В чем истина? Эксплейнер по современной философии от Фуко и Делеза до Жижека и Харауэй - Неаполитанский Максимилиан. Страница 15

Один из самых важных концептов Гваттари – трансверсальность, попытка соединить несоединимое: элементы множества и противоположности. Трансверсальность можно сравнить с поездкой по железной дороге: то, что при этом видишь, нельзя получить в цельной форме. Обезумевший путешественник, перебегающий от окна к окну, чтобы приблизить противопоставленные фрагменты, всегда будет прочерчивать своей беготней остающуюся в середине линию.

С точки зрения философии идея трансверсальности важна, так как мысль часто занята попыткой свести все к чему-то единому. Трансверсальность же помогает этого избежать, не утратив самой мысли.

Психоанализ определил биографию Гваттари. Он внимательно читал Лакана и активно посещал его занятия. Интерес Гваттари был настолько велик, что друзья стали называть его «маленький Лакан». Гваттари начал работать в психиатрической клинике Ла Борд, и его интерес все не угасал. Радикальный разрыв Гваттари с психоанализом произошел только после публикации «Анти-Эдипа», написанного в соавторстве с Делезом. Книга настолько возмутила Лакана, что он запретил своим ученикам упоминать ее в любом контексте.

Шизоанализ противостоит психоанализу, заменяя его основные метафоры. Например, бессознательное – это не театр теней, а фабрика желаний.

→  Желание

Основная единица мысли – машина. Шизоанализ стремится к освобождению желаний и бессознательного.

Гваттари не нравилось, что психоаналитик превратился в господина и сосредоточился на паранойе и неврозе, поэтому он и предложил шизофреническое освобождение, направленное на творчество.

Сейчас происходит определенный разворот общественного внимания, организуются научные конференции, а на русский переводят статьи Гваттари. Он оказался важен для философии не только как оригинальный психоаналитик, но и как теоретик вопросов о субъекте, природе, экологии и капитализме.

Не так давно вышла книга Франсуа Досса, посвященная биографиям Делеза и Гваттари [46]. Автор выдвинул тезис о ключевой роли в этом тандеме именно Гваттари, так как без него невозможно представить многих идей Делеза. Гваттари оказался востребован современной философией техники, социологии, антропологии и animal studies.

→  Животные в философии

Ницше в XX веке

Фридрих Ницше с Карлом Марксом и Зигмундом Фрейдом научили философию XX века сомневаться. Именно Ницше оказался тем, чьим именем можно было бы назвать XX век: он был его пророком, но умер в 1900 году, не застав главных событий. Это, однако, не помешало потомкам обращаться к текстам Ницше и перечитывать их.

Несмотря на популярность, поначалу судьба произведений Ницше была незавидной – они ассоциировались с агрессией и философией войны. На это повлияли Элизабет Ферстер-Ницше [48] и чересчур буквальное прочтение главных идей немецкого философа.

В довоенный период интерес к Ницше проявляли в основном французские исследователи. Он долго считался безнравственным и аморальным автором, не представляющим интереса для академических кругов. Одним из первых, кто обратился к его наследию, был Анри Лиштанберже, французский профессор крайне правых взглядов. Благодаря сестре Ницше он получил доступ к его архиву. Это отчасти и повлияло на то, что в 1930-е годы идеи Ницше стали ассоциироваться с милитаризмом и национализмом.

В 1940-е годы Эдмон Вермей опубликовал работу, в которой Ницше был представлен фашистом. К этому добавилось, что во время оккупации Франции фигура философа активно использовалась как пример объединения французской и немецкой культуры [49].

Большую популярность Ницше приобрел у литераторов, в частности Жоржа Батая, который посвятил ему объемную работу «О Ницше». Автор сосредоточился на дионисийстве Ницше – тех состояниях экстатики и свободы, в которых человек отделяется от своего «я». Батай напомнил, что Ницше был нетерпим к немецкому духу и Германии. Это повлияло на «возвращение» Ницше и отделение его от фашистского контекста.

Батай настаивал: Ницше «писал кровью» – и тот, кто его критикует или, лучше сказать, испытывает, может писать, только если из него тоже сочится кровь. Батай считал, что философия Ницше не устанавливает какие-либо законы, не ограничивает, а освобождает.

Наиболее известный из немецких авторов, проявлявших в 1930-е годы интерес к Ницше, – Мартин Хайдеггер. В работе «Слова Ницше “Бог мертв”» он писал, что тот ознаменовал собой конец западной метафизики. Провозгласив, что Бог мертв, Ницше совершил «убиение бытия сущего». Нигилизм Ницше, по Хайдеггеру, был классическим и повлиял на то, что «переоценка ценностей» заменила метафизику.

Французское общество изучения Ницше было образовано в 1946 году [50]. Оно ставило перед собой цель «безо всяких политических намерений внести вклад в изучение мысли Ницше». С ним сотрудничали в разное время Жиль Делез и Жак Деррида. Общество было важно для исследования наследия Ницше – именно оно указало на злоупотребления Веймарского архива в обращении с рукописями философа. Помимо восстановления исторической справедливости, оно еще и переломило мнение о считавшейся ключевой работе Ницше «Воля к власти» [51].

Большую роль в «возвращении» Ницше сыграл Жиль Делез. Он не только принимал участие в деятельности Общества Ницше и был связан с публикацией собрания его сочинений, но и написал отдельную работу «Ницше и философия». Автор сосредоточился на вопросах активных и реактивных сил, понятие о которых ввел Ницше. Активные силы освобождают жизнь и идеи, а реактивные – ограничивают их.

Для Делеза Ницше – автор, прививающий наклонность «говорить простые вещи от своего собственного имени, от имени аффектов, силы, переживания, опыта» [52]. Таким образом философия Ницше приобретает конструктивный и критический смысл – без экзальтации Батая и нигилизма Хайдеггера.

Мишель Фуко – еще один философ, тесно связанный с Ницше и участвовавший вместе с Делезом в публикации его полного собрания сочинений. Однако Ницше так и не стал полноценным персонажем философии Фуко.

Интересно объяснил это переводчик и исследователь Сергей Фокин: «Неспособность написать прямо о Ницше следовало бы сопоставить с признанием Фуко в том, что все его книги сугубо автобиографичны: можно подумать, что Ницше настолько глубоко сидел в нем, что написать о нем значило бы писать прямо о себе» [53].