный наглец, – сказал Амадия, – сердце у него без жалости, а язык без костей, господин посмеялся и прогнал его прочь.
– Но документы-то были? – спросил судья Нан.
Тут толстый домоправитель нахмурился еще больше и, чтобы скрыть свое волнение, запустил зубы в финиковый пирог.
– Я слыхал, – сказал Нан, – что перед этой поездкой был большой скандал. Иммани снова обвинил вас в том, что вы нечестны с Андарзом и что поэтому-то вы и хотите сам ехать в Хабарту: иначе воровство выплывет.
– Иммани, – сказал Амадия, – умен, как сова, и вздорен, как гусь, и гусь в нем часто побеждает сову. Он нес глупость, и господин Андарз чуть не побил его палкой.
– Но тем не менее он послал в Хабарту Иммани?
– Он послал в Хабарту Иммани, – сердито сказал Амадия, – но тот не нашел ни недостачи в мерах, ни недостачи в деньгах, и никогда он не предъявил господину не единого документа, подтверждающего этот вздор!
Молодой судья кивнул, словно сострадая домоправителю в возведенной на него напраслине, и осторожно, двумя пальцами, съел цукат из финика с миндалем; а потом он омыл руки в розовой воде и достал из широкого рукава несколько грузовых ведомостей, которые было легко признать по зеленой с желтым полосе на документе.
– Это что? – спросил домоправитель Амадия.
– Это документы, которые секретарь Иммани переслал советнику Нараю, – ответил молодой судья. По ним получается, что в этом году «Золотая звезда» повезла в Осую из Хабарты три тысячи мер шелка, а перед господином Андарзом вы указали в ней пятьсот мер. К господину Андарзу вопросов нет, – он ведь имеет особое дозволение императора торговать с Осуей, – а вот с вас есть что спросить, – ведь рабу никто не даровал привилегии красть у хозяина.
Мигом господин Амадия забыл и о каменном небосводе, и об усовершенствованных челноках. Пирог вывалился из его раскрытого рта прямо на атласную скатерть.
– Ах он подлец! – вскричал домоправитель Амадия, – он взял с меня двести тысяч, чтобы все оставалось в тиши! Пусть он не думает, что я буду молчать! Он… он… да этот негодяй!
– Он – что?
– Он торговал людьми с варварами! Государыня Касия приговорила его к смерти!
Молодой чиновник улыбнулся, и его глаза внезапно стали как два алмазных буравчика.
– А вас? – спросил господин Нан. – Господин Иммани торговал людьми с варварами; Шан’гар – убил наместника Савара. За пределами дома Андарза Иммани ждет обвинение в измене, а Шан’гара – обвинение в убийстве наместника Хабарты. Им обоим некуда идти. Андарз спас их от смерти. От чего Андарз спас вас? Какое преступление совершили вы?
– Я ни в чем не виновен, – взвизгнул Амадия.
– Что ж, в определенных обстоятельствах – это самое непростительное преступление, а? – сказал Нан и вышел из беседки. За его спиной Амадия закрыл пухлые глазки и потерял сознание.
Из беседки господин Нан прошел в кабинет Андарза. Императорский наставник сидел в кресле на возвышении и смеялся, а перед ним на руках ходил Шаваш. Впрочем, мальчишку тут же отослали, и Нан принялся рассказывать о своей поездке в Козий Лес. Едва он кончил, в дверь послышался стук, и на пороге показался начальник охраны Шан’гар. Он сказал, что Амадия потерял сознание в розовой беседке и по этой причине просит позволения удалиться домой и не дожидаться, вызовет ли его Андарз с отчетом.
– Великий Вей! – сказал Андарз, – что с ним?
– Этот шпион Нарая, Нан, напугал его до смерти, – сказал Шан’гар.
– Невежливо говорить о присутствующем человеке в третьем лице, – сказал Андарз.
– Ах я козел в капусте! – с насмешкой вскричал Шан’гар, – простите меня, глупого варвара! В нашем языке, когда о присутствующем говорят в третьем лице, это свидетельствует о величайшем почтении! Ах я невежественная скотина! Вечно путаю языки!
Откланялся и вышел. Вейский его был безукоризнен.
«Великий Вей, – подумал Нан, – как бы этот варвар не свернул мне шею».
– Да что же это у вас такое случилось с Амадией? – спросил Андарз.
Нан молча протянул ему те же бумаги, которые он показывал домоправителю.
– Что это? – спросил Андарз.
– Это документы о торговле с Осуей, – ответил Нан, – согласно им домоправитель Амадия не особенно был честен с вами. Только «Золотая Звезда», по бумагам, везла две тысячи мер шелка, – а перед вами Амадия отчитался за пятьсот. Я сказал Амадии, что ваш секретарь Иммани передал эти бумаги советнику Нараю, и Амадия чуть не сошел с ума и закричал: «Он же взял с меня двести тысяч!» Никаких этих бумаг Иммани никуда не передавал: они были у него во флигеле. Вы взяли Иммани, думая, что он ловок шпионить за всеми? Напрасно. Такой человек не будет доносить господину, если можно шантажировать слугу.
– Мерзавец! – сказал Андарз, – я его повешу!
– Не советую. Вы не сможете сделать это сами, вам придется передать его властям: представляете, что он сможет рассказать перед казнью? Можно избавиться от него, не прибегая к посредничеству властей, но, увы, всякий скандал в вашем доме будет на руку господину Нараю. Стоит кому-либо из ваших домашних исчезнуть, и Нарай обвинит вас в том, что вы убили человека, решившегося свидетельствовать против вас.
Андарз сидел молча, и руки его машинально рвали и скатывали в комочки исписанную бумагу на столе.
– Этим дело не ограничивается, – продолжал Нан, – ведь так или иначе, но все эти бумаги датированы прошлым годом! Нет ни одной, которую Иммани мог привезти только из последней поездки. Ваш секретарь давно шантажирует вашего домоправителя. Амадия мог бояться, что тот привезет из Хабарты еще документы и, конечно, потребует еще денег. Мне представляется вполне возможным, что Амадия объяснил положение одному из своих соучастников, и они согласились, что лучше отнять эти бумаги у Иммани, нежели снова платить ему из собственного кармана. Когда Амадия увидел лазоревое письмо, он, по обыкновению, перепугался и сообразил, что письмо надо отдать вам. Но как? Отослать его даром – не будет ли это подозрительно, и вдобавок убыточно? Зачем отдавать даром то, за что можно попросить миллион?
– Стало быть, – сказал Андарз, – вы подозреваете, что Иммани был ограблен Амадией и его осуйским сообщником?
– Более всего, – сказал Нан, я подозреваю самого Иммани. Он мог инсценировать ограбление сам. Он мог зарыть где-нибудь свою одежду или бросить ее в реку, а ценные вещи спрятать в укромном месте. Через несколько недель он мог вернуться и выкопать укрытое, благо застава находится в четырех часах езды от столицы. Мне также известно, что он поддерживает тайную связь с одной женщиной из Осуйского квартала: он мог передать поклажу ей. Возможно, Иммани даже не знал о содержании письма, а хотел просто украсть подарки, которые наместник Хамавн переслал брату. Только через несколько недель, вернувшись за добычей, он мог обнаружить, что у него в руках. Вся эта история с отпущенными слугами и с разбойником, которого никто не видел, кажется очень подозрительной. С другой стороны, если разбойник приложил усилия, чтобы Иммани его не видел, – это могло быть оттого, что Иммани разбойника знал. Так, например, Шан’гар, варвар по происхождению и человек неимоверной физической силы, предан вам, но терпеть не может Иммани. После того как слуги известили о скором приезде Шан’гара, варвару ничего не стоило проскакать эти четыре часа до Козьей дороги, залезть на дерево, подкараулить Иммани и ограбить его. Наверняка он просто хотел проучить Иммани за донос касательно алхимии, но потом увидел меж строчек письма миллион, и этот миллион встал между ним и его верностью.